Оставшись один в столовой, я сразу же прочитал короткое послание при свете угасающего огня: «Решение найдено. Приходи после полуночи».
Я бросил записку в огонь и с замирающим от волнения сердцем несколько секунд смотрел, как бумага чернеет и скручивается. Когда из кухни наконец донесся храп Джейкмана, я тихонько поднялся по задней лестнице и в кромешной тьме ощупью двинулся по коридору к комнатам мисс Лидии, считая двери, чтобы случайно не ошибиться. Поскольку мистер Вамплу занимал покои по соседству, я не решился постучать, а просто осторожно повернул дверную ручку и проскользнул внутрь.
Темноту здесь рассеивало лишь слабое мерцание углей в камине, и в щель под дверью спальни свет тоже не пробивался. В гостиной сильно пахло догоревшей свечой. Помня, что на каминной полке обычно лежат свечи, я взял каминными щипцами тлеющий уголек, при свете которого нашел одну. Я поднес уголек к фитилю и стал ждать, когда он займется, напряженно вслушиваясь в мертвую тишину, царящую вокруг.
Наконец вспыхнул язычок пламени, и, помертвев от страха, я увидел в кресле перед камином какую-то фигуру. В следующий момент я узнал старую леди, хотя при этом сердцебиение у меня не прекратилось. Похоже, она очень крепко спала, раз не пробудилась при моем появлении.
– Мисс Лидия, – тихо позвал я и все же испугался звука собственного голоса. Поскольку ответа не последовало, я повторил чуть громче: – Бабушка Лидия?
Я приблизился и дотронулся до руки старой леди. В тот же миг ее голова бессильно упала на грудь, и я резко отпрянул назад, с ужасом осознав, что в конечном счете нахожусь в комнате один.
Немного овладев собой, я снова подступил к креслу. В общем-то, бояться мне было нечего. Я еще раз дотронулся до руки мисс Лидии и обнаружил, что она ледяная. Старая леди сидела здесь, пока угасал огонь в камине и оплывала свеча, растекаясь лужицей воска, – сидела и ждала меня, чтобы подсказать мне последний шаг, необходимый для осуществления цели, к которой она так давно стремилась, и в конце концов ей не хватило всего лишь нескольких часов. Возможно даже, она умерла от перевозбуждения, вызванного мыслью об успешном завершении дела своей жизни. Я всмотрелся в ее лицо. Оно хранило умиротворенное выражение. Я попытался представить, какой она была в молодости: едва ли красавицей.
Я обвел взглядом маленькую комнату, в которой мисс Лидия провела многие годы своей несчастливой, уединенной жизни. После восьмидесяти с лишним лет ее существования на белом свете заметит ли кто-нибудь ее отсутствие в суматохе, ныне царящей в доме? Одна только Генриетта опечалится смертью единственного своего друга и союзника, единственного человека, которого она любила. И старая леди тоже любила Генриетту, вне всяких сомнений, – любила, как свое потерянное дитя, хотя любовь к ней была лишь своего рода приложением к долгой-долгой жизни. Конечно, главным для нее всегда оставалась несправедливость, совершенная по отношению к ней самой и к любимым людям – Анне Момпессон и Джону Амфревиллу, – омрачившие и отравившие ее юность. Из жажды ли мести или из любви к Генриетте – к девочке, в которой она видела свое собственное дитя, – она так решительно настаивала на необходимости вернуть завещание? Я не сомневался, что свое право на пожизненное владение поместьем мисс Лидия продала в Докторз-Коммонз. Что ж, поскольку она не успела открыть мне разгадку квинканкса, теперь у меня не оставалось возможности сделать то, на что она так надеялась.
Я уже собирался покинуть комнату, когда заметил у ног мисс Лидии потрепанную шляпную картонку со снятой крышкой. Заглянув в нее, я увидел собрание разных памятных вещей: засушенный букетик цветов, несколько пригласительных билетов на старинные балы, а под ними крестильную рубашечку, отделанную кружевом, ныне пожелтевшим, и сшитую, по всей видимости, для младенца, который не дожил до крещения. Если бы старая леди не умерла, возможно, я попросил бы ее объяснить слова, приписанные ею тете Анне, а возможно, и нет. Ибо теперь я понял, что могу бесконечно выслушивать новые и все более сложные версии событий далекого прошлого, но так никогда и не узнать правды. Очевидно, она перебирала самые дорогие сердцу вещи. Теперь я заметил на коленях старой леди предмет, который она, по-видимому, держала в руке в момент смерти и который выпал из разжавшихся пальцев. Я взял его и поднес к свече.
Сердце у меня забилось чаще, когда я принялся рассматривать находку: прямоугольный кусок картона, обтянутый выцветшим шелком и украшенный шелковой кисточкой, представлявший собой пригласительный билет на бал, который давал сэр Хьюго Момпессон по случаю своего бракосочетания с Элис Хаффам. На лицевой стороне была вытиснена фраза на латыни: «Quid Quincunce speciosius, qui, in quamcunque partem spectaveris, rectus est?» Я улыбнулся, ибо в словах сих содержалось горделивое утверждение, что комбинация из квинканксов символизирует честность, праведность и справедливость. «Ладно, – подумал я, – я сделаю все, что в моих силах». Я развернул открытку и увидел тот самый рисунок, над которым мы ломали голову несколько дней назад, только цвета здесь – белый, черный и красный – были показаны! Как мы и предполагали, композиция была симметричной: первый и пятый элементы и второй и третий в точности отражали друг друга, и квинканкс Хаффамов действительно стоял на первом месте, как я и думал. Ключевой центральный квинканкс являлся копией второго и четвертого, только сердцевинка средней четырехлепестковой розы оказалась – как и следовало ожидать – не белой. Но какого она цвета? Я поднес свечу ближе и вгляделся, жалея, что у меня нет фонаря. Красный цвет, как и на рисунке мисс Лидии, обозначался здесь штрихами, и я никак не мог разобрать, заштрихован ли центральный элемент или же сплошь закрашен черным – а может даже, он белый, но просто на бумаге тут темное пятнышко? Я с минуту рассматривал его при неверном свете свечи и в конце концов пришел к выводу, что он черный. Должен быть черным, исходя из логики композиции.
Итак, я получил ответ на главный вопрос! Оставалось неясным лишь одно: белые или черные болты следует вытаскивать, – но на проверку обоих вариантов не потребуется много времени, хотя предостережение мисс Лидии тревожило меня. Я был избавлен от необходимости принимать решение: я предприму попытку сегодня же ночью! Вполне вероятно, другого случая мне уже не представится, ибо завтра всякое может произойти. Я жалел лишь, что не имею возможности передать Джоуи, чтобы он встречал меня завтра на рассвете, а не в следующий понедельник.
Засунув пригласительный билет за подкладку куртки, я вышел из комнаты, на цыпочках спустился по задней лестнице и, прислушиваясь к громкому храпу сторожа, прокрался по коридору в чуланчик Боба и взял там огарок свечи и трутницу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177