Значит, ливреи ты не получишь, так что и не клянчи. Я буду выдавать тебе новую одежку два раза в год. Ну, не новую, понятно, но вполне добротную. А не станешь беречь ее, как положено, – узнаешь, какая тяжелая у меня рука.
Со смешанным чувством я мысленно отметил, что угрозы Боба облечены скорее в форму будущего времени, нежели условного наклонения.
– Теперь ты работаешь на меня, ясно? Если Гарри или Роджер, или любой другой лакей велит тебе сделать что-то, ты отвечаешь, что не ихнее это дело тебе приказывать. Все понятно?
Я кивнул.
– Но если мистер Такаберри или мистер Ассиндер отдает тебе какое-то распоряжение, ты выполняешь его беспрекословно, как если бы оно поступило от меня.
Я снова кивнул, а потом спросил:
– А какое мне положено жалованье?
Боб удивленно взглянул на меня, а потом недобро рассмеялся.
– Да ты малый не промах. За битье баклуш денег не платят. Коли впряжешься в работу и будешь стараться, я буду подбрасывать тебе что-нибудь от случая к случаю. Может, со временем начну отдавать тебе долю из своего жалованья. В общем, посмотрим. Вот и все.
Внезапно он кинул мне тряпку, черную и липкую.
– Для начала займись вот этим – посмотрим, как ты справишься.
Он указал на кучу обуви и горшок с ваксой – и я стал у буфета и принялся со всем усердием чистить башмаки и туфли.
Боб повесил фартук на гвоздь с внутренней стороны двери, надел куртку, уселся на низкий стул подле меня и удобно положил ноги на выдвижную доску рядом с моим локтем.
– Теперь слушай внимательно, – начал он. – Когда ты в первый раз делаешь что-нибудь неправильно или вовсе не делаешь, что я велел, ты получаешь по уху. В следующий раз ты получаешь хорошую взбучку. А на третий раз вылетаешь с места, и я ручаюсь, ты уберешься отсюда, размазывая сопли по щекам, поскольку будешь весь в синяках, которые тебе наставит на добрую память дядюшка Боб.
Из поместительного кармана куртки он вытащил кисет и короткую трубку и принялся задумчиво набивать последнюю табаком.
– Запомни: я «мистер Боб». Не «Боб». И когда ты разговариваешь с другими слугами, я по-прежнему «мистер Боб».
Внезапно одна его нога резко дернулась в сторону и двинула меня под ребра.
– Все ясно?
– Да, мистер Боб, – задыхаясь, проговорил я.
– Надо, чтоб ты с самого начала понял свое положение. Ты никогда раньше не работал в услужении, но это неважно, поскольку тебе не придется делать ничего, кроме того, что я скажу. Твое место здесь, под лестницей, и ты никогда не поднимаешься наверх без моего разрешения. Ты поднимаешься только вместе со мной, когда я прибираюсь в комнатах по утрам и гашу светильники и свечи на ночь. Коли тебя застукают наверху, когда у тебя нет там никаких дел – а я сильно сомневаюсь, что ты когда-нибудь получишь право находиться там без меня, – отправишься прямиком в каталажку. Вот и все.
– Каковы остальные правила?
Он подался вперед, словно собираясь встать.
– Что ты сказал?
– Каковы остальные правила, мистер Боб? – торопливо повторил я.
Он снова откинулся на спинку.
– Так-то лучше. Со временем узнаешь. Покамест тебе нужно запомнить только одно правило. И оно гласит: «Делай, что мистер Боб приказы…»
Тут он осекся на полуслове, ибо в комнатушку вошел тучный мужчина средних лет, с хмурым лицом и красными сеточками прожилок на щеках, изобличавшими в нем любителя бренди. Он был в зеленом сюртуке, белых панталонах, клетчатом желто-черном жилете и тонком белом шарфе.
Боб вскочил на ноги и поспешно засунул в карман трубку, которую все еще держал в сложенной чашечкой ладони.
– Ты чистишь обувь, Эдвард? – осведомился мужчина.
– Да, мистер Такаберри. То есть новый мальчишка чистит.
– Не отвлекайся от дела, – рявкнул мне мистер Такаберри, когда я обернулся взглянуть на него, продолжая усердно орудовать тряпкой. – Вчера вечером в стеклянном голубом графине оставалось полпинты хереса – и мне хотелось бы знать, куда он делся.
– О нет, мистер Такаберри, при всем уважении к вам там оставалось на два пальца, не больше.
– Я не намерен спорить с тобой, Эдвард. Я просто хочу предупредить тебя в последний раз…
– Прошу прощения, мистер Такаберри, – почтительно прервал его Боб. – Позвольте мне отослать мальчишку.
Мужчина кивнул, и Боб повернулся ко мне.
– Дик, ступай в судомойню, помоги Бесси чистить кастрюли.
Застигнутый врасплох, я не сразу двинулся с места.
– Он что, слабоумный?
– Простите меня, мистер Такаберри, – извиняющимся тоном сказал Боб, а потом отвесил мне крепкую затрещину и гаркнул: – Оглох, что ли?
Я, пошатываясь, вышел в коридор и, пройдя по нему немного дальше, оказался в темном смрадном подвале, который, очевидно, и являлся судомойней. Кроме запаха сырости и вони сальных свечей, в нос мне ударил еще какой-то едкий запах. Теперь я разглядел в углу маленькое сгорбленное существо, которое стояло у раковины и драило огромный медный котел.
– Вы Бесси? – спросил я. – Я новый подручный мистера Боба.
Не глядя на меня, она кивком указала на груду громадных кастрюль, высившуюся рядом с раковиной. Теперь я увидел, что она примерно моего возраста, но тело у нее скособоченное, а лицо такое худое, что она походит на древнюю старуху. Высоким пронзительным голосом она сказала:
– Второй стол. Живо.
– Я Джонни, – представился я, беря кастрюлю. – Это мое настоящее имя, хотя здесь меня кличут Диком.
Девушка не произнесла ни слова, даже головы не повернула. Я смотрел, как она натирает смесью тонкого песка и каустической соды (которая и являлась источником едкого запаха) внутренние стенки каждой кастрюли, а потом драит жесткой щеткой. Я увидел, что руки у нее красные, с потрескавшейся – местами до крови – кожей и покрыты волдырями.
Взявшись за дело, я обнаружил, что сода больно обжигает руки. Я был далеко не так проворен и ловок, как девушка, но хотя она трудилась усердно и без передышек, нам потребовалось почти три часа непрерывной работы, чтобы отчистить котлы и кастрюли, отскоблить со сковород остатки подгорелой пищи, а потом до зеркального блеска натереть все песком и лимоном, используя соду для самых грязных.
Время от времени в судомойню неторопливо заходил Боб и по нескольку минут стоял, наблюдая за мной, а два или три раза с другой стороны подвала появлялась свирепого вида краснолицая женщина – насколько я понял, кухарка – и подгоняла нас, осыпая бранью и сопровождая свои слова тычками и подзатыльниками.
К одиннадцати часам я еле стоял на ногах, и мои руки горели от боли, но мы наконец покончили с кастрюлями. Я заметил, что рубашка и штаны у меня перепачканы грязью. Тут снова вошел Боб и бросил мне что-то.
– Надень-ка. Смотри, как ты извозюкался. Надо было попросить у меня фартук.
Это оказался длинный белый фартук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177
Со смешанным чувством я мысленно отметил, что угрозы Боба облечены скорее в форму будущего времени, нежели условного наклонения.
– Теперь ты работаешь на меня, ясно? Если Гарри или Роджер, или любой другой лакей велит тебе сделать что-то, ты отвечаешь, что не ихнее это дело тебе приказывать. Все понятно?
Я кивнул.
– Но если мистер Такаберри или мистер Ассиндер отдает тебе какое-то распоряжение, ты выполняешь его беспрекословно, как если бы оно поступило от меня.
Я снова кивнул, а потом спросил:
– А какое мне положено жалованье?
Боб удивленно взглянул на меня, а потом недобро рассмеялся.
– Да ты малый не промах. За битье баклуш денег не платят. Коли впряжешься в работу и будешь стараться, я буду подбрасывать тебе что-нибудь от случая к случаю. Может, со временем начну отдавать тебе долю из своего жалованья. В общем, посмотрим. Вот и все.
Внезапно он кинул мне тряпку, черную и липкую.
– Для начала займись вот этим – посмотрим, как ты справишься.
Он указал на кучу обуви и горшок с ваксой – и я стал у буфета и принялся со всем усердием чистить башмаки и туфли.
Боб повесил фартук на гвоздь с внутренней стороны двери, надел куртку, уселся на низкий стул подле меня и удобно положил ноги на выдвижную доску рядом с моим локтем.
– Теперь слушай внимательно, – начал он. – Когда ты в первый раз делаешь что-нибудь неправильно или вовсе не делаешь, что я велел, ты получаешь по уху. В следующий раз ты получаешь хорошую взбучку. А на третий раз вылетаешь с места, и я ручаюсь, ты уберешься отсюда, размазывая сопли по щекам, поскольку будешь весь в синяках, которые тебе наставит на добрую память дядюшка Боб.
Из поместительного кармана куртки он вытащил кисет и короткую трубку и принялся задумчиво набивать последнюю табаком.
– Запомни: я «мистер Боб». Не «Боб». И когда ты разговариваешь с другими слугами, я по-прежнему «мистер Боб».
Внезапно одна его нога резко дернулась в сторону и двинула меня под ребра.
– Все ясно?
– Да, мистер Боб, – задыхаясь, проговорил я.
– Надо, чтоб ты с самого начала понял свое положение. Ты никогда раньше не работал в услужении, но это неважно, поскольку тебе не придется делать ничего, кроме того, что я скажу. Твое место здесь, под лестницей, и ты никогда не поднимаешься наверх без моего разрешения. Ты поднимаешься только вместе со мной, когда я прибираюсь в комнатах по утрам и гашу светильники и свечи на ночь. Коли тебя застукают наверху, когда у тебя нет там никаких дел – а я сильно сомневаюсь, что ты когда-нибудь получишь право находиться там без меня, – отправишься прямиком в каталажку. Вот и все.
– Каковы остальные правила?
Он подался вперед, словно собираясь встать.
– Что ты сказал?
– Каковы остальные правила, мистер Боб? – торопливо повторил я.
Он снова откинулся на спинку.
– Так-то лучше. Со временем узнаешь. Покамест тебе нужно запомнить только одно правило. И оно гласит: «Делай, что мистер Боб приказы…»
Тут он осекся на полуслове, ибо в комнатушку вошел тучный мужчина средних лет, с хмурым лицом и красными сеточками прожилок на щеках, изобличавшими в нем любителя бренди. Он был в зеленом сюртуке, белых панталонах, клетчатом желто-черном жилете и тонком белом шарфе.
Боб вскочил на ноги и поспешно засунул в карман трубку, которую все еще держал в сложенной чашечкой ладони.
– Ты чистишь обувь, Эдвард? – осведомился мужчина.
– Да, мистер Такаберри. То есть новый мальчишка чистит.
– Не отвлекайся от дела, – рявкнул мне мистер Такаберри, когда я обернулся взглянуть на него, продолжая усердно орудовать тряпкой. – Вчера вечером в стеклянном голубом графине оставалось полпинты хереса – и мне хотелось бы знать, куда он делся.
– О нет, мистер Такаберри, при всем уважении к вам там оставалось на два пальца, не больше.
– Я не намерен спорить с тобой, Эдвард. Я просто хочу предупредить тебя в последний раз…
– Прошу прощения, мистер Такаберри, – почтительно прервал его Боб. – Позвольте мне отослать мальчишку.
Мужчина кивнул, и Боб повернулся ко мне.
– Дик, ступай в судомойню, помоги Бесси чистить кастрюли.
Застигнутый врасплох, я не сразу двинулся с места.
– Он что, слабоумный?
– Простите меня, мистер Такаберри, – извиняющимся тоном сказал Боб, а потом отвесил мне крепкую затрещину и гаркнул: – Оглох, что ли?
Я, пошатываясь, вышел в коридор и, пройдя по нему немного дальше, оказался в темном смрадном подвале, который, очевидно, и являлся судомойней. Кроме запаха сырости и вони сальных свечей, в нос мне ударил еще какой-то едкий запах. Теперь я разглядел в углу маленькое сгорбленное существо, которое стояло у раковины и драило огромный медный котел.
– Вы Бесси? – спросил я. – Я новый подручный мистера Боба.
Не глядя на меня, она кивком указала на груду громадных кастрюль, высившуюся рядом с раковиной. Теперь я увидел, что она примерно моего возраста, но тело у нее скособоченное, а лицо такое худое, что она походит на древнюю старуху. Высоким пронзительным голосом она сказала:
– Второй стол. Живо.
– Я Джонни, – представился я, беря кастрюлю. – Это мое настоящее имя, хотя здесь меня кличут Диком.
Девушка не произнесла ни слова, даже головы не повернула. Я смотрел, как она натирает смесью тонкого песка и каустической соды (которая и являлась источником едкого запаха) внутренние стенки каждой кастрюли, а потом драит жесткой щеткой. Я увидел, что руки у нее красные, с потрескавшейся – местами до крови – кожей и покрыты волдырями.
Взявшись за дело, я обнаружил, что сода больно обжигает руки. Я был далеко не так проворен и ловок, как девушка, но хотя она трудилась усердно и без передышек, нам потребовалось почти три часа непрерывной работы, чтобы отчистить котлы и кастрюли, отскоблить со сковород остатки подгорелой пищи, а потом до зеркального блеска натереть все песком и лимоном, используя соду для самых грязных.
Время от времени в судомойню неторопливо заходил Боб и по нескольку минут стоял, наблюдая за мной, а два или три раза с другой стороны подвала появлялась свирепого вида краснолицая женщина – насколько я понял, кухарка – и подгоняла нас, осыпая бранью и сопровождая свои слова тычками и подзатыльниками.
К одиннадцати часам я еле стоял на ногах, и мои руки горели от боли, но мы наконец покончили с кастрюлями. Я заметил, что рубашка и штаны у меня перепачканы грязью. Тут снова вошел Боб и бросил мне что-то.
– Надень-ка. Смотри, как ты извозюкался. Надо было попросить у меня фартук.
Это оказался длинный белый фартук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177