Хотя и глубоко погруженный в свои мысли, я все же заметил, что блестящие живые глаза внимательнейшим образом меня рассматривают.
– А где Боб? – внезапно спросила дама и тут же добавила, увидев мое удивление: – О, я знаю настоящее имя Эдварда.
– Ему нездоровится, мэм, – ответил я.
Мисс Лидия улыбнулась.
– По воскресеньям Бобу всегда нездоровится, но он все равно приходит.
– Сегодня ему нездоровится сильнее обычного, мэм, – пояснил я, опуская поднос на маленький столик, на который она указала, и принимаясь переставлять блюда.
Она по-прежнему улыбалась, но не сводила с меня проницательного взгляда.
– Меня удивляет твой выговор. Откуда ты родом, юноша?
Хотя прежде я уже не единожды рассказывал товарищам-слугам о своем происхождении, на сей раз, непонятно почему, я почувствовал нежелание повторять ложь.
Я с запинкой проговорил:
– Издалека, мэм. Из пограничного района.
– Понятно, – задумчиво промолвила она. А потом внезапно спросила: – Как тебя зовут?
– Дик, мэм.
– Так называют всех подручных Боба. Как твое настоящее имя?
– Джон, мэм.
– Джон, – тихо повторила мисс Лидия, и мне послышалось, будто она пробормотала себе под нос: – Ну да, конечно. – Потом она спросила нормальным голосом: – Но у тебя есть фамилия, полагаю?
– Да, мэм, – ответил я.
– Позволь узнать, какая?
Я на мгновение замялся.
– Джон Уинтерфлад, мэм.
Она казалась разочарованной – но потому ли, что ожидала услышать другое имя, или потому, что разгадала мою ложь, я не знал. У меня запылали щеки.
– Очень хорошо, Джон Уинтерфлад, – серьезно сказала мисс Лидия. – Надеюсь, мне явится случай увидеться с тобой еще раз.
Я поклонился и вышел из комнаты. Множество мыслей теснилось в моей голове, когда я спускался вниз. Что почувствовала Генриетта, увидев меня в таком обличье? Она не выказала ни волнения, ни даже удивления. Представится ли мне возможность поговорить с ней? И если да, то сколь многое следует мне открыть девушке? И почему мисс Лидия проявила такой интерес к моей особе? Другие слуги, я не раз слышал, называли старую леди «странной», и вполне вероятно, одна из ее странностей как раз и заключалась в манере общаться со слугами.
Всю последующую неделю, едва только мне выдавалась свободная минутка, я обращался мыслями к короткой сцене, имевшей место в гостиной гувернантки. Я с нетерпением ждал воскресенья, несущего с собой надежду на очередную встречу с Генриеттой. И все же я не представлял, как такое возможно, если мисс Филлери столь решительно запретила мне ее обслуживать.
Когда наконец наступило воскресенье, я весь день с тревогой наблюдал за Бобом, и он не обманул моих ожиданий. Мы с Бесси чистили медные кастрюли в судомойне, когда около четырех часов зазвонил колокольчик гувернантки.
Я пошел доложить Бобу, и он яростно воскликнул:
– Какого черта ей надо! Пускай звонит, мне наплевать! Возвращайся к своей работе.
Я так и сделал, но через несколько минут колокольчик вновь зазвонил – и на сей раз тренькал так долго и так неистово, что мне не пришлось ни о чем докладывать Бобу, ибо звон все еще доносился из судомойни, когда я вступил в столовую. Другие лакеи и служанки рассмеялись, но Боб с трудом поднялся на ноги, грязно выругавшись, и вышел.
Через пару минут он вернулся.
– Молодой леди явилась охота отправиться на прогулку в Парк, – возмущенно объявил он. – Но мисс Филлери не желает и потому требует, чтобы мисс Хенни сопровождал лакей.
Я затаил дыхание. Безусловно, Генриетта пытается устроить встречу со мной!
– И что ты сказал? – спросил Уилл.
– Что я стою на дверях и никак не могу освободиться.
Все рассмеялись.
– Я не собираюсь портить себе выходной из-за какой-то паршивой гувернантки, – заявил Боб.
– Нельзя ли мне пойти вместо вас? – спросил я.
Все разом удивленно уставились на меня.
– Что? – сказал Боб. – Чтобы неливрейный слуга сопровождал члена семьи – пусть это всего лишь мисс Хенни?
– Просто неслыханно! – воскликнул Нед.
– Значит, нельзя? – спросил я.
– Конечно нельзя, это уронит честь дома, – сказал Боб.
В этот момент опять настойчиво зазвонил колокольчик.
– Снова эта стерва, – сказал Уилл. – Ей плевать на желания мисс Хенни, но теперь она решила, что ты ее в грош не ставишь, и так просто не угомонится.
– Да пошла она к черту, – прорычал Боб.
– Тебе влетит от Такаберри, – предостерег Нед.
– Лучше иди, – сказал Уилл.
Изрыгнув ужасное проклятие, Боб с трудом поднялся на ноги и начал застегивать свою толстую куртку и приглаживать напудренные волосы. Остальные попытались немного привести его в чувство, и он вышел прочь шаткой походкой, все еще бормоча бранные слова.
– Ступай, займись своей работой, – внезапно сказал Уилл, и я осознал, что последние несколько минут он внимательно наблюдал за мной.
Надеясь, что он не заметил, как я рвался подменить Боба, я торопливо вернулся в судомойню, где Бесси по-прежнему усердно чистила кастрюли.
Глава 95
Последующие несколько недель Генриетта настаивала – к великому негодованию слуг – на прогулках по воскресеньям, и хотя я разгадал ее замысел, мне никак не представлялось возможности сыграть требуемую роль.
Уже приближалось Рождество, и, поскольку мои сотоварищи говорили о нем как о своего рода апофеозе воскресенья, когда повседневный ход событий нарушается еще сильнее, я с нетерпением ждал праздника, надеясь изыскать способ воспользоваться общим смягчением правил.
Семейство устраивало торжество в Сочельник и потому в первый день Рождества предъявляло слугам лишь самые скромные требования по части работы. Таким образом, Двадцать пятого числа ливрейные слуги поднялись поздно и, облачившись в выходные ливреи, начали отмечать праздник в столовой, украшенной ветками остролиста, где на буфете горела рождественская свеча, живописно обложенная еловыми лапами. Над столом висела связка омеловых веточек, под которой мужчины и женщины любезничали друг с другом и обменивались поцелуями, срывая после каждого одну из белых ягод, покуда не оборвали все до последней, что должно было положить конец поцелуям (каковым правилом, впрочем, быстро пренебрегли).
Рождественский обед подразумевал собой продолжительную трапезу из многих блюд, со множеством тостов. Он начался в два часа, когда старшие слуги, с еще большей помпой против обычного, прошествовали в столовую и расселись по местам; и поначалу беседа носила несколько натянутый характер, поскольку они пытались сохранять величественное достоинство в непринужденной атмосфере праздника. Я заметил, что мистер Такаберри оставил свободным стул по правую руку от себя, каковое обстоятельство получило объяснение, когда после первой смены блюд дверь открылась и незнакомый мне господин вошел и занял почетное место рядом с дворецким.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177
– А где Боб? – внезапно спросила дама и тут же добавила, увидев мое удивление: – О, я знаю настоящее имя Эдварда.
– Ему нездоровится, мэм, – ответил я.
Мисс Лидия улыбнулась.
– По воскресеньям Бобу всегда нездоровится, но он все равно приходит.
– Сегодня ему нездоровится сильнее обычного, мэм, – пояснил я, опуская поднос на маленький столик, на который она указала, и принимаясь переставлять блюда.
Она по-прежнему улыбалась, но не сводила с меня проницательного взгляда.
– Меня удивляет твой выговор. Откуда ты родом, юноша?
Хотя прежде я уже не единожды рассказывал товарищам-слугам о своем происхождении, на сей раз, непонятно почему, я почувствовал нежелание повторять ложь.
Я с запинкой проговорил:
– Издалека, мэм. Из пограничного района.
– Понятно, – задумчиво промолвила она. А потом внезапно спросила: – Как тебя зовут?
– Дик, мэм.
– Так называют всех подручных Боба. Как твое настоящее имя?
– Джон, мэм.
– Джон, – тихо повторила мисс Лидия, и мне послышалось, будто она пробормотала себе под нос: – Ну да, конечно. – Потом она спросила нормальным голосом: – Но у тебя есть фамилия, полагаю?
– Да, мэм, – ответил я.
– Позволь узнать, какая?
Я на мгновение замялся.
– Джон Уинтерфлад, мэм.
Она казалась разочарованной – но потому ли, что ожидала услышать другое имя, или потому, что разгадала мою ложь, я не знал. У меня запылали щеки.
– Очень хорошо, Джон Уинтерфлад, – серьезно сказала мисс Лидия. – Надеюсь, мне явится случай увидеться с тобой еще раз.
Я поклонился и вышел из комнаты. Множество мыслей теснилось в моей голове, когда я спускался вниз. Что почувствовала Генриетта, увидев меня в таком обличье? Она не выказала ни волнения, ни даже удивления. Представится ли мне возможность поговорить с ней? И если да, то сколь многое следует мне открыть девушке? И почему мисс Лидия проявила такой интерес к моей особе? Другие слуги, я не раз слышал, называли старую леди «странной», и вполне вероятно, одна из ее странностей как раз и заключалась в манере общаться со слугами.
Всю последующую неделю, едва только мне выдавалась свободная минутка, я обращался мыслями к короткой сцене, имевшей место в гостиной гувернантки. Я с нетерпением ждал воскресенья, несущего с собой надежду на очередную встречу с Генриеттой. И все же я не представлял, как такое возможно, если мисс Филлери столь решительно запретила мне ее обслуживать.
Когда наконец наступило воскресенье, я весь день с тревогой наблюдал за Бобом, и он не обманул моих ожиданий. Мы с Бесси чистили медные кастрюли в судомойне, когда около четырех часов зазвонил колокольчик гувернантки.
Я пошел доложить Бобу, и он яростно воскликнул:
– Какого черта ей надо! Пускай звонит, мне наплевать! Возвращайся к своей работе.
Я так и сделал, но через несколько минут колокольчик вновь зазвонил – и на сей раз тренькал так долго и так неистово, что мне не пришлось ни о чем докладывать Бобу, ибо звон все еще доносился из судомойни, когда я вступил в столовую. Другие лакеи и служанки рассмеялись, но Боб с трудом поднялся на ноги, грязно выругавшись, и вышел.
Через пару минут он вернулся.
– Молодой леди явилась охота отправиться на прогулку в Парк, – возмущенно объявил он. – Но мисс Филлери не желает и потому требует, чтобы мисс Хенни сопровождал лакей.
Я затаил дыхание. Безусловно, Генриетта пытается устроить встречу со мной!
– И что ты сказал? – спросил Уилл.
– Что я стою на дверях и никак не могу освободиться.
Все рассмеялись.
– Я не собираюсь портить себе выходной из-за какой-то паршивой гувернантки, – заявил Боб.
– Нельзя ли мне пойти вместо вас? – спросил я.
Все разом удивленно уставились на меня.
– Что? – сказал Боб. – Чтобы неливрейный слуга сопровождал члена семьи – пусть это всего лишь мисс Хенни?
– Просто неслыханно! – воскликнул Нед.
– Значит, нельзя? – спросил я.
– Конечно нельзя, это уронит честь дома, – сказал Боб.
В этот момент опять настойчиво зазвонил колокольчик.
– Снова эта стерва, – сказал Уилл. – Ей плевать на желания мисс Хенни, но теперь она решила, что ты ее в грош не ставишь, и так просто не угомонится.
– Да пошла она к черту, – прорычал Боб.
– Тебе влетит от Такаберри, – предостерег Нед.
– Лучше иди, – сказал Уилл.
Изрыгнув ужасное проклятие, Боб с трудом поднялся на ноги и начал застегивать свою толстую куртку и приглаживать напудренные волосы. Остальные попытались немного привести его в чувство, и он вышел прочь шаткой походкой, все еще бормоча бранные слова.
– Ступай, займись своей работой, – внезапно сказал Уилл, и я осознал, что последние несколько минут он внимательно наблюдал за мной.
Надеясь, что он не заметил, как я рвался подменить Боба, я торопливо вернулся в судомойню, где Бесси по-прежнему усердно чистила кастрюли.
Глава 95
Последующие несколько недель Генриетта настаивала – к великому негодованию слуг – на прогулках по воскресеньям, и хотя я разгадал ее замысел, мне никак не представлялось возможности сыграть требуемую роль.
Уже приближалось Рождество, и, поскольку мои сотоварищи говорили о нем как о своего рода апофеозе воскресенья, когда повседневный ход событий нарушается еще сильнее, я с нетерпением ждал праздника, надеясь изыскать способ воспользоваться общим смягчением правил.
Семейство устраивало торжество в Сочельник и потому в первый день Рождества предъявляло слугам лишь самые скромные требования по части работы. Таким образом, Двадцать пятого числа ливрейные слуги поднялись поздно и, облачившись в выходные ливреи, начали отмечать праздник в столовой, украшенной ветками остролиста, где на буфете горела рождественская свеча, живописно обложенная еловыми лапами. Над столом висела связка омеловых веточек, под которой мужчины и женщины любезничали друг с другом и обменивались поцелуями, срывая после каждого одну из белых ягод, покуда не оборвали все до последней, что должно было положить конец поцелуям (каковым правилом, впрочем, быстро пренебрегли).
Рождественский обед подразумевал собой продолжительную трапезу из многих блюд, со множеством тостов. Он начался в два часа, когда старшие слуги, с еще большей помпой против обычного, прошествовали в столовую и расселись по местам; и поначалу беседа носила несколько натянутый характер, поскольку они пытались сохранять величественное достоинство в непринужденной атмосфере праздника. Я заметил, что мистер Такаберри оставил свободным стул по правую руку от себя, каковое обстоятельство получило объяснение, когда после первой смены блюд дверь открылась и незнакомый мне господин вошел и занял почетное место рядом с дворецким.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177