Через пять минут он вернулся. С паспортом. – По правилам его возвращают только при выезде, – предупредил портье. – Вы должны вернуть его мне, если остаетесь.
– Послушайте, я уже сказал: как только в посольстве покончат со всеми формальностями, я принесу его сюда. Когда заканчивается ваше дежурство?
– В два часа дня.
– Хорошо, если я не успею к этому времени, ваш коллега получит его к пяти часам.
Паспорт и стодолларовая купюра поменялись местами. Теперь Монк и портье стали заговорщиками. Кивнув друг другу, они с улыбкой расстались.
Вернувшись в свой номер, Монк вывесил табличку «Прошу не беспокоить» и запер дверь. В ванной он вынул из туалетного прибора растворитель во флаконе с наклейкой, указывающей, что это жидкость для промывания глаз, и наполнил раковину теплой водой. Шапка густых седых кудрей доктора Филипа Питерса исчезла, ее заменили белокурые волосы Джейсона Монка. Усы исчезли от прикосновения бритвы, а дымчатые очки, скрывавшие слабые глаза ученого, отправились в мусорную урну внизу в холле.
Паспорт, который он достал из атташе-кейса, был на его имя, с его собственной фотографией, на нем стояла отметка о въезде, поставленная на паспортном контроле аэропорта, скопированная с паспорта, привезенного курьером Ирвина из более ранней поездки, но с соответствующей датой. Внутри паспорта лежал дубликат декларации о валюте, тоже с поддельным штампом валютного контроля.
Через некоторое время Монк спустился на первый этаж, пересек главный, со сводчатым потолком, холл и вышел через дверь, не видную со стороны портье. Перед «Метрополем» стояла вереница такси, и Монк сел в одно из них.
– «Олимпик-Пента», – сказал он.
Водитель, знавший этот отель, кивнул, и они поехали.
Олимпийский комплекс, построенный к Играм 1980 года, был расположен к северу от центра города, сразу же за Садовой-Спасской, или Садовым кольцом. Стадион возвышался над окружающими зданиями, и в его тени находился построенный немцами отель «Пента». Монк вышел у козырька подъезда, заплатил таксисту и прошел в холл. Когда такси уехало, он вышел из отеля и остальную часть пути прошел пешком. Пройти надо было всего четверть мили.
К югу от стадиона царила атмосфера унылой запущенности, возникающая, когда поддержание порядка и ремонт становятся не по силам. Построенные в коммунистическую эпоху здания с находящимися в них десятками посольств, офисов и ресторанов покрылись патиной летней пыли, превращающейся зимой в твердую корку. Ветер шевелил клочки бумаги и полиэтилена на тротуарах.
Рядом с улицей Дурова находилась огороженная территория, внутри которой здания и садики имели совершенно другой, ухоженный вид. Основные постройки состояли из гостиницы для приезжающих из провинции, очень красивой школы, построенной в середине девяностых годов, и самого культового здания.
Главная мечеть Москвы, построенная в 1905 году, носила отпечаток дореволюционного изящества. В течение семидесяти лет коммунистического режима она влачила жалкое существование, подвергаясь, как и христианские церкви, преследованиям по законам атеистического государства. После падения коммунизма щедрый дар Саудовской Аравии позволил осуществить пятилетнюю программу восстановления и строительства. Гостиница и школа входили в эту программу середины девяностых годов.
Размеры мечети не изменились, она оставалась небольшим бело-голубым зданием с крошечными оконцами и покрытыми старинной резьбой дубовыми входными дверями. Монк снял ботинки. поставив их в отделение для обуви при входе, и вошел внутрь.
Внутреннее помещение, как и во всех мечетях, оставалось совершенно свободным – ни стульев, ни скамеек. Толстые ковры, тоже дар Саудовской Аравии, покрывали пол; колонны поддерживали галерею, опоясывающую все здание.
По законам веры там не было ни скульптурных, ни рисованных изображений. Настенные панно украшали многочисленные изречения из Корана.
Мечеть удовлетворяла духовные потребности мусульманской общины, проживающей в Москве, за исключением дипломатов, которые в основном молились в посольстве Саудовской Аравии. Но Россию населяют десятки миллионов мусульман, и в столице находятся две мечети. День был не праздничный, не пятница, и число молящихся ограничивалось несколькими десятками.
Монк, устроившийся у стены недалеко от входа, сидел, скрестив ноги, и наблюдал. В основном это были старики: азербайджанцы, татары, ингуши, осетины. На всех костюмы, поношенные, но чистые.
Полчаса спустя старик, сидевший впереди Монка, поднялся и направился к двери. Он заметил Монка, и на его лице промелькнуло любопытство. Загорелое лицо, светлые волосы, в руках нет четок. Поколебавшись, он сел спиной к стене.
Ему, должно быть, было далеко за семьдесят, и три медали, полученные во вторую мировую войну, висели на его пиджаке.
– Мир тебе, – тихо проговорил он.
– И тебе мир, – ответил Монк.
– Ты нашей веры? – спросил старик.
– Увы, нет, я пришел в поисках друга.
– А-а. Близкого друга?
– Да. Я надеялся найти его здесь. Или кого-нибудь, кто, может быть, знает о нем.
Старик кивнул.
– Наша община маленькая. Здесь много малочисленных общин. К которой он принадлежал?
– Он чеченец, – ответил Монк.
Старик снова кивнул и с трудом поднялся на ноги. – Подожди, – сказал он.
Старик вернулся через десять минут, приведя кого-то с улицы. Кивком указав на Монка, он улыбнулся и ушел. Вошедший был моложе, но не намного.
– Мне сказали, ты ищешь одного из моих братьев, – произнес чеченец. – Тебе надо помочь?
– Хорошо бы, – сказал Монк. – Я был бы благодарен. Мы виделись много лет назад. Сейчас, когда я приехал в гости в ваш город, я был бы счастлив повидаться с ним.
– А как его зовут, друг?
– Умар Гунаев.
Что– то блеснуло в глазах старика.
– Не знаю такого, – пожал плечами он.
– А, тогда я буду очень огорчен, – сказал Монк, – потому что я привез ему подарок.
– Сколько времени ты пробудешь у нас?
– Мне бы хотелось посидеть здесь подольше и полюбоваться вашей прекрасной мечетью, – ответил Монк.
Чеченец встал.
– Я спрошу, не слышал ли кто-нибудь о нем, – сказал он.
– Спасибо, – поблагодарил Монк. – Я подожду. Терпения у меня хватит.
– Терпение – добродетель.
Прошло два часа, прежде чем они пришли. Их было трое, все молодые. Они двигались тихо, бесшумно ступая ногами в одних носках по густому ворсу персидских ковров. Один из них, оставшийся у двери, опустился на колени и, откинувшись назад, сел на пятки, положив ладони на бедра. Могло показаться, что человек молится, но Монк понимал, что он перекрыл вход и не пропустит в мечеть никого.
Двое других подошли и сели по обе стороны от Монка. Если они прятали что-то под одеждой, этого не было заметно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
– Послушайте, я уже сказал: как только в посольстве покончат со всеми формальностями, я принесу его сюда. Когда заканчивается ваше дежурство?
– В два часа дня.
– Хорошо, если я не успею к этому времени, ваш коллега получит его к пяти часам.
Паспорт и стодолларовая купюра поменялись местами. Теперь Монк и портье стали заговорщиками. Кивнув друг другу, они с улыбкой расстались.
Вернувшись в свой номер, Монк вывесил табличку «Прошу не беспокоить» и запер дверь. В ванной он вынул из туалетного прибора растворитель во флаконе с наклейкой, указывающей, что это жидкость для промывания глаз, и наполнил раковину теплой водой. Шапка густых седых кудрей доктора Филипа Питерса исчезла, ее заменили белокурые волосы Джейсона Монка. Усы исчезли от прикосновения бритвы, а дымчатые очки, скрывавшие слабые глаза ученого, отправились в мусорную урну внизу в холле.
Паспорт, который он достал из атташе-кейса, был на его имя, с его собственной фотографией, на нем стояла отметка о въезде, поставленная на паспортном контроле аэропорта, скопированная с паспорта, привезенного курьером Ирвина из более ранней поездки, но с соответствующей датой. Внутри паспорта лежал дубликат декларации о валюте, тоже с поддельным штампом валютного контроля.
Через некоторое время Монк спустился на первый этаж, пересек главный, со сводчатым потолком, холл и вышел через дверь, не видную со стороны портье. Перед «Метрополем» стояла вереница такси, и Монк сел в одно из них.
– «Олимпик-Пента», – сказал он.
Водитель, знавший этот отель, кивнул, и они поехали.
Олимпийский комплекс, построенный к Играм 1980 года, был расположен к северу от центра города, сразу же за Садовой-Спасской, или Садовым кольцом. Стадион возвышался над окружающими зданиями, и в его тени находился построенный немцами отель «Пента». Монк вышел у козырька подъезда, заплатил таксисту и прошел в холл. Когда такси уехало, он вышел из отеля и остальную часть пути прошел пешком. Пройти надо было всего четверть мили.
К югу от стадиона царила атмосфера унылой запущенности, возникающая, когда поддержание порядка и ремонт становятся не по силам. Построенные в коммунистическую эпоху здания с находящимися в них десятками посольств, офисов и ресторанов покрылись патиной летней пыли, превращающейся зимой в твердую корку. Ветер шевелил клочки бумаги и полиэтилена на тротуарах.
Рядом с улицей Дурова находилась огороженная территория, внутри которой здания и садики имели совершенно другой, ухоженный вид. Основные постройки состояли из гостиницы для приезжающих из провинции, очень красивой школы, построенной в середине девяностых годов, и самого культового здания.
Главная мечеть Москвы, построенная в 1905 году, носила отпечаток дореволюционного изящества. В течение семидесяти лет коммунистического режима она влачила жалкое существование, подвергаясь, как и христианские церкви, преследованиям по законам атеистического государства. После падения коммунизма щедрый дар Саудовской Аравии позволил осуществить пятилетнюю программу восстановления и строительства. Гостиница и школа входили в эту программу середины девяностых годов.
Размеры мечети не изменились, она оставалась небольшим бело-голубым зданием с крошечными оконцами и покрытыми старинной резьбой дубовыми входными дверями. Монк снял ботинки. поставив их в отделение для обуви при входе, и вошел внутрь.
Внутреннее помещение, как и во всех мечетях, оставалось совершенно свободным – ни стульев, ни скамеек. Толстые ковры, тоже дар Саудовской Аравии, покрывали пол; колонны поддерживали галерею, опоясывающую все здание.
По законам веры там не было ни скульптурных, ни рисованных изображений. Настенные панно украшали многочисленные изречения из Корана.
Мечеть удовлетворяла духовные потребности мусульманской общины, проживающей в Москве, за исключением дипломатов, которые в основном молились в посольстве Саудовской Аравии. Но Россию населяют десятки миллионов мусульман, и в столице находятся две мечети. День был не праздничный, не пятница, и число молящихся ограничивалось несколькими десятками.
Монк, устроившийся у стены недалеко от входа, сидел, скрестив ноги, и наблюдал. В основном это были старики: азербайджанцы, татары, ингуши, осетины. На всех костюмы, поношенные, но чистые.
Полчаса спустя старик, сидевший впереди Монка, поднялся и направился к двери. Он заметил Монка, и на его лице промелькнуло любопытство. Загорелое лицо, светлые волосы, в руках нет четок. Поколебавшись, он сел спиной к стене.
Ему, должно быть, было далеко за семьдесят, и три медали, полученные во вторую мировую войну, висели на его пиджаке.
– Мир тебе, – тихо проговорил он.
– И тебе мир, – ответил Монк.
– Ты нашей веры? – спросил старик.
– Увы, нет, я пришел в поисках друга.
– А-а. Близкого друга?
– Да. Я надеялся найти его здесь. Или кого-нибудь, кто, может быть, знает о нем.
Старик кивнул.
– Наша община маленькая. Здесь много малочисленных общин. К которой он принадлежал?
– Он чеченец, – ответил Монк.
Старик снова кивнул и с трудом поднялся на ноги. – Подожди, – сказал он.
Старик вернулся через десять минут, приведя кого-то с улицы. Кивком указав на Монка, он улыбнулся и ушел. Вошедший был моложе, но не намного.
– Мне сказали, ты ищешь одного из моих братьев, – произнес чеченец. – Тебе надо помочь?
– Хорошо бы, – сказал Монк. – Я был бы благодарен. Мы виделись много лет назад. Сейчас, когда я приехал в гости в ваш город, я был бы счастлив повидаться с ним.
– А как его зовут, друг?
– Умар Гунаев.
Что– то блеснуло в глазах старика.
– Не знаю такого, – пожал плечами он.
– А, тогда я буду очень огорчен, – сказал Монк, – потому что я привез ему подарок.
– Сколько времени ты пробудешь у нас?
– Мне бы хотелось посидеть здесь подольше и полюбоваться вашей прекрасной мечетью, – ответил Монк.
Чеченец встал.
– Я спрошу, не слышал ли кто-нибудь о нем, – сказал он.
– Спасибо, – поблагодарил Монк. – Я подожду. Терпения у меня хватит.
– Терпение – добродетель.
Прошло два часа, прежде чем они пришли. Их было трое, все молодые. Они двигались тихо, бесшумно ступая ногами в одних носках по густому ворсу персидских ковров. Один из них, оставшийся у двери, опустился на колени и, откинувшись назад, сел на пятки, положив ладони на бедра. Могло показаться, что человек молится, но Монк понимал, что он перекрыл вход и не пропустит в мечеть никого.
Двое других подошли и сели по обе стороны от Монка. Если они прятали что-то под одеждой, этого не было заметно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139