Генералы, отправившиеся в Афганистан, получали свои награды – до поры до времени. Они, кроме этого, получали черные мешки, десятки тысяч черных мешков с телами убитых солдат…
– Это вранье! Не верю в эту чепуху! – Старый генерал отшвырнул черную папку, и она упала Монку на колени. – Вы нахал, янки. Вы пробрались в мою страну, в мой дом… пытаетесь заморочить мне голову этим зловредным враньем…
– Скажите мне, генерал, что вы думаете о нас?
– О вас?
– Да, о нас. Об американцах, людях с Запада. Меня послали сюда. Я действую не по своей воле. Зачем меня послали? Если Комаров – прекрасный человек и великий будущий вождь, то какого… надо нам беспокоиться?
Старик смотрел на него не столько шокированный грубым выражением, которое он слышал на каждом шагу, сколько пораженный настойчивостью этого человека.
– Я знаю, что всю жизнь я сражался с вами.
– Нет, генерал, вы всю жизнь были настроены против нас. Этого требовало служение режиму, который, как вы знаете, творил чудовищные вещи…
– Это моя страна. Оскорбляйте ее, если посмеете.
Монк подался вперед и постучал пальцем по «Черному манифесту».
– Но не творилось ничего подобного. Ни Хрущев, ни Брежнев, ни Андропов не делали ничего, подобного этому…
– Если это правда, если правда! – воскликнул старый солдат. – Любой мог это написать.
– Тогда почитайте. Это история о том, как к нам попала эта бумага. Старый солдат отдал свою жизнь, чтобы вынести ее и отдать людям.
Он протянул заверенный доклад генералу и щедро налил ему водки. Генерал по-русски, одним глотком, осушил стакан.
…И только летом 1987 года кто-то добрался до верхней полки, снял с нее рапорт Николаева, написанный в 1979 году, стряхнул с него пыль и отнес в Министерство иностранных дел. В январе 1988 года министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе заявил всему миру: «Мы уходим».
Николаеву наконец присвоили звание генерал-полковника и назначили руководить выводом войск. Последним командующим Сороковой армией был генерал Громов, но ему сообщили, что вывод будет проводиться по плану Николаева. Удивительно, но вся Сороковая армия вышла, почти не понеся потерь, несмотря на то что моджахеды буквально хватали ее за пятки.
Последняя советская колонна перешла мост через Амударью 15 февраля 1989 года. Николай Николаев замыкал колонну. Он мог бы улететь на штабном самолете, но он уходил вместе с солдатами.
Он в одиночестве сидел на заднем сиденье «газика» с шофером впереди. Больше никого не было. Он никогда раньше не отступал. Он сидел выпрямившись, в полевой командирской форме без погон, указывающих на его звание. Но солдаты узнавали седую гриву волос и кончики колючих усов.
Они устали от ненавистного Афганистана и, несмотря на поражение, радовались, что возвращаются домой. Сразу же за мостом на северной стороне раздались приветственные крики. Солдаты остановились на обочине, увидев седого генерала, высыпали из машин и приветствовали его. Среди них были и солдаты ВДВ, слышавшие о пражском инциденте, – и тоже приветствовали его. За рулем бронетранспортеров в основном сидели бывшие танкисты – они махали ему и кричали.
Тогда ему было шестьдесят три, он ехал на север, в отставку, начинать жизнь, заполненную лекциями, мемуарами и старыми друзьями. Но все равно он оставался для них «дядей Колей», и он вел их домой.
За сорок пять лет службы в танковых войсках он совершил три поступка, сделавших из него легенду. Он запретил «дедовщину» – систематическое издевательство солдат, прослуживших больше года, над новобранцами, что приводило к сотням самоубийств, – в каждом подразделении, находящемся под его командованием, заставляя других генералов следовать его примеру. Генерал зубами и когтями вырывал у политической верхушки лучшие условия и лучшее питание для своих солдат. И еще Николаев настойчиво воспитывал в каждом подопечном чувство гордости за то, чем он занимался, и требовал интенсивной подготовки, до тех пор пока каждое подразделение, находившееся под его командованием, от взвода до дивизии, не становилось самым лучшим.
Горбачев присвоил ему звание генерала армии, ко вскоре лишился власти. Если бы Николаев согласился устроить избиение Чечни для Ельцина, то получил бы маршальскую звезду и бесплатную дачу.
– Чего вы ждете от меня, американец? – Генерал уронил заверенный доклад на пол и не отрываясь смотрел на огонь. – Если все это правда, тогда этот человек все-таки дерьмо. А что я могу сделать? Я стар, одиннадцать лет в отставке, время мое прошло. жизнь катится под горку…
– Они еще живы, – сказал Монк, вставая и убирая папки в кейс. – Их миллионы. Ветеранов. Некоторые служили под вашим командованием, другие помнят вас, большинство слышали о вас. Они будут слушать вас, если вы заговорите.
– Послушайте, мистер американец, моя страна страдала больше, чем вы можете себе вообразить. Моя родная земля пропитана кровью своих сыновей и дочерей. А теперь вы говорите мне, что грядут новые страдания. Я скорблю, если это правда, но я ничего не могу сделать.
– А армия, которую заставят совершать все это? Как же с армией, вашей армией?
– Это больше не моя армия.
– Это настолько же ваша армия, как и всякого другого.
– Это побежденная армия.
– Нет. не побежденная. Побежден коммунистический режим. А не солдаты, не ваши солдаты. Их распустили по домам. Теперь появился человек, который снова хочет поставить их в строй. Но для другой цели. Агрессия, оккупация, порабощение, убийства.
– Почему вы обратились именно ко мне?
– У вас есть машина, генерал?
Старик, удивленный, отвернулся от огня.
– Конечно. Небольшая. Возит меня по окрестностям.
– Поезжайте в Москву. В Александровский сад. К большому полированному камню из красного гранита. К Вечному огню. Спросите их, чего они хотят от вас. Не меня. Их.
Монк уехал. К рассвету он уже находился в безопасном месте под охраной чеченских телохранителей. В эту ночь взорвали типографию.
В Великобритании среди многих исторических учреждений мало найдется таких старинных и таинственных, как Геральдическая палата, возникновение которой относится к правлению Ричарда III. Главными лицами в палате являются герольдмейстеры и герольды.
В средние века, как указывает их название, герольды передавали послания воюющих полководцев друг другу, пересекая поле брани под белым флагом. В промежутках между войнами они занимались другим делом.
В мирное время у королей и знати существовал обычай устраивать шуточные сражения на турнирах и поединках. Тело рыцаря было закрыто панцирем, а забрало часто опущено, и поэтому герольды, чьей обязанностью было объявление следующего участника турнира, испытывали затруднения при определении личности, скрытой под забралом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139
– Это вранье! Не верю в эту чепуху! – Старый генерал отшвырнул черную папку, и она упала Монку на колени. – Вы нахал, янки. Вы пробрались в мою страну, в мой дом… пытаетесь заморочить мне голову этим зловредным враньем…
– Скажите мне, генерал, что вы думаете о нас?
– О вас?
– Да, о нас. Об американцах, людях с Запада. Меня послали сюда. Я действую не по своей воле. Зачем меня послали? Если Комаров – прекрасный человек и великий будущий вождь, то какого… надо нам беспокоиться?
Старик смотрел на него не столько шокированный грубым выражением, которое он слышал на каждом шагу, сколько пораженный настойчивостью этого человека.
– Я знаю, что всю жизнь я сражался с вами.
– Нет, генерал, вы всю жизнь были настроены против нас. Этого требовало служение режиму, который, как вы знаете, творил чудовищные вещи…
– Это моя страна. Оскорбляйте ее, если посмеете.
Монк подался вперед и постучал пальцем по «Черному манифесту».
– Но не творилось ничего подобного. Ни Хрущев, ни Брежнев, ни Андропов не делали ничего, подобного этому…
– Если это правда, если правда! – воскликнул старый солдат. – Любой мог это написать.
– Тогда почитайте. Это история о том, как к нам попала эта бумага. Старый солдат отдал свою жизнь, чтобы вынести ее и отдать людям.
Он протянул заверенный доклад генералу и щедро налил ему водки. Генерал по-русски, одним глотком, осушил стакан.
…И только летом 1987 года кто-то добрался до верхней полки, снял с нее рапорт Николаева, написанный в 1979 году, стряхнул с него пыль и отнес в Министерство иностранных дел. В январе 1988 года министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе заявил всему миру: «Мы уходим».
Николаеву наконец присвоили звание генерал-полковника и назначили руководить выводом войск. Последним командующим Сороковой армией был генерал Громов, но ему сообщили, что вывод будет проводиться по плану Николаева. Удивительно, но вся Сороковая армия вышла, почти не понеся потерь, несмотря на то что моджахеды буквально хватали ее за пятки.
Последняя советская колонна перешла мост через Амударью 15 февраля 1989 года. Николай Николаев замыкал колонну. Он мог бы улететь на штабном самолете, но он уходил вместе с солдатами.
Он в одиночестве сидел на заднем сиденье «газика» с шофером впереди. Больше никого не было. Он никогда раньше не отступал. Он сидел выпрямившись, в полевой командирской форме без погон, указывающих на его звание. Но солдаты узнавали седую гриву волос и кончики колючих усов.
Они устали от ненавистного Афганистана и, несмотря на поражение, радовались, что возвращаются домой. Сразу же за мостом на северной стороне раздались приветственные крики. Солдаты остановились на обочине, увидев седого генерала, высыпали из машин и приветствовали его. Среди них были и солдаты ВДВ, слышавшие о пражском инциденте, – и тоже приветствовали его. За рулем бронетранспортеров в основном сидели бывшие танкисты – они махали ему и кричали.
Тогда ему было шестьдесят три, он ехал на север, в отставку, начинать жизнь, заполненную лекциями, мемуарами и старыми друзьями. Но все равно он оставался для них «дядей Колей», и он вел их домой.
За сорок пять лет службы в танковых войсках он совершил три поступка, сделавших из него легенду. Он запретил «дедовщину» – систематическое издевательство солдат, прослуживших больше года, над новобранцами, что приводило к сотням самоубийств, – в каждом подразделении, находящемся под его командованием, заставляя других генералов следовать его примеру. Генерал зубами и когтями вырывал у политической верхушки лучшие условия и лучшее питание для своих солдат. И еще Николаев настойчиво воспитывал в каждом подопечном чувство гордости за то, чем он занимался, и требовал интенсивной подготовки, до тех пор пока каждое подразделение, находившееся под его командованием, от взвода до дивизии, не становилось самым лучшим.
Горбачев присвоил ему звание генерала армии, ко вскоре лишился власти. Если бы Николаев согласился устроить избиение Чечни для Ельцина, то получил бы маршальскую звезду и бесплатную дачу.
– Чего вы ждете от меня, американец? – Генерал уронил заверенный доклад на пол и не отрываясь смотрел на огонь. – Если все это правда, тогда этот человек все-таки дерьмо. А что я могу сделать? Я стар, одиннадцать лет в отставке, время мое прошло. жизнь катится под горку…
– Они еще живы, – сказал Монк, вставая и убирая папки в кейс. – Их миллионы. Ветеранов. Некоторые служили под вашим командованием, другие помнят вас, большинство слышали о вас. Они будут слушать вас, если вы заговорите.
– Послушайте, мистер американец, моя страна страдала больше, чем вы можете себе вообразить. Моя родная земля пропитана кровью своих сыновей и дочерей. А теперь вы говорите мне, что грядут новые страдания. Я скорблю, если это правда, но я ничего не могу сделать.
– А армия, которую заставят совершать все это? Как же с армией, вашей армией?
– Это больше не моя армия.
– Это настолько же ваша армия, как и всякого другого.
– Это побежденная армия.
– Нет. не побежденная. Побежден коммунистический режим. А не солдаты, не ваши солдаты. Их распустили по домам. Теперь появился человек, который снова хочет поставить их в строй. Но для другой цели. Агрессия, оккупация, порабощение, убийства.
– Почему вы обратились именно ко мне?
– У вас есть машина, генерал?
Старик, удивленный, отвернулся от огня.
– Конечно. Небольшая. Возит меня по окрестностям.
– Поезжайте в Москву. В Александровский сад. К большому полированному камню из красного гранита. К Вечному огню. Спросите их, чего они хотят от вас. Не меня. Их.
Монк уехал. К рассвету он уже находился в безопасном месте под охраной чеченских телохранителей. В эту ночь взорвали типографию.
В Великобритании среди многих исторических учреждений мало найдется таких старинных и таинственных, как Геральдическая палата, возникновение которой относится к правлению Ричарда III. Главными лицами в палате являются герольдмейстеры и герольды.
В средние века, как указывает их название, герольды передавали послания воюющих полководцев друг другу, пересекая поле брани под белым флагом. В промежутках между войнами они занимались другим делом.
В мирное время у королей и знати существовал обычай устраивать шуточные сражения на турнирах и поединках. Тело рыцаря было закрыто панцирем, а забрало часто опущено, и поэтому герольды, чьей обязанностью было объявление следующего участника турнира, испытывали затруднения при определении личности, скрытой под забралом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139