А сам Аава и не представлял себе, как можно не пойти.
— Кто же тогда будет воевать за эстонский народ? — спросил он у тещи, укладывая рюкзак.
И в трудармин ходили различные слухи. Война, мол, проиграна. Немецкая организованность побеждает коммунистический беспорядок. Эстонские офицеры запаса мобилизованы только для того, чтобы немцы не могли их использовать на службе у себя. Сознание лейтенанта запаса Аава протестовало против таких слухов. «Невозможно, нельзя не доверять народу»,— думал он. Но поражения на фронте и плохие условия жизни день ото дня ухудшали настроение. В сером, неутешительном однообразии тянулись недели. Бывали моменты, копа все казалось безнадежным, когда он считал правой тещу и проклинал свою наивность.
Лишь в начале марта 1942 года он попал в Красную Армию. Самочувствие улучшилось. В формируемых эстонских национальных частях Красной Армии его временно назначили командиром роты.
А в жизни Рейна Мянда последние полтора года были наиболее деятельными. И раньше ему нелегко давался хлеб насущный. Его рабочая жизнь началась сразу же после шестого класса:1 столярная и велосипедная мастерские, лесосклад, канатная фабрика, гавань. Ростом он был немного выше среднего, худощав, упорный н выносливый. С худого лица смотрели пытливо-задумчивые глаза. И взрослым он пытался пополнять свои знания. Работал и учился. Требовал увеличения заработной платы и бастовал. Начал принимать участие в профсоюзном движении. В ночь на 21 июня 2 он разносил сообщения профсоюзным активистам и старейшинам предприятий, чтобы они на следующее утро вывели рабочих на демонстрацию. И когда толпа залила от края до края площадь Свободы, когда восставший народ заставил Пятса сложить власть и после этого освободил политических заключенных из тюрьмы, Мянд знал, что произошло что-то великое. Под вечер он вместе с товарищами разъезжал на грузовике, у всех у них на рукаве были красные повязки. Они собирали в полицейских участках оружие и отвозили его в Рабочий спортивный зал. Моментально родилась НО — народная охрана. Он работал в ней до тех пор, пока его не направили парторгом на лесопильный завод. Дни пролетали в организационной работе, в собраниях и совещаниях, в борьбе за новую правду и новую жизнь. По ночам он жадно читал политическую литературу, потому что, для того чтобы учить других, ему нужно было учиться самому. Дважды в неделю он посещал вечерний университет марксизма-ленинизма. Тяга к изучению марксистской теории была непреодолима.
Потом вдруг война.
Почему-то Рейну Мянду особенно запомнился вечер первого дня войны. Со стороны Финляндии появились два разведывательных самолета. Рейн увидел возникающие в небе маленькие пушистые мячики, которые раздувались и потом рассеивались. Стреляли зенитки,
1 В Эстонии начальная школа была шестиклассной
2 21 июня 1940 г. в Эстонии было свергнуто буржуазное правительство.
Вражеских самолетов он так и не увидел,— они летели очень высоко. Только дымные пятна между облаками говорили, что в жизнь ворвалось что-то угрожающее.
Боевое крещение он прошел под маленьким поселком Аре. В тот раз их истребительный батальон выбил из поселка два взвода врага.
На Пярнуском шоссе, в километре от Аре, он впер вые по-настоящему ощутил суровое дыхание войньь Они ехали в большом автобусе и на двух грузовиках. Мянд не сразу сообразил, почему вдруг остановились машины, почему поспешно выскакивают люди. Ему ка-залось неправдоподобным, что по ним стреляют. Еще за момент до этого все было так обычно. Солнце заливало рощи, мимо которых они проезжали, сверкающим золотистым светом. Бойцы болтали, рассказывали анекдоты, смеялись. Многие из них впервые в жизни держали в руках оружие, и для них бой казался чем-то туманным. Но между коленями у них стояли винтовки, за поясом висели гранаты, и жили они в полевых условиях. В начале боя Рейн Мянд чувствовал себя очень неопределенно. Сгорбившись в придорожной канаве, он слышал свист пролетающих над головой пуль и пытался толстым стеблем полевицы очистить от земли дуло винтовки. Он неумело выскочил из машины, дуло ткнулось в землю. Ему было стыдно: политрук должен быть для других образцом хладнокровия, мужества и военного умения, а он неловкими руками очищает оружие. Кое-как привел он в порядок свою винтовку, проскочил в придорожный кустарник и побежал вперед, где, как он думал, находился командир.
Он поспел вовремя, бойцы рассыпались в цепь по обе стороны шоссе. Очереди фашистского пулемета свистели высоко над головой, пули задевали верхушки ольхового кустарника. Ощущение опасности исчезло. Бойцы, держа винтовки наизготове, продвигались к поселку. Они не стреляли. Шли молча, деловито, как будто делая какую-то работу. Противник легко уступил Аре. Лишь к югу от поселка он усилил сопротивление. Пулемет поддержали два орудия. Их снаряды рвались где-то позади, и то, что враг оказался так неточен подняло у всех настроение.
Совсем иначе, трудно и гнетуще, развивался бой под Кивилоо. Рабочий полк, слитый из истребительных батальонов и пополненный новыми добровольцам npoмаршировал через Таллин на фронт. Шел мелкий дождь. На следующий день они лежали на краю усыпанного кочками пастбища. Рвущиеся вокруг мины и низко-низко свистящие пули прижали их к земле. На подступах к Таллину Рейн увидел смерть. Смерть — это товарищ, упавший головой на винтовку, остекленелый взгляд друга, раскинутые рабочие руки с судорожно сжатыми пальцами, разорванные минами тела, безумный крик боли, еще долго не утихающий в ушах. Самому Рейну повезло: осколок мины угодил ему в неловкое место —- в ягодицу — и оставил рваную рану шириной в ладонь, кровь текла сильно, но опасности для жизни не было.
Таллин, каким его в последний раз видел Мянд, был страшен. Опираясь на поручни, Рейн не отрывал глаз от гигантских туч дыма над городом, и тут только ощутил он всю горечь отступления.
Теперь он здесь, на Урале, в учебном лагере. Но ему довелось побывать еще дальше — в Омской области, где жили его эвакуированные родители. В колхозе «Красная нива» он познакомился с Кирсти Сарапик. Их первые встречи были сухи и холодны. Рейн все еще переживал отступление из Таллина, не мог забыть трудного морского перехода, тяжело переживал безрадостные вести с фронта. Иногда он разговаривал с Кирсти, но в своей собеседнице он видел не молодую, двадцатилетнюю женщину, а обычного бойца истребительного батальона. Только в дивизии Рейн понял, что он полюбил Кирсти.
Рейн Мянд никогда не ощущал себя брошенным. Когда он и сотни таких, как он, эстонских рабочих лежали бок о бок с русскими матросами на откосах известняковых карьеров Ласнамяги, тогда и крупица сомнения не возникла в сердце — доверяют ему или нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
— Кто же тогда будет воевать за эстонский народ? — спросил он у тещи, укладывая рюкзак.
И в трудармин ходили различные слухи. Война, мол, проиграна. Немецкая организованность побеждает коммунистический беспорядок. Эстонские офицеры запаса мобилизованы только для того, чтобы немцы не могли их использовать на службе у себя. Сознание лейтенанта запаса Аава протестовало против таких слухов. «Невозможно, нельзя не доверять народу»,— думал он. Но поражения на фронте и плохие условия жизни день ото дня ухудшали настроение. В сером, неутешительном однообразии тянулись недели. Бывали моменты, копа все казалось безнадежным, когда он считал правой тещу и проклинал свою наивность.
Лишь в начале марта 1942 года он попал в Красную Армию. Самочувствие улучшилось. В формируемых эстонских национальных частях Красной Армии его временно назначили командиром роты.
А в жизни Рейна Мянда последние полтора года были наиболее деятельными. И раньше ему нелегко давался хлеб насущный. Его рабочая жизнь началась сразу же после шестого класса:1 столярная и велосипедная мастерские, лесосклад, канатная фабрика, гавань. Ростом он был немного выше среднего, худощав, упорный н выносливый. С худого лица смотрели пытливо-задумчивые глаза. И взрослым он пытался пополнять свои знания. Работал и учился. Требовал увеличения заработной платы и бастовал. Начал принимать участие в профсоюзном движении. В ночь на 21 июня 2 он разносил сообщения профсоюзным активистам и старейшинам предприятий, чтобы они на следующее утро вывели рабочих на демонстрацию. И когда толпа залила от края до края площадь Свободы, когда восставший народ заставил Пятса сложить власть и после этого освободил политических заключенных из тюрьмы, Мянд знал, что произошло что-то великое. Под вечер он вместе с товарищами разъезжал на грузовике, у всех у них на рукаве были красные повязки. Они собирали в полицейских участках оружие и отвозили его в Рабочий спортивный зал. Моментально родилась НО — народная охрана. Он работал в ней до тех пор, пока его не направили парторгом на лесопильный завод. Дни пролетали в организационной работе, в собраниях и совещаниях, в борьбе за новую правду и новую жизнь. По ночам он жадно читал политическую литературу, потому что, для того чтобы учить других, ему нужно было учиться самому. Дважды в неделю он посещал вечерний университет марксизма-ленинизма. Тяга к изучению марксистской теории была непреодолима.
Потом вдруг война.
Почему-то Рейну Мянду особенно запомнился вечер первого дня войны. Со стороны Финляндии появились два разведывательных самолета. Рейн увидел возникающие в небе маленькие пушистые мячики, которые раздувались и потом рассеивались. Стреляли зенитки,
1 В Эстонии начальная школа была шестиклассной
2 21 июня 1940 г. в Эстонии было свергнуто буржуазное правительство.
Вражеских самолетов он так и не увидел,— они летели очень высоко. Только дымные пятна между облаками говорили, что в жизнь ворвалось что-то угрожающее.
Боевое крещение он прошел под маленьким поселком Аре. В тот раз их истребительный батальон выбил из поселка два взвода врага.
На Пярнуском шоссе, в километре от Аре, он впер вые по-настоящему ощутил суровое дыхание войньь Они ехали в большом автобусе и на двух грузовиках. Мянд не сразу сообразил, почему вдруг остановились машины, почему поспешно выскакивают люди. Ему ка-залось неправдоподобным, что по ним стреляют. Еще за момент до этого все было так обычно. Солнце заливало рощи, мимо которых они проезжали, сверкающим золотистым светом. Бойцы болтали, рассказывали анекдоты, смеялись. Многие из них впервые в жизни держали в руках оружие, и для них бой казался чем-то туманным. Но между коленями у них стояли винтовки, за поясом висели гранаты, и жили они в полевых условиях. В начале боя Рейн Мянд чувствовал себя очень неопределенно. Сгорбившись в придорожной канаве, он слышал свист пролетающих над головой пуль и пытался толстым стеблем полевицы очистить от земли дуло винтовки. Он неумело выскочил из машины, дуло ткнулось в землю. Ему было стыдно: политрук должен быть для других образцом хладнокровия, мужества и военного умения, а он неловкими руками очищает оружие. Кое-как привел он в порядок свою винтовку, проскочил в придорожный кустарник и побежал вперед, где, как он думал, находился командир.
Он поспел вовремя, бойцы рассыпались в цепь по обе стороны шоссе. Очереди фашистского пулемета свистели высоко над головой, пули задевали верхушки ольхового кустарника. Ощущение опасности исчезло. Бойцы, держа винтовки наизготове, продвигались к поселку. Они не стреляли. Шли молча, деловито, как будто делая какую-то работу. Противник легко уступил Аре. Лишь к югу от поселка он усилил сопротивление. Пулемет поддержали два орудия. Их снаряды рвались где-то позади, и то, что враг оказался так неточен подняло у всех настроение.
Совсем иначе, трудно и гнетуще, развивался бой под Кивилоо. Рабочий полк, слитый из истребительных батальонов и пополненный новыми добровольцам npoмаршировал через Таллин на фронт. Шел мелкий дождь. На следующий день они лежали на краю усыпанного кочками пастбища. Рвущиеся вокруг мины и низко-низко свистящие пули прижали их к земле. На подступах к Таллину Рейн увидел смерть. Смерть — это товарищ, упавший головой на винтовку, остекленелый взгляд друга, раскинутые рабочие руки с судорожно сжатыми пальцами, разорванные минами тела, безумный крик боли, еще долго не утихающий в ушах. Самому Рейну повезло: осколок мины угодил ему в неловкое место —- в ягодицу — и оставил рваную рану шириной в ладонь, кровь текла сильно, но опасности для жизни не было.
Таллин, каким его в последний раз видел Мянд, был страшен. Опираясь на поручни, Рейн не отрывал глаз от гигантских туч дыма над городом, и тут только ощутил он всю горечь отступления.
Теперь он здесь, на Урале, в учебном лагере. Но ему довелось побывать еще дальше — в Омской области, где жили его эвакуированные родители. В колхозе «Красная нива» он познакомился с Кирсти Сарапик. Их первые встречи были сухи и холодны. Рейн все еще переживал отступление из Таллина, не мог забыть трудного морского перехода, тяжело переживал безрадостные вести с фронта. Иногда он разговаривал с Кирсти, но в своей собеседнице он видел не молодую, двадцатилетнюю женщину, а обычного бойца истребительного батальона. Только в дивизии Рейн понял, что он полюбил Кирсти.
Рейн Мянд никогда не ощущал себя брошенным. Когда он и сотни таких, как он, эстонских рабочих лежали бок о бок с русскими матросами на откосах известняковых карьеров Ласнамяги, тогда и крупица сомнения не возникла в сердце — доверяют ему или нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69