Тщательно целясь, он сделал три-четыре выстрела, сердясь на Кальма, который палил без разбора, а еще больше на Вийеса, который не высовывал головы из воронки от снаряда.
Изредка, когда близко шлепалась мина, Вески думал, что будь он метров на десять ближе — и его не было бы больше. В эти моменты приходили на память Юта и рабааугуский Сассь, И двенадцать гектаров, которые Юта не доллша бы уступить Сассю, потому что в земли Рабааугу труда вложено больше, чем труда Сасся. В нагрудном кармане Вески носил письмо, на треугольном, свернутом из обычного листка тетради в клетку конверте которого был адрес Юты, а на таком же листке черным по белому была изложена мысль, которая всегда приходила ему в голову, когда поблизости рвался снаряд или мина. Письмо кончалось словами: «Будь здорова. Помнивший тебя до смерти Юри». Правда, Тислер, которому Вески начал доверять, потому что тот говорил о колхозе в Сибири так же серьезно, как сам Вески о двенадцати гектарах Рабааугу и о своем доме, этот Тислер считал, что носить такое письмо в кармане как будто бы немного странно. Не из-за содержания — оно-то правильно,— но ведь он еще живой. Нет смысла самому себе гроб сколачивать. Вески ответил, что, если бы гроб вместился в нагрудный карман, он выстрогал бы и его заранее. Мысли о письме и о Юте вызывали грусть, но это была такая грусть, которая прибавляла сил.
Когда дали приказ готовиться к контратаке, Вески пожаловался Тислеру, что ему жаль бросать хорошую ячейку. По команде Агура он выскочил из ямы и, крепко держа винтовку в руках, начал деловито спускаться с холма. Рядом с ним шагал Тяэгер и ворчал про себя — не разрешили стрелять. Они не знали, как далеко зашли, ориентироваться в темноте трудно. Вероятно, до позиций немцев оставалось метров пятьдесят— шестьдесят. И вдруг темнота ожила. В десятках мест вспыхивали огненные глаза, и вокруг них свистели пули.
Тяэгер чертыхался, но шел дальше. Вески сгорбился, но тоже шел впереди. Рядом с ними шли еще бойцы, сзади подходила вся рота. Осветительная ракета заставила их броситься на землю. Когда она погасла, они оба вскочили и теперь уже побежали вперед. Но далеко они не продвинулись. Яростный, все усиливающийся огонь не давал и головы поднять.
Вески попал в какую-то клейкую грязь. «Глина и снег»,— подумал он и хотел ползти дальше.
— Виллу! — Он приподнялся на колени и повернулся в ту сторону, где, по его мнению, должен был лежать Тяэгер.— Виллу...
Продолжить он не смог. Как будто кто-то ударил его дубиной по голове.
Все получилось так, как хотел Вески. Долго его нес Тя^ер. Сперва волочил вслед за собой —сам должен был ползти. Лишь позднее» когда их прикрыл низкий гребень холма, он смог взять товарища па руки.
Из санроты полка младший лейтенант Спмуль выбрался не скоро. Возможно, что его уже увезли бы, но красноармеец Соловьев сказал, что они с младшим лейтенантом могут еще подождать. Сперва тяжелораненых, говорил Соловьев, и его слушались так» как будто у него были генеральские звезды. Контузия, ко нечно, поганая штука, болтал Соловьев. Он, мол, знает. В их деревне жил один солдат, контуженный в первую мировую войну на Карпатах, так он не мог мочу удержать. Но ранение в живот или в легкое опаснее для жизни, и поэтому в первую очередь нужно отправлять людей, у кого такие раны.
У самого Соловьева было прострелено бедро.
Младший лейтенант Спмуль лежал у костра и пытался улыбаться, хотя он с большим удовольствием отругал бы Соловьева.
Принесли пять-шесть раненых. Один из них все время требовал воды.
— Жжет! — хрипел он бесцветными губами. Отблеск костра придавал его известково-белому, болезненно искривившемуся лицу какой-то призрачный вид.
Пить ему не давали.
— Воды, дайте воды...— просил он все больше слабеющим голосом.— Скоро меня... так к так... черви... жрать будут.
Рука раненого ощупывала грязную снежную кашу рядом с собой, но он не мог поднять руку ко рту. Тогда он попытался повернуться на бок, но для этого сил и совсем не было.
— Почему ему не дают пить? — прошептал Спмуль.
— Ранение в живот,— предположил Соловьев и громко сказал: — Крепись, браток, жажда не убивает.
Губы раненого пошевелились, но голоса больше не донеслось.
Симуль боялся, что раненный в живот старший сержант действительно умрет Он не знал его и заверял себя, что ему безразлично, умрет старший сержант или нет. Но все же это беспокоило его.
Поблизости упало два-три снаряда. У Симуля задрожали плечи. Самое противное, что он не может подавить страх.
Фронт в двух шагах. В любой момент немцы могут прорваться сюда. А вдруг дорога уже отрезана? Сани, которые давно должны были вернуться из медсанбата, все не возвращались. Как обошлись бы с ним немцы? Они должны понять, что он мобилизованный, не доброволец. Как офицер запаса, он не мог не выполнить приказ. Немцы учтут это, успокаивал он себя. Ради бога... они не смеют его расстрелять.
Принесли нового раненого. Вернее — он передвигался сам. Обе его руки, а также голова были неумело обмотаны бинтами. Фельдшер начал торопливо перевязывать его.
— Дьяволы! — ругался новый раненый, по знакам отличия рядовой.— Дураки! Как стадо баранов! Были бы у меня руки целы... Командир взвода первый растерялся. Подняли лапы, шкурники... Еще пожалеют об этом, честное слово!
Он упал бы, не поддержи его фельдшер.
— Спокойно! — уговаривал его командир санвзвода.
— Были бы у меня руки целы... Он не договорил, потерял сознание.
Симуль жадно слушал его. Кто поднял лапы? Где? Когда? Видимо, только что. Что сделают с попавшими в плен? Пошлют в лагерь? Отпустят домой? Лагерь лучше, чем фронт. Все же... Переход был бы сумасшествием. И в их роте много таких фанатиков, как этот красноармеец. Попытайся он, Симуль, сдаться в плен, ему просто всадили бы пулю в затылок. Солдат своего нового взвода Симуль знал хуже, но и там хватало людей вроде Тяэгера или Рюнка, которых ничем не испугаешь. Да еще пришел Мянд. Уж у этого рука не дрогнет! Младший лейтенант Симуль хотел бы побольше узнать о том, что произошло, но потерявший созна ние красноармеец не приходил в себя.
— Смелый патриот,— прошептал Симуль дрожащими губами.
— Убежденный парень,— согласился Соловьев,
— Умрет?
Симуль прикусил губу. «Дурак, бессмысленный вопрос...»
— Кто знает,—сказал фельдшер.—Его отправим в первую очередь.
— Тем... кто.. позволили... взять... себя... в плен.., по ним... надо бы... стрелять...
Симуль испугался. Не лязгнул ли затвор автомата? Кто это сказал? Старший сержант, раненный в живот. Он еще жив? Видимо, коммунист. И в его взводе два члена партии и шесть комсомольцев. «Боже мой, почему я так думаю? Ведь я и шагу не сделал в сторону врага...» Симуль тихонько, сквозь зубы, заохал.
Сани вернулись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Изредка, когда близко шлепалась мина, Вески думал, что будь он метров на десять ближе — и его не было бы больше. В эти моменты приходили на память Юта и рабааугуский Сассь, И двенадцать гектаров, которые Юта не доллша бы уступить Сассю, потому что в земли Рабааугу труда вложено больше, чем труда Сасся. В нагрудном кармане Вески носил письмо, на треугольном, свернутом из обычного листка тетради в клетку конверте которого был адрес Юты, а на таком же листке черным по белому была изложена мысль, которая всегда приходила ему в голову, когда поблизости рвался снаряд или мина. Письмо кончалось словами: «Будь здорова. Помнивший тебя до смерти Юри». Правда, Тислер, которому Вески начал доверять, потому что тот говорил о колхозе в Сибири так же серьезно, как сам Вески о двенадцати гектарах Рабааугу и о своем доме, этот Тислер считал, что носить такое письмо в кармане как будто бы немного странно. Не из-за содержания — оно-то правильно,— но ведь он еще живой. Нет смысла самому себе гроб сколачивать. Вески ответил, что, если бы гроб вместился в нагрудный карман, он выстрогал бы и его заранее. Мысли о письме и о Юте вызывали грусть, но это была такая грусть, которая прибавляла сил.
Когда дали приказ готовиться к контратаке, Вески пожаловался Тислеру, что ему жаль бросать хорошую ячейку. По команде Агура он выскочил из ямы и, крепко держа винтовку в руках, начал деловито спускаться с холма. Рядом с ним шагал Тяэгер и ворчал про себя — не разрешили стрелять. Они не знали, как далеко зашли, ориентироваться в темноте трудно. Вероятно, до позиций немцев оставалось метров пятьдесят— шестьдесят. И вдруг темнота ожила. В десятках мест вспыхивали огненные глаза, и вокруг них свистели пули.
Тяэгер чертыхался, но шел дальше. Вески сгорбился, но тоже шел впереди. Рядом с ними шли еще бойцы, сзади подходила вся рота. Осветительная ракета заставила их броситься на землю. Когда она погасла, они оба вскочили и теперь уже побежали вперед. Но далеко они не продвинулись. Яростный, все усиливающийся огонь не давал и головы поднять.
Вески попал в какую-то клейкую грязь. «Глина и снег»,— подумал он и хотел ползти дальше.
— Виллу! — Он приподнялся на колени и повернулся в ту сторону, где, по его мнению, должен был лежать Тяэгер.— Виллу...
Продолжить он не смог. Как будто кто-то ударил его дубиной по голове.
Все получилось так, как хотел Вески. Долго его нес Тя^ер. Сперва волочил вслед за собой —сам должен был ползти. Лишь позднее» когда их прикрыл низкий гребень холма, он смог взять товарища па руки.
Из санроты полка младший лейтенант Спмуль выбрался не скоро. Возможно, что его уже увезли бы, но красноармеец Соловьев сказал, что они с младшим лейтенантом могут еще подождать. Сперва тяжелораненых, говорил Соловьев, и его слушались так» как будто у него были генеральские звезды. Контузия, ко нечно, поганая штука, болтал Соловьев. Он, мол, знает. В их деревне жил один солдат, контуженный в первую мировую войну на Карпатах, так он не мог мочу удержать. Но ранение в живот или в легкое опаснее для жизни, и поэтому в первую очередь нужно отправлять людей, у кого такие раны.
У самого Соловьева было прострелено бедро.
Младший лейтенант Спмуль лежал у костра и пытался улыбаться, хотя он с большим удовольствием отругал бы Соловьева.
Принесли пять-шесть раненых. Один из них все время требовал воды.
— Жжет! — хрипел он бесцветными губами. Отблеск костра придавал его известково-белому, болезненно искривившемуся лицу какой-то призрачный вид.
Пить ему не давали.
— Воды, дайте воды...— просил он все больше слабеющим голосом.— Скоро меня... так к так... черви... жрать будут.
Рука раненого ощупывала грязную снежную кашу рядом с собой, но он не мог поднять руку ко рту. Тогда он попытался повернуться на бок, но для этого сил и совсем не было.
— Почему ему не дают пить? — прошептал Спмуль.
— Ранение в живот,— предположил Соловьев и громко сказал: — Крепись, браток, жажда не убивает.
Губы раненого пошевелились, но голоса больше не донеслось.
Симуль боялся, что раненный в живот старший сержант действительно умрет Он не знал его и заверял себя, что ему безразлично, умрет старший сержант или нет. Но все же это беспокоило его.
Поблизости упало два-три снаряда. У Симуля задрожали плечи. Самое противное, что он не может подавить страх.
Фронт в двух шагах. В любой момент немцы могут прорваться сюда. А вдруг дорога уже отрезана? Сани, которые давно должны были вернуться из медсанбата, все не возвращались. Как обошлись бы с ним немцы? Они должны понять, что он мобилизованный, не доброволец. Как офицер запаса, он не мог не выполнить приказ. Немцы учтут это, успокаивал он себя. Ради бога... они не смеют его расстрелять.
Принесли нового раненого. Вернее — он передвигался сам. Обе его руки, а также голова были неумело обмотаны бинтами. Фельдшер начал торопливо перевязывать его.
— Дьяволы! — ругался новый раненый, по знакам отличия рядовой.— Дураки! Как стадо баранов! Были бы у меня руки целы... Командир взвода первый растерялся. Подняли лапы, шкурники... Еще пожалеют об этом, честное слово!
Он упал бы, не поддержи его фельдшер.
— Спокойно! — уговаривал его командир санвзвода.
— Были бы у меня руки целы... Он не договорил, потерял сознание.
Симуль жадно слушал его. Кто поднял лапы? Где? Когда? Видимо, только что. Что сделают с попавшими в плен? Пошлют в лагерь? Отпустят домой? Лагерь лучше, чем фронт. Все же... Переход был бы сумасшествием. И в их роте много таких фанатиков, как этот красноармеец. Попытайся он, Симуль, сдаться в плен, ему просто всадили бы пулю в затылок. Солдат своего нового взвода Симуль знал хуже, но и там хватало людей вроде Тяэгера или Рюнка, которых ничем не испугаешь. Да еще пришел Мянд. Уж у этого рука не дрогнет! Младший лейтенант Симуль хотел бы побольше узнать о том, что произошло, но потерявший созна ние красноармеец не приходил в себя.
— Смелый патриот,— прошептал Симуль дрожащими губами.
— Убежденный парень,— согласился Соловьев,
— Умрет?
Симуль прикусил губу. «Дурак, бессмысленный вопрос...»
— Кто знает,—сказал фельдшер.—Его отправим в первую очередь.
— Тем... кто.. позволили... взять... себя... в плен.., по ним... надо бы... стрелять...
Симуль испугался. Не лязгнул ли затвор автомата? Кто это сказал? Старший сержант, раненный в живот. Он еще жив? Видимо, коммунист. И в его взводе два члена партии и шесть комсомольцев. «Боже мой, почему я так думаю? Ведь я и шагу не сделал в сторону врага...» Симуль тихонько, сквозь зубы, заохал.
Сани вернулись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69