Придется воевать, хотя война от начала до конца одно несчастье.
А землю я хочу вернуть, Кальм-сынок. Хочу, понимаешь?
— Чего же ты вздыхаешь? — процедил Кальм.— Ну и давай наяривай, так, чтобы пот на заднице кипел.
— Кальму, видать, моча в голову ударила,— сплюнул Агур.
— Не затыкайте рот человеку.— Рауднаск взял Кальма под защиту.
Кальм больше не принимал участия в разговоре. По окончании перекура он равнодушно стал на свое место. Упражнялись в штыковом бою. Шаг вперед, укол, удар прикладом... Снова шаги, снова уколы, снова удары. Все это Кальм проделывал механически. Несколько раз он замечал, что политрук Мянд смотрит на него. Пусть глазеет, думал он, пусть глазеет и разнюхивает, ему от этого ни тепло ни холодно. Ему ни до кого нет дела. Ни до Рюнка, ни до Вески. Ни до Агура, ни до Ра>д-наска. Даже ни до Тяэгера, ни до Березки.
Так, во всяком случае, он внушал себе.
Мянд действительно внимательно следил за Каль-мом. Тогда, в карантине, обошлось без врача. Кальм начал выполнять распоряжения. Почему — этого Мянд не понимал и сейчас. Что Кальм взялся за ум в результате разговора с ним, этому Мянд не верил. С каждым днем в глазах Кальма все сильнее отражалась напряженная внутренняя жизнь, а в последнее время — упрямство и вызов.
Когда рота возвращалась с учений, командир роты лейтенант Аава скомандовал:
— Песню!
Мянд удивился, когда первым запел Кальм. Обычно запевал Вийес.
Я оторван от милого дома, Вспоминаю о нем вдалеке,—
начал он хриплым сильным голосом.
Я дорогой бреду незнакомой, И катится слеза по щеке !, —
присоединились к нему остальные.
Политрук размышлял, что едва ли хотя бы один из поющих людей в начале войны мог подумать, что у них прервется какая бы то ни была связь с родиной и что
Стихи в переводе В. Рушкиса.
они попадут так далеко на восток. И сам он еще в середине августа прошлого года, когда немцы уже захват тили почти всю Эстонию, не верил, что Таллин отдадут врагу. Успех фашистских войск казался ему случайным. Читая вести с фронта, он каждый день искал сообщения о решительном контрнаступлении Красной Армии. Но он не находил таких сообщений. Лишь стоя на палубе корабля и глядя на скрывающийся за горизонтом город в облаках дыма, Рейн Мянд понял, что путь предстоит нелегкий.
В конце третьей строфы получился разнобой. Большинство пело:
Так печально эстонская песня,
Поднимаясь, над лесом звучит.
Кальм прерывающимся от напряжения голосом пропел иначе. Вместо «поднимаясь, над лесом звучит» он пел:
Над пустынной Россией звучит...
Последнюю строфу, которая начиналась словами «Братья эстонцы, к победе стремитесь», Кальм не пел вообще.
Командир, до сих пор шагавший молча, вдруг сказал:
— Вам не нравится эта песня? Лейтенант Аава попал в цель.
— Нет. Слишком жалобная,-— не виляя, признался политрук.— С чего это мы все грустим?
— Вы отступили из Таллина с боями, а большинство из нас еще не держали оружия в руках,— сказал командир роты.—У вас, как я слыхал, самые близкие родные — отец и мать — эвакуировались, а моя семья осталась в Хаапсалу. Поэтому вам и кажутся эти песни слишком жалобными.
Политрук с интересом наблюдал за командиром роты. Аава был старше Мянда. Несмотря на молодость,— и ему, видимо, не больше тридцати,— здоровье у него неважное. Время от времени он тяжело кашлял и страдал головными болями. Но Аава не любил говорить о своем здоровье. Вообще он был неразговорчив, сам обычно беседы не начинал.
— Я не сентиментальный человек. И ненавижу хныканье. Но у меня были моменты, когда я ощущал себя никому не нужным, брошенным. В такие моменты хотелось выть...
- Самые тяжелые дни в этой войне позади,— сказал Мянд.
— На фронте мне не довелось побывать,— говорил лейтенант.— Но я думаю, что каждый солдат, самый сознательный, самый храбрый фронтовик, мечтает и тоскует. И поет печальные песни.
Песня кончилась.
Политрук взволнованно сказал:
— Тоска по дому — это естественное чувство. Но мы не должны ощущать себя пасынками.
— Пасынками? На передовой я бы честно выпол-нил свой долг.
— Мы пойдем на фронт, товарищ Аава. Они подошли к землянкам.
— Разойдись,— скомандовал командир роты. Командиры взводов, как эхо, повторили команду,
Люди разошлись.
— Товарищ Мянд,— снова обратился лейтенант Аава к политруку,— зовите меня Эльмаром.
И снова Мянд должен был признаться, что он еще очень мало и поверхностно знает окружающих его Людей.
2
Действительно, до сих пор командир роты Эльмар Аава и политрук Рейн Мянд шли разными путями.
Эльмара Аава, как офицера запаса, мобилизовали в начале войны. В то время в Хаапсалу ходили самые противоречивые слухи. Говорили, что Красная Армия разбита уже в первых боях и немцы скоро вступят в Москву. Эти сообщения исходили от иностранного радио. Другие утверждали, что Гитлер и не стремится в Москву и что война закончится вскоре после того, как рус-» ские будут изгнаны из Прибалтики. Третьи утверждали, что советское командование собирает большие войска и наступление фашистов скоро будет остановлено. Четвертые говорили, что война предстоит тяжелая и суровая и те, кому дорога власть трудового народа, не должны хныкать, сложив руки, а должны самоотверженно работать и бороться.
Учитель математики в средней школе Эльмар Аава решил поступить по совету последних. Он не мог понять коллегу, учителя истории, который радовался начавшейся войне. Коммунистом Аава не был, не был он и просто активистом. Новые руководители уездного отдела просвещения посматривали на него, как на офицера запаса, немного косо. Аава не" спешил сообщать им, что был вынужден покинуть буржуазную армию из-за своих левых убеждений, как советовала ему теща. Во-первых, это не было правдой, и, во-вторых, ему не нравились те, кто за одну ночь стал красным. Он не был активистом, но он и не относился недоверчиво к новой власти. Четыре года, которые после выхода в отставку понадобились на окончание университета, научили его многому. Махнув рукой на здоровье, он летом работал в торфяных карьерах Элламаа, а две зимы подрабатывал на кожевенном заводе. В торфяных карьерах он избавился от своих офицерских манер, а на кожевенном заводе растаяла его наивная вера в идеальную демократию, которая якобы господствовала в республике.
Он не был советским активистом, однако он мог бы им стать. Но разразилась война. Теща советовала зятю раздобыть у знакомых врачей справки и выложить их на стол в военкомате. Полукалеку на войну не возьму г. Жена только плакала. Отец, всю жизнь прослуживший почтовым чиновником, считал, что против приказа не пойдешь. Пусть идет, раз должен идти. Но из-за бронхиальной астмы Эльмар не выдержит жизни на передовой, поэтому нужно постараться устроиться в тыловых частях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
А землю я хочу вернуть, Кальм-сынок. Хочу, понимаешь?
— Чего же ты вздыхаешь? — процедил Кальм.— Ну и давай наяривай, так, чтобы пот на заднице кипел.
— Кальму, видать, моча в голову ударила,— сплюнул Агур.
— Не затыкайте рот человеку.— Рауднаск взял Кальма под защиту.
Кальм больше не принимал участия в разговоре. По окончании перекура он равнодушно стал на свое место. Упражнялись в штыковом бою. Шаг вперед, укол, удар прикладом... Снова шаги, снова уколы, снова удары. Все это Кальм проделывал механически. Несколько раз он замечал, что политрук Мянд смотрит на него. Пусть глазеет, думал он, пусть глазеет и разнюхивает, ему от этого ни тепло ни холодно. Ему ни до кого нет дела. Ни до Рюнка, ни до Вески. Ни до Агура, ни до Ра>д-наска. Даже ни до Тяэгера, ни до Березки.
Так, во всяком случае, он внушал себе.
Мянд действительно внимательно следил за Каль-мом. Тогда, в карантине, обошлось без врача. Кальм начал выполнять распоряжения. Почему — этого Мянд не понимал и сейчас. Что Кальм взялся за ум в результате разговора с ним, этому Мянд не верил. С каждым днем в глазах Кальма все сильнее отражалась напряженная внутренняя жизнь, а в последнее время — упрямство и вызов.
Когда рота возвращалась с учений, командир роты лейтенант Аава скомандовал:
— Песню!
Мянд удивился, когда первым запел Кальм. Обычно запевал Вийес.
Я оторван от милого дома, Вспоминаю о нем вдалеке,—
начал он хриплым сильным голосом.
Я дорогой бреду незнакомой, И катится слеза по щеке !, —
присоединились к нему остальные.
Политрук размышлял, что едва ли хотя бы один из поющих людей в начале войны мог подумать, что у них прервется какая бы то ни была связь с родиной и что
Стихи в переводе В. Рушкиса.
они попадут так далеко на восток. И сам он еще в середине августа прошлого года, когда немцы уже захват тили почти всю Эстонию, не верил, что Таллин отдадут врагу. Успех фашистских войск казался ему случайным. Читая вести с фронта, он каждый день искал сообщения о решительном контрнаступлении Красной Армии. Но он не находил таких сообщений. Лишь стоя на палубе корабля и глядя на скрывающийся за горизонтом город в облаках дыма, Рейн Мянд понял, что путь предстоит нелегкий.
В конце третьей строфы получился разнобой. Большинство пело:
Так печально эстонская песня,
Поднимаясь, над лесом звучит.
Кальм прерывающимся от напряжения голосом пропел иначе. Вместо «поднимаясь, над лесом звучит» он пел:
Над пустынной Россией звучит...
Последнюю строфу, которая начиналась словами «Братья эстонцы, к победе стремитесь», Кальм не пел вообще.
Командир, до сих пор шагавший молча, вдруг сказал:
— Вам не нравится эта песня? Лейтенант Аава попал в цель.
— Нет. Слишком жалобная,-— не виляя, признался политрук.— С чего это мы все грустим?
— Вы отступили из Таллина с боями, а большинство из нас еще не держали оружия в руках,— сказал командир роты.—У вас, как я слыхал, самые близкие родные — отец и мать — эвакуировались, а моя семья осталась в Хаапсалу. Поэтому вам и кажутся эти песни слишком жалобными.
Политрук с интересом наблюдал за командиром роты. Аава был старше Мянда. Несмотря на молодость,— и ему, видимо, не больше тридцати,— здоровье у него неважное. Время от времени он тяжело кашлял и страдал головными болями. Но Аава не любил говорить о своем здоровье. Вообще он был неразговорчив, сам обычно беседы не начинал.
— Я не сентиментальный человек. И ненавижу хныканье. Но у меня были моменты, когда я ощущал себя никому не нужным, брошенным. В такие моменты хотелось выть...
- Самые тяжелые дни в этой войне позади,— сказал Мянд.
— На фронте мне не довелось побывать,— говорил лейтенант.— Но я думаю, что каждый солдат, самый сознательный, самый храбрый фронтовик, мечтает и тоскует. И поет печальные песни.
Песня кончилась.
Политрук взволнованно сказал:
— Тоска по дому — это естественное чувство. Но мы не должны ощущать себя пасынками.
— Пасынками? На передовой я бы честно выпол-нил свой долг.
— Мы пойдем на фронт, товарищ Аава. Они подошли к землянкам.
— Разойдись,— скомандовал командир роты. Командиры взводов, как эхо, повторили команду,
Люди разошлись.
— Товарищ Мянд,— снова обратился лейтенант Аава к политруку,— зовите меня Эльмаром.
И снова Мянд должен был признаться, что он еще очень мало и поверхностно знает окружающих его Людей.
2
Действительно, до сих пор командир роты Эльмар Аава и политрук Рейн Мянд шли разными путями.
Эльмара Аава, как офицера запаса, мобилизовали в начале войны. В то время в Хаапсалу ходили самые противоречивые слухи. Говорили, что Красная Армия разбита уже в первых боях и немцы скоро вступят в Москву. Эти сообщения исходили от иностранного радио. Другие утверждали, что Гитлер и не стремится в Москву и что война закончится вскоре после того, как рус-» ские будут изгнаны из Прибалтики. Третьи утверждали, что советское командование собирает большие войска и наступление фашистов скоро будет остановлено. Четвертые говорили, что война предстоит тяжелая и суровая и те, кому дорога власть трудового народа, не должны хныкать, сложив руки, а должны самоотверженно работать и бороться.
Учитель математики в средней школе Эльмар Аава решил поступить по совету последних. Он не мог понять коллегу, учителя истории, который радовался начавшейся войне. Коммунистом Аава не был, не был он и просто активистом. Новые руководители уездного отдела просвещения посматривали на него, как на офицера запаса, немного косо. Аава не" спешил сообщать им, что был вынужден покинуть буржуазную армию из-за своих левых убеждений, как советовала ему теща. Во-первых, это не было правдой, и, во-вторых, ему не нравились те, кто за одну ночь стал красным. Он не был активистом, но он и не относился недоверчиво к новой власти. Четыре года, которые после выхода в отставку понадобились на окончание университета, научили его многому. Махнув рукой на здоровье, он летом работал в торфяных карьерах Элламаа, а две зимы подрабатывал на кожевенном заводе. В торфяных карьерах он избавился от своих офицерских манер, а на кожевенном заводе растаяла его наивная вера в идеальную демократию, которая якобы господствовала в республике.
Он не был советским активистом, однако он мог бы им стать. Но разразилась война. Теща советовала зятю раздобыть у знакомых врачей справки и выложить их на стол в военкомате. Полукалеку на войну не возьму г. Жена только плакала. Отец, всю жизнь прослуживший почтовым чиновником, считал, что против приказа не пойдешь. Пусть идет, раз должен идти. Но из-за бронхиальной астмы Эльмар не выдержит жизни на передовой, поэтому нужно постараться устроиться в тыловых частях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69