Но минула неделя, за ней другая, а никто не просил Инсанну облегчить участь несчастного – ни он сам, ни его родственники. Может быть, дерзкий юноша смирился? Если он сам по доброй воле отказался от враждебности, головная боль должна отступить. При одной мысли о возможности подобного исхода Инсанна испытывал жгучее разочарование – не в своей жертве, в себе самом: надо же было так ошибиться! Инсанна был так уверен, что наглец будет и дальше упорствовать. Неужели он разучился разбираться в смертных?
А тут еще одна весть, и тоже не из приятных. Слуга, которого Инсанна в приступе нечастого милосердия оделил силой, повесился. Вот и помогай людям после этого! Зря только силу потратил на остолопа, неспособного оценить великий дар по достоинству. Инсанна был совершенно уверен в ином исходе дела. Может, и вправду за свою долгую жизнь он разучился понимать этих жалких недолговечных существ с уязвимым телом и куриными мозгами?
Но нет, нет, ничего подобного. Вот они, просители. Нет, не смирился дерзкий мальчишка. Он повел себя так, как Инсанна от него и ожидал, и даже сверх того. Он ничего не сказал о причине своих страданий, чтобы никто не вздумал идти за него ходатаем. Никакой ошибки. Мальчишка упорен, как от него и требовалось. Значит, не зря Инсанна рассчитывал на него.
Мысль о собственной непогрешимости настроила Инсанну на благодушный лад. Он не заставил просителей томиться в ожидании, а принял их немедленно.
Просителей было двое: старик и молодой вельможа. По всей очевидности, отец и старший брат. Судя по виду этих двоих, мальчишка и впрямь происходит из знатной семьи. Горе состарило их лица чуть не вдвое: так, он еще и любим своими близкими. Что ж, тем легче будет их уговорить. Наверняка они с него всю жизнь пылинки сдували, на руках носили, баловали и лелеяли. Удивительно, откуда в нем такая твердость духа. Впрочем, об этом Инсанна вскорости узнает.
– Чему обязан столь великой честью вашего визита? – церемонно поклонился Инсанна.
Младший из просителей устремил на Инсанну взгляд, яснее слов говорящий: “Ты отлично знаешь, зачем мы здесь, сукин ты сын”. Взгляд этот Инсанну приятно позабавил. Занятно созерцать бессильную ненависть того, кто вынужден тебе уступить и знает это.
– Мой младший сын… Кэссин… – Слова давались старику с явным трудом. – Он по молодости надерзил вам… не извольте гневаться…
– Я и не гневался, – возразил Инсанна. Ну и самомнение у этих смертных. Неужели они всерьез полагают, что Инсанна способен снизойти до того, чтобы гневаться на одно из этих ничтожных существ?
– Извольте простить его… – Просьба едва не застряла у молодого аристократа в глотке. Как он только выговорил ее, не поперхнувшись!
– Я же сказал, что не сержусь, – чуть раздраженно возразил Инсанна.
Просители испуганно умолкли. Наступившее затем молчание дало им хорошенько прочувствовать собственную беспомощность.
– Отчего раньше не приходили? – нарушил молчание Инсанна.
– Мы не знали… не знали ничего… – прошептал старик. – Он как домой пришел, сразу в беспамятство впал.
– Вот как? – Велика же дерзость юного Кэссина, если боль заставила его потерять сознание. – Что же он, так в себя и не приходил?
– Приходил, – неохотно ответил брат Кэссина.
– И ничего вам не сказал? – полюбопытствовал Инсанна. Любопытство его не было праздным: нужно же ему знать, что представляет собой его будущее орудие.
– А вы изволили ожидать, что скажет? – Поистине вежливая наглость – дар богов. Впрочем, Инсанна не прогневался на молодого вельможу. У него ничего не осталось, кроме способности аристократически вежливо дерзить. Пусть уж потешит самолюбие.
– Ничего он не сказал, – перебил сына старик. – Мы уже после, стороной узнали. Что ж, теперь понятно, почему Инсанне пришлось так долго ждать. Ничего. Мальчишка сполна заплатит за каждый час этого ожидания.
– А Кэссин подтвердил? – кивнул Инсанна. – Не стал врать. Проявил в кои веки благоразумие. Похвально.
– Мой младший брат никогда не лжет, – процедил вельможа. – Не приучен.
– Ничего, научится, – благодушно сообщил Инсанна. – Я и научу.
Просители на мгновение словно дара речи лишились.
– Так как же вам удалось уговорить его дозволить пойти ко мне на поклон? – усмехнулся Инсанна.
– Никак, – глухо ответил брат Кэссина. – Он нам запретил.
– Он не знает, что мы здесь, – опустил голову старик.
– Как же неразумно, – ласково пожурил Инсанна отсутствующего Кэссина. – Вы правильно поступили, ослушавшись его приказа.
Инсанна умышленно подчеркнул слово “приказ”: не во власти младших приказывать старшим! – и с удовольствием пронаблюдал, как родственники Кэссина заливаются багровым румянцем.
– Я предпочел бы согласиться с ним, – вскинул голову вельможа. – Но я не могу видеть, как он… умирает… и не попытаться…
– Крайне похвально, – одобрил Инсанна.
Вельможу передернуло.
– Было бы исключительно досадно, если бы молодой человек, одаренный подобными достоинствами, погиб во цвете лет, – продолжил Инсанна. – Разве не так?
Ответа не последовало.
– Но он отчасти сам виноват в вашем горе. Если бы он смирился, боль исчезла бы сама собой. Ну а так… – Инсанна развел руками. – Я не могу исцелить его на расстоянии. Если вы хотите видеть вашего родича здоровым, он должен быть здесь.
– Он не придет, – сдавленно произнес старик.
– Я ведь не говорю, что он должен сам прийти сюда. – Инсанна начинал терять терпение: до чего же глупы эти смертные. – Да и вряд ли он сможет – в его-то состоянии. Но раз он не может прийти и не хочет смириться, я смогу избавить его от боли только в одном случае. Если он согласится стать моим человеком. Над своими людьми я властен и на расстоянии.
– Он не согласится, – возразил вельможа.
– Если его будете уговаривать вы – конечно, нет. Но ваше дело доставить его ко мне, и только. А уж уговаривать его… – Инсанна пожал плечами. – Не ваша это забота.
– Он не придет.
Нет, положительно, смертные не способны думать!
– Добавьте ему сонного зелья в питье, – едва сдерживая раздражение, посоветовал Инсанна. – Проснется он уже в моем замке. Тогда поздно будет упрямиться.
Лица просителей побагровели от гнева. Пятьсот, даже триста лет назад Инсанна решил бы, что их гнев предвещает отказ. Но теперь, едва завидев признаки гнева, Инсанна возликовал: отказа не будет.
* * *
Открывать глаза Кэссину не хотелось: под веки словно песок насыпан. Губы обметало. Чем таким его напоили вчера? И зачем отец пытается найти для него лекаря? Ведь знает же он, кому Кэссин обязан своими страданиями. А значит, должен бы уяснить себе: никаким зельям не под силу унять или хотя бы облегчить эту боль. Сколько же можно мучить его, подсовывая то одно, то другое целебное питье?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152
А тут еще одна весть, и тоже не из приятных. Слуга, которого Инсанна в приступе нечастого милосердия оделил силой, повесился. Вот и помогай людям после этого! Зря только силу потратил на остолопа, неспособного оценить великий дар по достоинству. Инсанна был совершенно уверен в ином исходе дела. Может, и вправду за свою долгую жизнь он разучился понимать этих жалких недолговечных существ с уязвимым телом и куриными мозгами?
Но нет, нет, ничего подобного. Вот они, просители. Нет, не смирился дерзкий мальчишка. Он повел себя так, как Инсанна от него и ожидал, и даже сверх того. Он ничего не сказал о причине своих страданий, чтобы никто не вздумал идти за него ходатаем. Никакой ошибки. Мальчишка упорен, как от него и требовалось. Значит, не зря Инсанна рассчитывал на него.
Мысль о собственной непогрешимости настроила Инсанну на благодушный лад. Он не заставил просителей томиться в ожидании, а принял их немедленно.
Просителей было двое: старик и молодой вельможа. По всей очевидности, отец и старший брат. Судя по виду этих двоих, мальчишка и впрямь происходит из знатной семьи. Горе состарило их лица чуть не вдвое: так, он еще и любим своими близкими. Что ж, тем легче будет их уговорить. Наверняка они с него всю жизнь пылинки сдували, на руках носили, баловали и лелеяли. Удивительно, откуда в нем такая твердость духа. Впрочем, об этом Инсанна вскорости узнает.
– Чему обязан столь великой честью вашего визита? – церемонно поклонился Инсанна.
Младший из просителей устремил на Инсанну взгляд, яснее слов говорящий: “Ты отлично знаешь, зачем мы здесь, сукин ты сын”. Взгляд этот Инсанну приятно позабавил. Занятно созерцать бессильную ненависть того, кто вынужден тебе уступить и знает это.
– Мой младший сын… Кэссин… – Слова давались старику с явным трудом. – Он по молодости надерзил вам… не извольте гневаться…
– Я и не гневался, – возразил Инсанна. Ну и самомнение у этих смертных. Неужели они всерьез полагают, что Инсанна способен снизойти до того, чтобы гневаться на одно из этих ничтожных существ?
– Извольте простить его… – Просьба едва не застряла у молодого аристократа в глотке. Как он только выговорил ее, не поперхнувшись!
– Я же сказал, что не сержусь, – чуть раздраженно возразил Инсанна.
Просители испуганно умолкли. Наступившее затем молчание дало им хорошенько прочувствовать собственную беспомощность.
– Отчего раньше не приходили? – нарушил молчание Инсанна.
– Мы не знали… не знали ничего… – прошептал старик. – Он как домой пришел, сразу в беспамятство впал.
– Вот как? – Велика же дерзость юного Кэссина, если боль заставила его потерять сознание. – Что же он, так в себя и не приходил?
– Приходил, – неохотно ответил брат Кэссина.
– И ничего вам не сказал? – полюбопытствовал Инсанна. Любопытство его не было праздным: нужно же ему знать, что представляет собой его будущее орудие.
– А вы изволили ожидать, что скажет? – Поистине вежливая наглость – дар богов. Впрочем, Инсанна не прогневался на молодого вельможу. У него ничего не осталось, кроме способности аристократически вежливо дерзить. Пусть уж потешит самолюбие.
– Ничего он не сказал, – перебил сына старик. – Мы уже после, стороной узнали. Что ж, теперь понятно, почему Инсанне пришлось так долго ждать. Ничего. Мальчишка сполна заплатит за каждый час этого ожидания.
– А Кэссин подтвердил? – кивнул Инсанна. – Не стал врать. Проявил в кои веки благоразумие. Похвально.
– Мой младший брат никогда не лжет, – процедил вельможа. – Не приучен.
– Ничего, научится, – благодушно сообщил Инсанна. – Я и научу.
Просители на мгновение словно дара речи лишились.
– Так как же вам удалось уговорить его дозволить пойти ко мне на поклон? – усмехнулся Инсанна.
– Никак, – глухо ответил брат Кэссина. – Он нам запретил.
– Он не знает, что мы здесь, – опустил голову старик.
– Как же неразумно, – ласково пожурил Инсанна отсутствующего Кэссина. – Вы правильно поступили, ослушавшись его приказа.
Инсанна умышленно подчеркнул слово “приказ”: не во власти младших приказывать старшим! – и с удовольствием пронаблюдал, как родственники Кэссина заливаются багровым румянцем.
– Я предпочел бы согласиться с ним, – вскинул голову вельможа. – Но я не могу видеть, как он… умирает… и не попытаться…
– Крайне похвально, – одобрил Инсанна.
Вельможу передернуло.
– Было бы исключительно досадно, если бы молодой человек, одаренный подобными достоинствами, погиб во цвете лет, – продолжил Инсанна. – Разве не так?
Ответа не последовало.
– Но он отчасти сам виноват в вашем горе. Если бы он смирился, боль исчезла бы сама собой. Ну а так… – Инсанна развел руками. – Я не могу исцелить его на расстоянии. Если вы хотите видеть вашего родича здоровым, он должен быть здесь.
– Он не придет, – сдавленно произнес старик.
– Я ведь не говорю, что он должен сам прийти сюда. – Инсанна начинал терять терпение: до чего же глупы эти смертные. – Да и вряд ли он сможет – в его-то состоянии. Но раз он не может прийти и не хочет смириться, я смогу избавить его от боли только в одном случае. Если он согласится стать моим человеком. Над своими людьми я властен и на расстоянии.
– Он не согласится, – возразил вельможа.
– Если его будете уговаривать вы – конечно, нет. Но ваше дело доставить его ко мне, и только. А уж уговаривать его… – Инсанна пожал плечами. – Не ваша это забота.
– Он не придет.
Нет, положительно, смертные не способны думать!
– Добавьте ему сонного зелья в питье, – едва сдерживая раздражение, посоветовал Инсанна. – Проснется он уже в моем замке. Тогда поздно будет упрямиться.
Лица просителей побагровели от гнева. Пятьсот, даже триста лет назад Инсанна решил бы, что их гнев предвещает отказ. Но теперь, едва завидев признаки гнева, Инсанна возликовал: отказа не будет.
* * *
Открывать глаза Кэссину не хотелось: под веки словно песок насыпан. Губы обметало. Чем таким его напоили вчера? И зачем отец пытается найти для него лекаря? Ведь знает же он, кому Кэссин обязан своими страданиями. А значит, должен бы уяснить себе: никаким зельям не под силу унять или хотя бы облегчить эту боль. Сколько же можно мучить его, подсовывая то одно, то другое целебное питье?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152