Глядя на аккуратного до щегольства тонкостанного изящного Наоки, каждый воин словно спрашивал себя: “И какого рожна горячего ему здесь надо?” Впрочем, службу Наоки нес исправно. Юношу в гарнизоне не столько ненавидели, сколько тихо недолюбливали. Никто не понимал, отчего господин массаона так благоволит к нему, и каждый был бы только рад, если бы Наоки – ухитрился подать повод для малейшей выволочки. И вот Наоки подал долгожданный повод – повод настолько ужасный, что ни одна живая душа не позлорадствовала. Скорей уж сидящий под арестом в ожидании трибунала Наоки возбуждал нечто, весьма похожее на сочувствие. Воины обсуждали, что же теперь сделает господин массаона со своим любимцем: поставит его в караул на трое суток без сна и смены, а то и попросту позовет гарнизонного палача и прикажет всыпать парню горячих до бесчувствия. Никак уж не меньше. Слишком уж благосклонно относился массаона Рокай к этому юнцу – и слишком уж тяжким был его проступок.
А все эти горцы, чтоб им в луже утонуть! Сидели бы в своих горах да резали друг друга, не вмешивая в свои непонятные склоки посторонних людей. Но нет, горцы не забыли разгрома, учиненного им в древности ордами кочевников. Давно уже осели кочевники у Каэнского залива, давно сменили седло на гребную банку, давно уже их потомки бороздят не степь, а моря. Но до сих пор улаживать свои разногласия горцы приходят в Каэн, и третейским судьей в их спорах выступает каэнский массаона. Такова традиция.
Конечно же, массаону должен был сопровождать эскорт – чем больше народу идет за ним, тем больше почета треклятым горцам. Конечно же, Рокай одним из сопровождающих назначил Наоки – а как же иначе? И конечно же, Наоки, впервые получивший столь ответственное назначение, был озабочен, как он выглядит, – опять-таки, а как иначе? Ему бы, дураку, спросить тихонько у своих товарищей, не сбилась ли на сторону головная повязка с гербом. А он выдернул наполовину меч из ножен и посмотрел, как в зеркало, в свой клинок. Ну словно затмение на парня нашло!
Устав, конечно, гласит, что меч из ножен вынимается только для боя. Но соблюдают устав либо зеленые новички, которые собственный сапог могут в темноте принять за вражеского лазутчика, либо закаленные воины, на своей шкуре убедившиеся, что устав написан вовсе не потому, что у начальства руки зачесались. Все остальные устав по мелочам нарушают – если, конечно, уверены, что не попадутся. А уж использовать меч вместо зеркала – да сколько угодно! Особенно если перед девушками покрасоваться охота. И при других обстоятельствах подобная мелочь сошла бы Наоки с рук. Самое большее – лишили бы права пользоваться мечом на месяц-другой, чтобы впредь неповадно.
Так ведь горцы эти, одно слово, ненормальные. У них в горах если чуть зазевался – считай, сиротами твои дети останутся. Им стоит только блеск обнаженной стали увидеть, как мечи из ножен сами выскакивают, а уж потом поди разбери, кого зарезали и за что. Руки у этих горцев вперед головы думают. У них в горах иначе и нельзя.
Вот и тут едва до резни не дошло. И добро бы эти горцы только друг друга резали! Да ведь по такому случаю они живо позабудут все свои былые распри, и все до одного горные кланы, пылая жаждой мести, нагрянут на ни в чем не повинный Каэн. Они ведь только и могут объединиться, чтобы прирезать кого-нибудь еще.
Спасибо, господин Рокай не растерялся. Доказал, что недаром он уже тридцать лет без малого каэнский массаона. Не успели горцы с мечами наголо повскакать со своих мест, как он схватил Наоки за волосы и окунул его головой в зеленый соус со сладкими бататами – любимое кушанье горцев в Каэне. Когда Наоки поднял голову из миски с соусом, кровожадность горцев не устояла. Они разразились таким хохотом, что несчастный Наоки наверняка не забудет его до конца своих дней. Один за другим обнаженные мечи возвращались в ножны. Зеленая жижа текла по лицу Наоки, тяжелыми медленными каплями падая на его хайю.
– Вон с глаз моих! – рявкнул Рокай.
Наоки прекрасно знал, что это значит. Он снял с себя меч, положил его у ног господина массаоны и побрел в казарму.
До утра гнев Рокая не утих – скорей наоборот. Никто не мог сказать, что гнев этот несправедлив. Но он был настолько ужасающим, что бывалые воины, которым доводилось видывать Рокая в подобном гневе, даже и не сомневались, что наказание юного Наоки ждет суровое, а возможно, и чрезмерное.
Вот уж кого массаоне Рокаю только не хватало, так это незнакомого новичка, явившегося с докладом о прибытии. Рокай изо всех сил старался не сорваться, не расплескать свой гнев на первого встречного, ибо сознавал: меньшим его гнев от этого не станет. Стоит кому-нибудь попасться ему ненароком под горячую руку, и массаона не сможет себя сдержать. Он был готов молиться о том, чтобы до окончания трибунала ему не пришлось улаживать никаких дел. Но его безмолвная молитва не была услышана.
Увидев ладного подтянутого новичка, массаона сперва только стиснул зубы. Так, все в порядке, все по уставу: меч, темно-синий хайю, узкий черный пояс; волосы собраны сзади, как носят на западе, но это вполне допустимо…
И тут глаза массаоны, уже готового проворчать: “Свободен”, сузились. Он узнал новичка. Он видел его в толпе совсем недавно.
– Ты был на Каэнской дороге третьего дня? – спросил он на тот случай, если все же ошибся. Но массаона знал, что ошибки быть не может. Как и всякого опытного воина, зрительная память его не подводила.
– Да, – ответил новичок, явно недоумевая.
– Ступай во двор, – тихим бесцветным голосом произнес массаона, – сдай меч начальнику караула и жди. Трибунал начнется через полчаса.
Массаона был уверен, что новичок начнет возражать или спрашивать, в чем он провинился, едва успев прибыть в Каэн. Но новичок молча отдал ему поклон и вышел, так и не сказав ни слова.
Даже если бы Аканэ и не объяснил Кенету, как следует рядовому воину разговаривать с массаоной, у Кенета хватило бы ума не вступать в пререкания с человеком, когда он не в духе – да так не в духе, что об этом даже стражнику у городских ворот известно. Он не мог себе представить, что же такого он натворил, и от неожиданности даже не пытался гадать, в чем же состояла его вина. У него противно тягуче заныло под ложечкой – впрочем, не так чтобы слишком. Раз он не знает за собой никакой вины, проступок его может быть только случайным, а значит, не очень серьезным. А даже если и нет никакого проступка… что ж, благодаря мачехе Кенет уже знает, что такое быть без вины виноватым.
Посреди большого мощеного двора стояло неуклюжее квадратное возвышение. Возле возвышения маялись на солнцепеке пятеро воинов. Кенет сообразил, что это и есть караул, и не ошибся.
– Давно в городе? – спросил начальник караула, принимая из его рук меч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152
А все эти горцы, чтоб им в луже утонуть! Сидели бы в своих горах да резали друг друга, не вмешивая в свои непонятные склоки посторонних людей. Но нет, горцы не забыли разгрома, учиненного им в древности ордами кочевников. Давно уже осели кочевники у Каэнского залива, давно сменили седло на гребную банку, давно уже их потомки бороздят не степь, а моря. Но до сих пор улаживать свои разногласия горцы приходят в Каэн, и третейским судьей в их спорах выступает каэнский массаона. Такова традиция.
Конечно же, массаону должен был сопровождать эскорт – чем больше народу идет за ним, тем больше почета треклятым горцам. Конечно же, Рокай одним из сопровождающих назначил Наоки – а как же иначе? И конечно же, Наоки, впервые получивший столь ответственное назначение, был озабочен, как он выглядит, – опять-таки, а как иначе? Ему бы, дураку, спросить тихонько у своих товарищей, не сбилась ли на сторону головная повязка с гербом. А он выдернул наполовину меч из ножен и посмотрел, как в зеркало, в свой клинок. Ну словно затмение на парня нашло!
Устав, конечно, гласит, что меч из ножен вынимается только для боя. Но соблюдают устав либо зеленые новички, которые собственный сапог могут в темноте принять за вражеского лазутчика, либо закаленные воины, на своей шкуре убедившиеся, что устав написан вовсе не потому, что у начальства руки зачесались. Все остальные устав по мелочам нарушают – если, конечно, уверены, что не попадутся. А уж использовать меч вместо зеркала – да сколько угодно! Особенно если перед девушками покрасоваться охота. И при других обстоятельствах подобная мелочь сошла бы Наоки с рук. Самое большее – лишили бы права пользоваться мечом на месяц-другой, чтобы впредь неповадно.
Так ведь горцы эти, одно слово, ненормальные. У них в горах если чуть зазевался – считай, сиротами твои дети останутся. Им стоит только блеск обнаженной стали увидеть, как мечи из ножен сами выскакивают, а уж потом поди разбери, кого зарезали и за что. Руки у этих горцев вперед головы думают. У них в горах иначе и нельзя.
Вот и тут едва до резни не дошло. И добро бы эти горцы только друг друга резали! Да ведь по такому случаю они живо позабудут все свои былые распри, и все до одного горные кланы, пылая жаждой мести, нагрянут на ни в чем не повинный Каэн. Они ведь только и могут объединиться, чтобы прирезать кого-нибудь еще.
Спасибо, господин Рокай не растерялся. Доказал, что недаром он уже тридцать лет без малого каэнский массаона. Не успели горцы с мечами наголо повскакать со своих мест, как он схватил Наоки за волосы и окунул его головой в зеленый соус со сладкими бататами – любимое кушанье горцев в Каэне. Когда Наоки поднял голову из миски с соусом, кровожадность горцев не устояла. Они разразились таким хохотом, что несчастный Наоки наверняка не забудет его до конца своих дней. Один за другим обнаженные мечи возвращались в ножны. Зеленая жижа текла по лицу Наоки, тяжелыми медленными каплями падая на его хайю.
– Вон с глаз моих! – рявкнул Рокай.
Наоки прекрасно знал, что это значит. Он снял с себя меч, положил его у ног господина массаоны и побрел в казарму.
До утра гнев Рокая не утих – скорей наоборот. Никто не мог сказать, что гнев этот несправедлив. Но он был настолько ужасающим, что бывалые воины, которым доводилось видывать Рокая в подобном гневе, даже и не сомневались, что наказание юного Наоки ждет суровое, а возможно, и чрезмерное.
Вот уж кого массаоне Рокаю только не хватало, так это незнакомого новичка, явившегося с докладом о прибытии. Рокай изо всех сил старался не сорваться, не расплескать свой гнев на первого встречного, ибо сознавал: меньшим его гнев от этого не станет. Стоит кому-нибудь попасться ему ненароком под горячую руку, и массаона не сможет себя сдержать. Он был готов молиться о том, чтобы до окончания трибунала ему не пришлось улаживать никаких дел. Но его безмолвная молитва не была услышана.
Увидев ладного подтянутого новичка, массаона сперва только стиснул зубы. Так, все в порядке, все по уставу: меч, темно-синий хайю, узкий черный пояс; волосы собраны сзади, как носят на западе, но это вполне допустимо…
И тут глаза массаоны, уже готового проворчать: “Свободен”, сузились. Он узнал новичка. Он видел его в толпе совсем недавно.
– Ты был на Каэнской дороге третьего дня? – спросил он на тот случай, если все же ошибся. Но массаона знал, что ошибки быть не может. Как и всякого опытного воина, зрительная память его не подводила.
– Да, – ответил новичок, явно недоумевая.
– Ступай во двор, – тихим бесцветным голосом произнес массаона, – сдай меч начальнику караула и жди. Трибунал начнется через полчаса.
Массаона был уверен, что новичок начнет возражать или спрашивать, в чем он провинился, едва успев прибыть в Каэн. Но новичок молча отдал ему поклон и вышел, так и не сказав ни слова.
Даже если бы Аканэ и не объяснил Кенету, как следует рядовому воину разговаривать с массаоной, у Кенета хватило бы ума не вступать в пререкания с человеком, когда он не в духе – да так не в духе, что об этом даже стражнику у городских ворот известно. Он не мог себе представить, что же такого он натворил, и от неожиданности даже не пытался гадать, в чем же состояла его вина. У него противно тягуче заныло под ложечкой – впрочем, не так чтобы слишком. Раз он не знает за собой никакой вины, проступок его может быть только случайным, а значит, не очень серьезным. А даже если и нет никакого проступка… что ж, благодаря мачехе Кенет уже знает, что такое быть без вины виноватым.
Посреди большого мощеного двора стояло неуклюжее квадратное возвышение. Возле возвышения маялись на солнцепеке пятеро воинов. Кенет сообразил, что это и есть караул, и не ошибся.
– Давно в городе? – спросил начальник караула, принимая из его рук меч.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152