– Я видел отца своего друга… в комнате, где я раньше был… там спала девушка, очень красивая… наверное, сестра моего друга, но я ее помню совсем девочкой, так что не могу знать наверняка… но это должна быть она, больше некому… Отец был в траурной одежде… а потом в комнате появился один человек, я его тоже знаю… и он разбудил девушку. Отец радовался и плакал, и говорил, что у него никого больше не осталось, только дочка, и как он ее любит… а тот человек улыбнулся и сказал: “Ты ошибаешься. Твой сын жив и в безопасности”. А потом он исчез, и я проснулся.
Второй сон Кенет рассказывал, то и дело запинаясь: и в первый раз он едва удержался от называния имен, а сейчас желание назвать по имени тех, кого он видел во сне, оказалось почти непреодолимым. Он рассказывал слишком охотно – и не хотел этого.
– Ты можешь не называть имен, – сказал Толай, и Кенет почувствовал, что способен сохранить имена в тайне без мучительного усилия.
– Как ты думаешь, это сон о прошлом или о будущем? – снова помолчав немного, спросил Толай.
– О будущем, – уверенно ответил Кенет. – Это было летом… и девушка уже совсем взрослая. Эх, вот бы все так и сбылось – и поскорее.
– Значит, сон благожелательный? – осведомился Толай.
– Да, – горячо заверил его Кенет. – Очень.
– Что ж, – задумчиво произнес Толай. – Может, твой первый сон и вовсе не имеет значения… хотя поверить в это трудно. Не бывает снов без значения. Странный сон. Но хотя бы не зловещий. Угрозы я в нем не вижу – ни Горам, ни дому, ни тебе самому. Второй сон благожелательный, явственный и настолько понятен тебе, что даже в истолковании не нуждается. Редкое дело.
– Почему? – полюбопытствовал Кенет.
– Первый сон в Горах обычно всегда требует истолкования. Нужно привыкнуть видеть сны и понимать их, чтобы разобраться самому. Странно. Один твой сон даже тебе внятен, другой даже я истолковать не в силах. И вдобавок ты их забыл. – Толай вздохнул, снова помолчал немного, потом сказал: – Можешь открыть глаза. Не вставай только сразу – голова закружится.
Вопреки своим опасениям, Кенет легко прижился в клане Седого Лиса. Конечно, обычаи у горцев на взгляд равнинного человека странные, и понять их трудно. Однако обычаев, превосходящих человеческое разумение, не бывает: ведь те, кто их принял и соблюдает, тоже люди. Кенет от души хотел понять загадочных горцев – хотя бы для того, чтобы не обидеть их невзначай неосторожным словом или поступком: ведь ему предстояло провести среди этих людей всю зиму. Расспрашивал Кенет много, и отвечали ему охотно: совершенно невозможно было обидеться на простодушные вопросы нового родича по хлебу. Ему было интересно решительно все: и песни о мужестве павших врагов, и детские сказки, и правила поведения за едой, и устройство шэна. Последнее, кстати, привело Кенета в полнейший восторг. Он твердо решил, что если ему когда-нибудь доведется осесть и зажить своим хозяйством, шэн в его доме будет обязательно. Горцы с доброжелательной улыбкой объясняли ему все детали хитроумного устройства. Вряд ли кто другой подвигнул бы их на подобную откровенность. Кенет в глубине души немало дивился той легкости, с которой он добывает нужные сведения. Между тем причина была проста. Кенет обладал редкостным даром, которого не ценил по достоинству, да и вообще едва ли замечал в себе: все его поведение располагало людей к откровенности. Учился он с неизменной охотой, запоминал легко, интерес проявлял искренний. Такого разве что ленивый учить не возьмется. К тому же жизненный опыт Кенета оставался скрытым для собеседника – по крайней мере на первых порах, – зато его юность заметна всем и каждому. Ни один человек старше Кенета хотя бы на пять лет не мог удержаться от искушения поделиться с ним жизненным опытом. И ведь делились, и не только опытом. Стоило пообщаться с Кенетом хоть немного, и становилось понятным, что ему можно доверить любую тайну – у него она будет сохраннее, чем даже у прежнего обладателя. Недаром ведь Наоки доверил Кенету свою самую горестную и сокровенную тайну – ту, что не поведал даже массаоне. Кенет и сам не знал, что же в нем побуждает людей делиться с ним секретами. А может, полагал, что в этой его черте нет ничего странного или исключительного и любой другой человек способен точно так же вызывать людей на откровенность.
Так или иначе, Кенет получал ответы на свои вопросы – еще и потому, что не злоупотреблял ими. Чаще всего он расспрашивал кузнеца Толая, с которым у Кенета установились особенно тесные приятельские отношения. Горцы и вообще оказались не такими уж страшными, как Кенет мог подумать по рассказам каэнцев, а Толай был человеком немыслимой, почти невероятной доброты.
– Просто не понимаю, – недоумевал Кенет, – как я мог испугаться тебя тогда, в самый первый день? Последние мозги себе отморозил, не иначе.
– Сколько тебе можно повторять? – ворчливо успокаивал его Толай. – Твоей вины в том нет. В первый раз все боятся. Бывает, и не только в первый. Бывает, что человек от страха и рассказать-то свой сон не может, даже если помнит. Говорить, и то не может. Приходится ему самому разбираться.
– Но почему? – удивился Кенет. – Дело вроде для вас привычное…
– Не знаю, – неохотно произнес Толай. – Есть у меня свои соображения на этот счет. И у моих собратьев по ремеслу тоже есть – у каждого свои. Над этой загадкой не одно поколение кузнецов голову ломает – и до сих пор меж собой не договорились.
– А ты сам что думаешь? – Кенет не притворялся, ему и в самом деле было любопытно. Устоять перед его искренним наивным интересом Толай не мог.
– Видишь ли, – начал он медленно, словно слегка затрудняясь в подборе слов, – сны посланы Горами. Все, что ниспосылают нам Горы, – истинно. Не будь наши сны истинными, мы бы о них и не думали.
– На равнине и не думают, – кивнул Кенет.
– Верно. На равнине сон – это просто сон. Не весть. Не предостережение. А наши сны… да вся наша жизнь построена на снах. Не будь их, мы бы оказались беззащитными перед будущим, как дети равнин. Горы милосердны к нам.
Кенет снова кивнул, но Толай не заметил его кивка: он весь ушел в свои мысли.
– Если бы не этот страх, мы бы и горя не знали. Страх мешает понять. Затемняет смысл. Искажает. Выворачивает наизнанку. Иногда сон сам по себе вполне ясен, но страх так силен, что истолковать сон невозможно. Приходится спрашивать о будущем у Богов, а Боги редко когда его показывают. И никогда не изъясняют смысл сна.
Толай замолчал, но Кенет не отступался. Он чувствовал, что кузнец сказал не все. Год назад Кенету было бы довольно и того, что он услышал. Теперь же пробуждающийся в Кенете маг властно требовал прямого и недвусмысленного ответа.
– Как по-твоему, откуда этот страх берется?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152