Многое раздали по другим кибиткам, но это - он сказал, что это мусор. - И
она носком туфельки ткнула в то, что напоминало куст. - А это, - девушка
положила руку на тюк, другой в это время поднося ко рту кусок хлеба. - Это
просто зазнайство, - прошамкала она с набитым ртом.
Я повнимательнее посмотрел на сверток. Он был завернут в полосатую
ткань, через просветы выглядывало что-то знакомое. Пальцами я расширил
отверстие, и воспоминания нахлынули на меня. Внутри среди прочего тряпья
лежало то платье, в котором Линда бродила по Хантерс Вуд!
Выбросить это, с глаз долой! Как бесполезную ношу... К чему это жене
Эли Мейкерса? Дорогая моя, уж лучше бы ты пожила годик с моим отцом. Если
он и выбрасывал женские наряды, то только с одной единственной целью. Да,
в имении Маршалси ты жила бы как королева!
Чтобы выражение моего лица не выдало моих чувств, я посмотрел поверх
головы цыганки, жевавшей свою корку, на куст, который Ральф бросил позади
повозки.
- А это?
- Это какие-то растения: куст лаванды, корень шиповника, несколько
роз - чертовски колючая штука, особенно на ветру. Девушка загорелой рукой
потерла щеку. - Я видела, как она плакала над этим, - сказала Джудит с
презрением и жалостью в голосе. - И я предложила доверить все это мне.
Если я не найду места в повозке, то могу нести в руках, - ведь она
единственная белокожая здесь, которая не поскупится на доброе слово. Вся
эта сцена живо предстала у меня перед глазами. Линда, плачущая над кустом
роз и над своим малиновым платьем.
- Да благословит тебя Бог, - сказал я с теплотой в голосе, и,
затолкав в рот остаток еды, подхватил сверток и растения, влез в кибитку и
тщательно уложил вещи под брезентовое покрытие, обеспечив триумфальное
появление этих сокровищ в Зионе.
"Проклятый Эли, - думал я, - разве он не мог сделать то же самое?"
Все это настолько невесомое, настолько крошечное. Я знал, да и Линда знала
это наверняка, что не будь это платье таким ярким, и будь то куст
крыжовника или смородины, они не были бы отданы на попечение цыганской
девушки.
Весь этот день, как и следующий, мы наблюдали друг за другом,
опасаясь обнаружить симптомы болезни. Но ничего такого не проявилось, и я
согласился с Майком, что холод справился с болезнью, как в свое время с
лондонской чумой. Такого холода я еще не испытывал, даже в январе. Кожа на
лице и руках покрылась грубыми чешуйками, как иссушенная жарой почва, из
трещин при малейшем соприкосновении с предметами или одеждой сочилась
кровь, что, насколько мне известно, является совершенно обычным явлением
для таких условий, но именно это и вызывало наибольшее раздражение. Даже
закаленные цыгане страдали и не переставали повторять, что если бы им
удалось поймать ежа и истопить его жир, то мы сразу же избавились бы от
всех трещин и ран. Ничто, твердили они, ничто на свете не может сравниться
с ежовым жиром, который смягчает и очищает кожу. Им смазывают кожевенные
изделия и лечат кожные заболевания лошадей. Если бы им только найти ежа!
Но из этого ничего не вышло, а ветер продолжал свирепствовать, и мы
выглядели и чувствовали себя, будто продирались сквозь густые колючие
заросли.
Но по мере продвижения, прерывавшегося лишь привалами на месте
встреченных на пути черных отметин костров Эли, в воздухе воцарялась
атмосфера праздника. По молчаливому согласию мы разделились на две группы
- мою и Крейна. Майк, Энди и Свистуны рассаживались вокруг костра и
принимались за приготовление ужина. Якоб и Томас Крейны, Моисей Пикл
разжигали другой огонь. С того момента, как стало известно о женитьбе
Ханны Крейн и Хэри Райта, Тим стал терпимее к квакерам, особенно к Моисею
Пиклу, у которого было восемь дочерей на выданье. И если бы одна из
квакерских дочерей согласилась выйти за молодого человека, не имеющего
ничего, кроме работящих рук, то почему бы и нет? Мне были понятны его
мысли, да и квакеры, наверняка, разгадали его намерения. Но когда в первый
же вечер мы собрались у костра, и Майк вынес кувшин с ромом, который
слепой старик подарил ему на прощанье в форте Аутпосте (а это был
единственный подарок, принятый им из многочисленных подношений), и когда
Тим отказался от своей порции и даже не разжег трубки, когда он остался в
стороне от веселой болтовни, я понял, что мучит его. И на второй вечер по
негласному соглашению мы разожгли два костра.
Я подошел ко второй группе нашей экспедиции и ненадолго присоединился
к ним, потому что, слушая рассказы Майка о путешествиях по семи морям и
внимая браконьерским секретам Саймона и всяким шуткам, вызвавшим общий
смех, я подумал, что те четверо, сидевшие неподалеку, должны были
чувствовать себя одинокими и отрезанными от остальных. Очевидно, у таких
эгоистичных натур, как я, есть особенность воображать, что все, кто не
разделяет их общество, должны чувствовать себя одинокими. Но посидев с
этими четырьмя некоторое время, послушав их серьезные рассуждения, я
понял, что их компания является не менее важным мирком, чем та другая
группа, пусть более многочисленная и шумная. И вскоре поднялся и вернулся
к своим, опустившись на землю между Майком и Джудит, выпил рома и уже не
испытывал больше неловкости всякий раз, когда рассказы Майка о морских
похождениях выходили за строгие рамки хорошего тона.
Присутствие Джудит никого не смущало. Однажды нас сильно рассмешила
история о том, как ей пришлось заночевать в сарае. Там ее и застал утром
фермер и, привлеченный красотой девушки и простотой ее манер, или же
просто ее принадлежностью к женскому полу, предложил ей снова прилечь,
чтобы самому пристроиться рядом. Эта перспектива ее никак не прельщала, и
она отказалась.
Тогда он заявил:
- Красотка, получишь жирного гуся в подарок.
Эта мысль пришла ему в голову при виде выводка гусей, с громкими
криками ковылявших по двору. Но девушка не поддавалась на уговоры.
Небрежным жестом она набрала зерна из стоявшего под рукой мешка и
повторила свой отказ.
- Тогда убирайся прочь из моего сарая, - разозлился хозяин, - а то
позову констебля, и он арестует тебя за бродяжничество.
Джудит удалилась, оставляя за собой след из пшеничных зерен. Три гуся
наперегонки бросились вслед за ней, и она выбрала самого лучшего, получив
его без всяких хлопот.
Подобные истории начинались обычно со слов: "Это напоминает мне...",
и мы не успевали дослушать историю, как спускались сумерки, пора было
закутываться потеплее в одеяла и ложиться спать, чтобы рано утром быть
готовыми к отправлению.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83