Но я чувствую, что не увидеть мне
больше тех горных вершин, того серебряного потока, разрезающего луга,
покрытые цветами. Я понимаю, что слишком поздно отправился в этот путь. Не
я первый на этой земле, кто начинал то, что не суждено завершить, это не
печалит меня, и мне не хочется навевать на тебя грустные мысли. Кто знает,
может на небесах я возглавлю экспедицию херувимов и серафимов в
какую-нибудь неведомую колонию за пределами звездного неба. Впрочем, это
скорее похоже на дерзкие замыслы Люцифера. Строки этого завещания были
написаны в Лондоне и являются совершенно законными. Я писал их в тот день,
когда узнал о твоем решении присоединиться к нам. Ты увидишь, что я
оставляю тебе все свое состояние, все принадлежащие мне земли и стада.
Звучит несколько патриархально, осталось только завещать тебе своих жен и
наложниц. А может, оставить тебе свою меховую мантию, как Илия?! В любом
случае, Филипп, я завещаю все это тебе, потому что вверяю тебе самое
главное - самые сокровенные мечты о земле, созданной человеческими руками
и для человеческого счастья и радости. Место, где каждый будет свободен и
равноправен или, по крайней мере, будет иметь возможность стать
счастливым. Салем мне не пришелся по душе. Там я не мог бы чувствовать
себя счастливым: меня не радует перспектива пребывания на священной земле
Альфреда Бредстрита. Должно быть что-то среднее между распутством и
унынием, между поклонением пороку и тиранией добродетели. Если мне не
суждено найти этой золотой середины, поручаю это тебе.
Я верю в тебя, Филипп. Ты не слишком физически готов к суровой жизни
этих мест, но ведь и я всегда тоже был хрупкого сложения и довольно
слабым, но прожил достаточно долго, чтобы прийти к выводу, что могущество
разума может превосходить силу мышц и что есть много разных видов отваги.
Храбрость, которой ты не находишь в себе сегодня, придет со временем. И
то, что у тебя есть сегодня, будет крепнуть и развиваться. Итак, покидаю
тебя с самыми искренними пожеланиями успеха и счастья. Оседлав свою мечту,
ты поймешь, что она стоит того, чтобы ее добиваться. Если это послание
когда-нибудь попадет тебе в руки, ты поймешь, с какой любовью я относился
к тебе. Теперь прощай навсегда.
Твой любящий друг. Натаниэль Г.Н.Горе."
Это было рассудительное, совершенно лишенное сентиментальности
завещание, написанное самым лучшим человеком, с которым меня свела судьба
после Шеда. Оно налагало на меня огромный груз ответственности, оно
предвещало мне, что смелость и отвага придут. Но когда? Уже сама мысль о
том, что неизбежно ждало нас, - разногласия, трудности и испытания,
которые нужно было преодолеть чтобы воплотить мечту Натаниэля, - все это
пугало меня. Мне не хотелось быть основателем Зиона. Это удел таких, как
Эли. Мне хотелось только забрать Линду и уехать подальше. Но и Эли, и
Линда, и я сам были отмечены доверием Натаниэля. Все это было так странно!
Утром совместными усилиями мы расчистили овраг, вытащили кибитки,
загрузили их и запрягли лошадей. В холодном, отраженном снегом свете, я
увидел Линду, на какое-то мгновение остановившуюся рядом. Щеки ее впали и
пожелтели, глаза были погасшими и печальными. Я хотел было подойти к ней,
но тут раздался пронзительный крик Кезии:
- Линда! Линда! Ты бы помыла этот горшок, прежде чем упаковать его!
Линда взметнула вверх руки одним из своих забавных жестов и покорно
отозвалась:
- Сейчас сделаю. Я просто забыла.
Мне вспомнилось, как мутило Агнес по утрам перед рождением первенца.
И я сразу же представил, как вид покрытой жиром и остатками овощей
посудины может повлиять на беременную женщину. Прихрамывая, я подошел к
Линде и предложил:
- Я сам сделаю это.
Но она бросила на меня перепуганный взгляд и запротестовала:
- О, нет, Филипп, пожалуйста!
При этом Джудит Свистун, запрягавшая лошадей чуть поодаль, подтянула
последнюю подпругу, подошла к нам и предложила:
- Предоставьте это мне. А вы бы сказали старой карге: пусть сама
делает это. И, глянув на меня с некоторым презрением, она чуть понизила
голос, так как следующие ее слова не предназначались для ушей Кезии: -
Хотите сделать из себя посмешище?
Цыганка взяла клок сена и горсть песка и быстрыми энергичными
движениями, начистила горшок до такого блеска, которым он сроду не
отличался. Прополоснув его и захлопнув крышкой, Джудит бросила его через
борт повозки. Мы с Линдой обменялись по-детски заговорщическими взглядами
и молча разошлись в разные стороны.
На следующий день нам пришлось избавляться от ценных вещей. Любое
укрытие, любая рытвина на дороге, отверстие под камнем, кустарник
становился последним убежищем утвари, выбрасываемой из наших повозок,
чтобы облегчить ношу лошадям. И все равно они едва передвигали ногами.
Даже избавившись от всяких инструментов, плугов, от коробок с запасами
пищи и узлов с кухонной утварью, мы с ужасом наблюдали, как колеса
погружались в вязкую грязь. Все шли пешком, за исключением детей, шли,
спотыкаясь, застревая в грязи, уклоняясь от бешеных порывов ветра и
хлещущего в лицо дождя, заворачивались в мешки, плащи, рогожи, которые,
намокая, тоже становились непосильной ношей.
И вот наступил момент, когда, оторвав глаза от земли и посмотрев
поверх голов лошадей, я увидел то, что Натаниэль так часто и красноречиво
описывал. Это было пространство между холмами около мили в ширину, которое
на карте носило название Проход. Я смотрел неотрывно некоторое время,
затем перевел взгляд на устало тащившихся людей и остановил его на Линде,
из последних сил преодолевшей сопротивление тяжелой от влаги ткани,
сковывавшей ее движения. Ее вздутый живот топорщился из-под обдуваемой
ветром накидки. Голова была наклонена вперед. Я крикнул Энди, тяжело
ступавшему где-то у задних колес повозки, держа лопату наготове:
- Беги сообщи мистеру Мейкерсу, сообщи всем, что мы пришли. Это тот
самый Проход, который ведет к долине Наукатча.
Энди перехватил лопату поудобнее и изо всех сил помчался,
разбрызгивая фонтаны грязи. Карта была у Эли, но и без нее все знали, что
именно мы ищем. Однако дождь, грязь и невероятные усилия, которые
требовались для продвижения вперед, настолько отвлекли наше внимание, что,
думаю, мы вполне могли бы пройти мимо, не подними я глаз и не оглядись
вокруг. Эли обеими руками держал ось повозки, подставив под нее свое
могучее плечо. Он не перехватил рук, только поднял глаза и кивнул головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
больше тех горных вершин, того серебряного потока, разрезающего луга,
покрытые цветами. Я понимаю, что слишком поздно отправился в этот путь. Не
я первый на этой земле, кто начинал то, что не суждено завершить, это не
печалит меня, и мне не хочется навевать на тебя грустные мысли. Кто знает,
может на небесах я возглавлю экспедицию херувимов и серафимов в
какую-нибудь неведомую колонию за пределами звездного неба. Впрочем, это
скорее похоже на дерзкие замыслы Люцифера. Строки этого завещания были
написаны в Лондоне и являются совершенно законными. Я писал их в тот день,
когда узнал о твоем решении присоединиться к нам. Ты увидишь, что я
оставляю тебе все свое состояние, все принадлежащие мне земли и стада.
Звучит несколько патриархально, осталось только завещать тебе своих жен и
наложниц. А может, оставить тебе свою меховую мантию, как Илия?! В любом
случае, Филипп, я завещаю все это тебе, потому что вверяю тебе самое
главное - самые сокровенные мечты о земле, созданной человеческими руками
и для человеческого счастья и радости. Место, где каждый будет свободен и
равноправен или, по крайней мере, будет иметь возможность стать
счастливым. Салем мне не пришелся по душе. Там я не мог бы чувствовать
себя счастливым: меня не радует перспектива пребывания на священной земле
Альфреда Бредстрита. Должно быть что-то среднее между распутством и
унынием, между поклонением пороку и тиранией добродетели. Если мне не
суждено найти этой золотой середины, поручаю это тебе.
Я верю в тебя, Филипп. Ты не слишком физически готов к суровой жизни
этих мест, но ведь и я всегда тоже был хрупкого сложения и довольно
слабым, но прожил достаточно долго, чтобы прийти к выводу, что могущество
разума может превосходить силу мышц и что есть много разных видов отваги.
Храбрость, которой ты не находишь в себе сегодня, придет со временем. И
то, что у тебя есть сегодня, будет крепнуть и развиваться. Итак, покидаю
тебя с самыми искренними пожеланиями успеха и счастья. Оседлав свою мечту,
ты поймешь, что она стоит того, чтобы ее добиваться. Если это послание
когда-нибудь попадет тебе в руки, ты поймешь, с какой любовью я относился
к тебе. Теперь прощай навсегда.
Твой любящий друг. Натаниэль Г.Н.Горе."
Это было рассудительное, совершенно лишенное сентиментальности
завещание, написанное самым лучшим человеком, с которым меня свела судьба
после Шеда. Оно налагало на меня огромный груз ответственности, оно
предвещало мне, что смелость и отвага придут. Но когда? Уже сама мысль о
том, что неизбежно ждало нас, - разногласия, трудности и испытания,
которые нужно было преодолеть чтобы воплотить мечту Натаниэля, - все это
пугало меня. Мне не хотелось быть основателем Зиона. Это удел таких, как
Эли. Мне хотелось только забрать Линду и уехать подальше. Но и Эли, и
Линда, и я сам были отмечены доверием Натаниэля. Все это было так странно!
Утром совместными усилиями мы расчистили овраг, вытащили кибитки,
загрузили их и запрягли лошадей. В холодном, отраженном снегом свете, я
увидел Линду, на какое-то мгновение остановившуюся рядом. Щеки ее впали и
пожелтели, глаза были погасшими и печальными. Я хотел было подойти к ней,
но тут раздался пронзительный крик Кезии:
- Линда! Линда! Ты бы помыла этот горшок, прежде чем упаковать его!
Линда взметнула вверх руки одним из своих забавных жестов и покорно
отозвалась:
- Сейчас сделаю. Я просто забыла.
Мне вспомнилось, как мутило Агнес по утрам перед рождением первенца.
И я сразу же представил, как вид покрытой жиром и остатками овощей
посудины может повлиять на беременную женщину. Прихрамывая, я подошел к
Линде и предложил:
- Я сам сделаю это.
Но она бросила на меня перепуганный взгляд и запротестовала:
- О, нет, Филипп, пожалуйста!
При этом Джудит Свистун, запрягавшая лошадей чуть поодаль, подтянула
последнюю подпругу, подошла к нам и предложила:
- Предоставьте это мне. А вы бы сказали старой карге: пусть сама
делает это. И, глянув на меня с некоторым презрением, она чуть понизила
голос, так как следующие ее слова не предназначались для ушей Кезии: -
Хотите сделать из себя посмешище?
Цыганка взяла клок сена и горсть песка и быстрыми энергичными
движениями, начистила горшок до такого блеска, которым он сроду не
отличался. Прополоснув его и захлопнув крышкой, Джудит бросила его через
борт повозки. Мы с Линдой обменялись по-детски заговорщическими взглядами
и молча разошлись в разные стороны.
На следующий день нам пришлось избавляться от ценных вещей. Любое
укрытие, любая рытвина на дороге, отверстие под камнем, кустарник
становился последним убежищем утвари, выбрасываемой из наших повозок,
чтобы облегчить ношу лошадям. И все равно они едва передвигали ногами.
Даже избавившись от всяких инструментов, плугов, от коробок с запасами
пищи и узлов с кухонной утварью, мы с ужасом наблюдали, как колеса
погружались в вязкую грязь. Все шли пешком, за исключением детей, шли,
спотыкаясь, застревая в грязи, уклоняясь от бешеных порывов ветра и
хлещущего в лицо дождя, заворачивались в мешки, плащи, рогожи, которые,
намокая, тоже становились непосильной ношей.
И вот наступил момент, когда, оторвав глаза от земли и посмотрев
поверх голов лошадей, я увидел то, что Натаниэль так часто и красноречиво
описывал. Это было пространство между холмами около мили в ширину, которое
на карте носило название Проход. Я смотрел неотрывно некоторое время,
затем перевел взгляд на устало тащившихся людей и остановил его на Линде,
из последних сил преодолевшей сопротивление тяжелой от влаги ткани,
сковывавшей ее движения. Ее вздутый живот топорщился из-под обдуваемой
ветром накидки. Голова была наклонена вперед. Я крикнул Энди, тяжело
ступавшему где-то у задних колес повозки, держа лопату наготове:
- Беги сообщи мистеру Мейкерсу, сообщи всем, что мы пришли. Это тот
самый Проход, который ведет к долине Наукатча.
Энди перехватил лопату поудобнее и изо всех сил помчался,
разбрызгивая фонтаны грязи. Карта была у Эли, но и без нее все знали, что
именно мы ищем. Однако дождь, грязь и невероятные усилия, которые
требовались для продвижения вперед, настолько отвлекли наше внимание, что,
думаю, мы вполне могли бы пройти мимо, не подними я глаз и не оглядись
вокруг. Эли обеими руками держал ось повозки, подставив под нее свое
могучее плечо. Он не перехватил рук, только поднял глаза и кивнул головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83