Вы даже там задержались, когда Каплонский с женой уехали домой, но ненадолго. Потом вы следовали за ними к их дому. Макс, вы ждали, пока наступит удобный момент, но времени у вас было в обрез, вы уже выбились из графика. Надо было нажимать на кнопку, адвокат. Всего лишь нажать на кнопку, и Каплонские взлетели бы на воздух. Только нажать на эту чертову кнопку! Но вы не смогли, ведь так, трусливый, малодушный крючкотвор? Кишка тонка оказалась!
У Гиттериджа дрожали губы.
– Что все это должно означать? Вы специально хотите вывести меня из себя? Или я должен вам в чем-то признаться, чтобы защитить свое мужское достоинство? Неужели вы заработали вашу репутацию такими средствами?
– Вы слизняк, Гиттеридж. Вы не могли этого сделать, даже зная, что в противном случае станете следующим. Поэтому вы проехали за ними весь путь до их дома. Из-за вашей подлой трусости вы тянули до последней секунды, до того момента, когда он стал сдавать назад. И в конце концов вы все-таки нажали на эту проклятую кнопку. Из-за вашей трусости вам пришлось взорвать Каплонского и его жену перед самым их домом, где спокойно спали их дети. Теперь эти дети, скорее всего, никогда не смогут там спать. Может быть, теперь они вообще нигде заснуть не смогут. Вы не могли их хоть от этого избавить? Вам так приспичило дожидаться последней проклятой секунды? Вам обязательно надо было, чтобы дети проснулись от грохота взрыва, который в клочья разнес их маму и папу?
– Я юрист, детектив. Если вы хотите предъявить мне какое-то обвинение – предъявляйте. Если нет, сейчас же выпустите меня отсюда.
– Вы сами пришли сюда прощупать что да как, адвокат.
– Правильно.
– На бомбе остались ваши пальчики. Вы это имели в виду, когда рассуждали о новой культуре? Даже у адвокатов теперь должны быть грязные руки – руки, измазанные в крови?
– Когда вы получили образцы отпечатков моих пальцев? – спокойно спросил Гиттеридж.
– Для начала могу вам сказать, что ими покрыт весь этот стол. Я их еще не искал, но вы же знаете, Гиттеридж, что я найду. Нам уже известно, что корпус взрывного устройства покрыт отпечатками пальцев, то есть, я хочу сказать, их там полно. Я думаю, они следили за вами, когда вы переносили бомбу из одной машины в другую. Перчатки вам надеть не разрешили. А стереть отпечатки вы не могли. Еще мне кажется, что вас вели всю дорогу, до самого дома Каплонского. Вопрос стоял просто: либо он, либо вы. На деле не такой уж сложный выбор, так ведь?
– Не смейте надо мной издеваться, – Гиттеридж почти дрожал от праведного гнева.
– Вопрос: почему на бомбе остались отпечатки пальцев? Ответ: чтобы скомпрометировать того, кто ее подложил. Надо признать, что вам, адвокат, непросто стало выжить в нынешней обстановке. Вам не только приходится убивать людей, вас еще и выследить должно быть легко, чтобы загнать в угол. Если вы когда-нибудь станете свидетелем обвинения, вас будет очень легко дискредитировать. Они на вас всех собак повесят. Вот почему они настаивали на том, чтобы вы ужинали с Каплонским на людях. Вот почему они вас заставили переносить и устанавливать бомбу без перчаток. Вы взорвали своего собственного клиента, адвокат, а потом еще наберетесь наглости послать его наследникам счет за ваши услуги!
Гиттеридж ничего не признавал.
– Вы предъявляете мне обвинение, сержант-детектив?
– Что в этом толку? Вы ни за что не доживете до начала процесса.
Тут адвокат пристально посмотрел на полицейского. Санк-Марс тоже смотрел ему прямо в глаза. Гиттериджу надо было обдумать свое положение.
– Что вы хотите? – спокойно спросил он.
– Имя. Кто убил Акопа Артиняна?
Адвокат медленно покачал головой.
– Не знаю. Меня там не было.
– Мне надо искать убийцу по почерку?
Гиттеридж снова взглянул ему в глаза.
– Может быть, – сказал он.
– Назовите мне имя. Вы знаете, что вы у меня в руках. Мы можем проверить ваши телефонные разговоры и доказать, что вы никому не звонили. Вы сами прекрасно знаете, что ходили в раздевалку не для того, чтобы взять там ваш сотовый телефон, потому что в машине у вас есть другой аппарат. Но все эти логические построения бессмысленны, потому что, как только вы будете выпущены под залог, вас тут же взорвут. Знаете, что мне пришло в голову? Вы не хотите назвать мне имя, потому что безосновательно считаете, что человек, которого вы назовете, узнает об этом и выдаст вас. Как юрист вы сможете защитить себя от косвенных улик, но с живым свидетелем вам будет справиться нелегко. Но я хочу вам сказать, что для меня это вопрос приоритета. Кто мне нужен больше – убийца Каплонского или убийца Акопа Артиняна? Если это русский, просто сдайте мне русского. Если это не русский, то есть если не он технически является убийцей, сдайте мне того, кто им является. Не думайте о нем как о свидетеле, потому что вы не доживете до суда. Подумайте о нем как о единственном вашем шансе не довести дело до суда.
Гиттеридж беспокойно заерзал на стуле.
– Лучше бы вам об этом не знать, – сказал он.
– Оставьте вашу снисходительность при себе. Не в вашем положении судить о том, что для меня лучше.
Гиттеридж какое-то время о чем-то думал, потом отрицательно покачал головой.
– Полицейские имеют обыкновение стоять друг за друга, – сказал он. – Лучше скажите, что еще я мог бы для вас сделать.
– Подождите меня здесь. Хотя выбора у вас все равно нет – я опять вас запру.
Эмиль Санк-Марс прошел несколько шагов по коридору к комнате, где его ждал Андре Лапьер. Он без стука ворвался в помещение и сильно хлопнул за собой дверью.
– Андре, крикнул он, – причина, по которой ты прячешь пленку, состоит в том, что на ней упоминается твое имя. О тебе говорили. И русский, и Каплонский называли твое имя. Они говорили о тебе, когда ты туда ехал, чтобы отвезти Царя обратно на его корабль. Я прав или нет?
Лапьер развел руки в стороны и быстро, прерывисто задышал.
– О чем ты говоришь?
– Хочешь знать, Андре, что меня беспокоило? Хочешь знать, что меня заставило присмотреться к тебе повнимательнее?
– Эмиль, что ты такое несешь? – бурная атака Санк-Марса после того, как они разошлись вроде как на дружеской ноге, напрочь выбила Лапьера из колеи.
– Помнишь тот день, когда мы ездили в гараж «Сампсон», когда мы там устраивали облаву?
– Да, конечно.
– У тебя еще грипп не кончился, все симптомы были налицо. Ты сморкался еще тогда, Андре.
– Ну и что?
– И сопли аккуратно заворачивал в платок. Вот я и задал себе вопрос: зачем он это делает? В чем здесь секрет? Андре, ты всегда был неряхой. Ты бы должен был использовать бумажную салфетку и бросить ее на пол, или выкинуть на улицу, или рукавом нос подтереть. С каких это пор, интересно, ты стал так бережно к своим соплям относиться?
Лапьер, жестикулируя, подыскивал нужные слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
У Гиттериджа дрожали губы.
– Что все это должно означать? Вы специально хотите вывести меня из себя? Или я должен вам в чем-то признаться, чтобы защитить свое мужское достоинство? Неужели вы заработали вашу репутацию такими средствами?
– Вы слизняк, Гиттеридж. Вы не могли этого сделать, даже зная, что в противном случае станете следующим. Поэтому вы проехали за ними весь путь до их дома. Из-за вашей подлой трусости вы тянули до последней секунды, до того момента, когда он стал сдавать назад. И в конце концов вы все-таки нажали на эту проклятую кнопку. Из-за вашей трусости вам пришлось взорвать Каплонского и его жену перед самым их домом, где спокойно спали их дети. Теперь эти дети, скорее всего, никогда не смогут там спать. Может быть, теперь они вообще нигде заснуть не смогут. Вы не могли их хоть от этого избавить? Вам так приспичило дожидаться последней проклятой секунды? Вам обязательно надо было, чтобы дети проснулись от грохота взрыва, который в клочья разнес их маму и папу?
– Я юрист, детектив. Если вы хотите предъявить мне какое-то обвинение – предъявляйте. Если нет, сейчас же выпустите меня отсюда.
– Вы сами пришли сюда прощупать что да как, адвокат.
– Правильно.
– На бомбе остались ваши пальчики. Вы это имели в виду, когда рассуждали о новой культуре? Даже у адвокатов теперь должны быть грязные руки – руки, измазанные в крови?
– Когда вы получили образцы отпечатков моих пальцев? – спокойно спросил Гиттеридж.
– Для начала могу вам сказать, что ими покрыт весь этот стол. Я их еще не искал, но вы же знаете, Гиттеридж, что я найду. Нам уже известно, что корпус взрывного устройства покрыт отпечатками пальцев, то есть, я хочу сказать, их там полно. Я думаю, они следили за вами, когда вы переносили бомбу из одной машины в другую. Перчатки вам надеть не разрешили. А стереть отпечатки вы не могли. Еще мне кажется, что вас вели всю дорогу, до самого дома Каплонского. Вопрос стоял просто: либо он, либо вы. На деле не такой уж сложный выбор, так ведь?
– Не смейте надо мной издеваться, – Гиттеридж почти дрожал от праведного гнева.
– Вопрос: почему на бомбе остались отпечатки пальцев? Ответ: чтобы скомпрометировать того, кто ее подложил. Надо признать, что вам, адвокат, непросто стало выжить в нынешней обстановке. Вам не только приходится убивать людей, вас еще и выследить должно быть легко, чтобы загнать в угол. Если вы когда-нибудь станете свидетелем обвинения, вас будет очень легко дискредитировать. Они на вас всех собак повесят. Вот почему они настаивали на том, чтобы вы ужинали с Каплонским на людях. Вот почему они вас заставили переносить и устанавливать бомбу без перчаток. Вы взорвали своего собственного клиента, адвокат, а потом еще наберетесь наглости послать его наследникам счет за ваши услуги!
Гиттеридж ничего не признавал.
– Вы предъявляете мне обвинение, сержант-детектив?
– Что в этом толку? Вы ни за что не доживете до начала процесса.
Тут адвокат пристально посмотрел на полицейского. Санк-Марс тоже смотрел ему прямо в глаза. Гиттериджу надо было обдумать свое положение.
– Что вы хотите? – спокойно спросил он.
– Имя. Кто убил Акопа Артиняна?
Адвокат медленно покачал головой.
– Не знаю. Меня там не было.
– Мне надо искать убийцу по почерку?
Гиттеридж снова взглянул ему в глаза.
– Может быть, – сказал он.
– Назовите мне имя. Вы знаете, что вы у меня в руках. Мы можем проверить ваши телефонные разговоры и доказать, что вы никому не звонили. Вы сами прекрасно знаете, что ходили в раздевалку не для того, чтобы взять там ваш сотовый телефон, потому что в машине у вас есть другой аппарат. Но все эти логические построения бессмысленны, потому что, как только вы будете выпущены под залог, вас тут же взорвут. Знаете, что мне пришло в голову? Вы не хотите назвать мне имя, потому что безосновательно считаете, что человек, которого вы назовете, узнает об этом и выдаст вас. Как юрист вы сможете защитить себя от косвенных улик, но с живым свидетелем вам будет справиться нелегко. Но я хочу вам сказать, что для меня это вопрос приоритета. Кто мне нужен больше – убийца Каплонского или убийца Акопа Артиняна? Если это русский, просто сдайте мне русского. Если это не русский, то есть если не он технически является убийцей, сдайте мне того, кто им является. Не думайте о нем как о свидетеле, потому что вы не доживете до суда. Подумайте о нем как о единственном вашем шансе не довести дело до суда.
Гиттеридж беспокойно заерзал на стуле.
– Лучше бы вам об этом не знать, – сказал он.
– Оставьте вашу снисходительность при себе. Не в вашем положении судить о том, что для меня лучше.
Гиттеридж какое-то время о чем-то думал, потом отрицательно покачал головой.
– Полицейские имеют обыкновение стоять друг за друга, – сказал он. – Лучше скажите, что еще я мог бы для вас сделать.
– Подождите меня здесь. Хотя выбора у вас все равно нет – я опять вас запру.
Эмиль Санк-Марс прошел несколько шагов по коридору к комнате, где его ждал Андре Лапьер. Он без стука ворвался в помещение и сильно хлопнул за собой дверью.
– Андре, крикнул он, – причина, по которой ты прячешь пленку, состоит в том, что на ней упоминается твое имя. О тебе говорили. И русский, и Каплонский называли твое имя. Они говорили о тебе, когда ты туда ехал, чтобы отвезти Царя обратно на его корабль. Я прав или нет?
Лапьер развел руки в стороны и быстро, прерывисто задышал.
– О чем ты говоришь?
– Хочешь знать, Андре, что меня беспокоило? Хочешь знать, что меня заставило присмотреться к тебе повнимательнее?
– Эмиль, что ты такое несешь? – бурная атака Санк-Марса после того, как они разошлись вроде как на дружеской ноге, напрочь выбила Лапьера из колеи.
– Помнишь тот день, когда мы ездили в гараж «Сампсон», когда мы там устраивали облаву?
– Да, конечно.
– У тебя еще грипп не кончился, все симптомы были налицо. Ты сморкался еще тогда, Андре.
– Ну и что?
– И сопли аккуратно заворачивал в платок. Вот я и задал себе вопрос: зачем он это делает? В чем здесь секрет? Андре, ты всегда был неряхой. Ты бы должен был использовать бумажную салфетку и бросить ее на пол, или выкинуть на улицу, или рукавом нос подтереть. С каких это пор, интересно, ты стал так бережно к своим соплям относиться?
Лапьер, жестикулируя, подыскивал нужные слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146