Он курил? Ел жирную пищу?
– Что-то не припомню, чтобы он курил. Нет, он точно не курил! Как-то раз он зашел к Каплонскому и сказал ему погасить сигару.
– Вот видишь теперь? Этот малый очень печется о своем здоровье, потому что ему делали коронарное шунтирование. Понятно тебе, как много всего можно выяснить, если хоть немного голову приложить? А теперь, Джим, ты мне вот что скажи: ты сдал Акопа Каплонскому?
Коутес какое-то время сосредоточенно смотрел в свою чашку.
– Нам что-то надо предпринимать, Джим, чтобы тебя защитить. Если Акоп тебе что-то говорил, ты должен нам об этом рассказать. Скажи нам то, что ты говорил Каплонскому.
Парнишке явно не хотелось колоться.
– Я с тобой не собираюсь валять дурака. То, что ты говорил об Акопе с Каплонским, – не лучшее из того, что ты сделал в жизни. И хоть я понимаю, как это случилось, я тебя не осуждаю. Скажи мне, о чем тебе говорил Акоп, чтобы все встало на свои места.
– Разве можно теперь все расставить по местам? – с горечью спросил Коутес. Он отпил глоток из чашки, рука его дрожала, нижняя губа подергивалась. – Акоп мертв.
Санк-Марс строго-настрого ему наказал не отталкивать парня от себя, что бы ни произошло. Велел ему расколоть парнишку, но при этом остаться с ним на дружеской ноге.
– Не ты это сделал, Джим, – тихо сказал ему Мэтерз. – Мы оба это знаем. Вернуть Акопа мы не можем, но можем разделаться с его убийцами.
Из глаз парня потекли слезы, голова поникла. Заговорил медленно, с трудом подыскивая нужные слова.
– Я сказал Каплонскому, что Акоп был стукачом.
Мэтерз терпеливо ждал, стараясь в то же время вытащить из него как можно больше.
– Как ты про это узнал, Джим?
– Он сам мне признался в этом, как вы уже догадались. Я ему тогда вроде как намекнул, что он слишком хозяину задницу лижет. Мы в тот день допоздна заработались. А он мне ответил, что делает это не потому, что он подхалим, а потому что следит за Каплонским.
Парень вытер глаза тыльной стороной руки и попытался глотнуть еще кофейку, хотя губы у него все еще подрагивали.
– На кого он работал, Джим?
– На полицию. Он говорил, на какую-то большую шишку в полиции.
Мэтерз встал с табуретки и подошел к парню поближе.
– Это он тебе сам сказал?
– Да.
– И больше ни на кого? Он говорил тебе еще о ком-нибудь?
– В тот раз не говорил.
– А в другой раз?
– Он сказал, что за его спиной стоит ЦРУ. Я в эту чушь не поверил.
Мэтерзу надо было перевести дыхание.
– И ты сказал об этом Каплонскому?
– О ЦРУ? Нет. Что, я похож на круглого идиота? А про остальное сказал.
– Когда возвращается твоя мать, Джим?
Молодой человек вытер рукой нос и глаза.
– В четверг.
– Хорошо, тогда послушай меня внимательно. Нам надо будет с ней поговорить. Мы что-нибудь придумаем, чтобы тебя не подставлять, но начинай паковать свое барахло. Люди знают, где ты живешь, тебе приносят почту – это надо прекратить. Хватит тебе письма получать, Джим. Никому больше не говори, где ты живешь и работаешь. Понял? Ты, Джим, правильно поступил, ничего не рассказывай хозяину дома или мели всякую чушь. Об этом я сам позабочусь. И никому не говори, что собираешься отсюда съезжать, просто собирай вещи.
– Еще у него есть татуировка, – ни к селу ни к городу вдруг сказал парень.
– Что?
– Я ее никогда не видел. Он всегда был в костюме. Мне об этом сказал Акоп. Он говорил, что у него на груди татуировка в форме звезды. Еще Акоп говорил, что он – один из воров в законе в Российской Федерации, что-то вроде крестного отца, В общем, чушь какую-то порол. У него таких историй много было припасено – про ЦРУ, про русские банды. Мне даже казалось, что он сбрендил на этой почве. Я в эти сказки не верил.
– А теперь веришь?
Парень пожал плечами.
– Он слишком много болтал, а теперь он мертв. Это правда.
Мэтерз допил кофе, еще раз хлопнул собеседника по спине и пошел к двери. Санк-Марс оказался прав. Джим Коутес предал Акопа Артиняна. Потому-то он и сбежал, что был, по существу, соучастником убийства. Это его пугало не меньше, чем страх за собственную жизнь. Даже теперь он еще до конца не понимал, в какой опасности оказался по собственной глупости.
«Лексус» затормозил у тротуара. Джулия Мардик встала в кафе из-за столика, оставила на счете несколько монеток и вышла на улицу. Там она села в автомобиль.
– Все путем? – поинтересовался у нее Гиттеридж.
– Папа считает, что все в порядке.
– Деньги переведены?
– Это все детские игры. Папа не в духе, он рвется к настоящему делу.
Гиттеридж пристально на нее посмотрел.
– Что-то не так? – спросила Джулия.
– Давай-ка, снимем немного денег, – приказным тоном сказал он. – Посмотрим, как это работает.
– Это деньги работают, – ответила мнимая Хитер Бантри, – а на них все можно купить.
– Сейчас мы это проверим.
– Отлично, – согласилась она, – давайте.
Машина выехала на проезжую часть.
Встреча была назначена ровно на одиннадцать, и Санк-Марс успел прийти минута в минуту. Реми Трамбле все убрал со стола, на звонки отвечала его секретарша, и как только он вошел, она тут же закрыла за ним дверь с таким безысходным видом, будто живым из комнаты мог выйти лишь один человек.
– Доброе утро, Эмиль.
– Это правда, что мне сказали о Бобьене? – с места в карьер обрушился на него Санк-Марс. Он крепко стиснул зубы, а глаза его, как принято говорить, метали молнии.
– Его допустили к работе.
– Хватит врать!
– Ты бы не мог эту мысль как-нибудь по-другому сформулировать?
– Но ведь его имя в том чертовом списке!
Он считал, что оба эти офицера – Жиль Бобьен и Андре Лапьер были возможными источниками утечки информации и их двоих нельзя было допускать к работе. И если одного из них решили вернуть к исполнению обязанностей, то это никак не должно было произойти со старшим по званию, который мог нанести делу гораздо больший ущерб.
– Эмиль, шеф лично изучил его дело. (Единственным человеком, которого Трамбле называл шефом, был директор управления Жерве.) Он принял его объяснение, что его машиной занимался какой-то полицейский, который сам ему это предложил, стремясь выслужиться перед начальством. Он взялся за ее ремонт и при этом говорил, что все делает сам, причем бесплатно. Бобьен получил выговор – не надо просить подчиненных о личных одолжениях. Этим дело и ограничилось. Вот и все.
Санк-Марс положил руку на шею и легонько покачал головой. Никогда так не бывает, чтобы все шло как положено.
– Ты знаешь, Жерве я уважаю.
– Он тоже относится к тебе, Эмиль, с глубоким уважением. И он на твоей стороне, он гордится тобой. К сожалению, даже шеф не святой.
– Что ты хочешь этим сказать?
Трамбле слегка напрягся, как будто надел чиновничью личину. Когда он стал посвящать Санк-Марса в закулисные хитросплетения политики управления, в его тоне зазвучали официальные нотки и назидательные интонации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
– Что-то не припомню, чтобы он курил. Нет, он точно не курил! Как-то раз он зашел к Каплонскому и сказал ему погасить сигару.
– Вот видишь теперь? Этот малый очень печется о своем здоровье, потому что ему делали коронарное шунтирование. Понятно тебе, как много всего можно выяснить, если хоть немного голову приложить? А теперь, Джим, ты мне вот что скажи: ты сдал Акопа Каплонскому?
Коутес какое-то время сосредоточенно смотрел в свою чашку.
– Нам что-то надо предпринимать, Джим, чтобы тебя защитить. Если Акоп тебе что-то говорил, ты должен нам об этом рассказать. Скажи нам то, что ты говорил Каплонскому.
Парнишке явно не хотелось колоться.
– Я с тобой не собираюсь валять дурака. То, что ты говорил об Акопе с Каплонским, – не лучшее из того, что ты сделал в жизни. И хоть я понимаю, как это случилось, я тебя не осуждаю. Скажи мне, о чем тебе говорил Акоп, чтобы все встало на свои места.
– Разве можно теперь все расставить по местам? – с горечью спросил Коутес. Он отпил глоток из чашки, рука его дрожала, нижняя губа подергивалась. – Акоп мертв.
Санк-Марс строго-настрого ему наказал не отталкивать парня от себя, что бы ни произошло. Велел ему расколоть парнишку, но при этом остаться с ним на дружеской ноге.
– Не ты это сделал, Джим, – тихо сказал ему Мэтерз. – Мы оба это знаем. Вернуть Акопа мы не можем, но можем разделаться с его убийцами.
Из глаз парня потекли слезы, голова поникла. Заговорил медленно, с трудом подыскивая нужные слова.
– Я сказал Каплонскому, что Акоп был стукачом.
Мэтерз терпеливо ждал, стараясь в то же время вытащить из него как можно больше.
– Как ты про это узнал, Джим?
– Он сам мне признался в этом, как вы уже догадались. Я ему тогда вроде как намекнул, что он слишком хозяину задницу лижет. Мы в тот день допоздна заработались. А он мне ответил, что делает это не потому, что он подхалим, а потому что следит за Каплонским.
Парень вытер глаза тыльной стороной руки и попытался глотнуть еще кофейку, хотя губы у него все еще подрагивали.
– На кого он работал, Джим?
– На полицию. Он говорил, на какую-то большую шишку в полиции.
Мэтерз встал с табуретки и подошел к парню поближе.
– Это он тебе сам сказал?
– Да.
– И больше ни на кого? Он говорил тебе еще о ком-нибудь?
– В тот раз не говорил.
– А в другой раз?
– Он сказал, что за его спиной стоит ЦРУ. Я в эту чушь не поверил.
Мэтерзу надо было перевести дыхание.
– И ты сказал об этом Каплонскому?
– О ЦРУ? Нет. Что, я похож на круглого идиота? А про остальное сказал.
– Когда возвращается твоя мать, Джим?
Молодой человек вытер рукой нос и глаза.
– В четверг.
– Хорошо, тогда послушай меня внимательно. Нам надо будет с ней поговорить. Мы что-нибудь придумаем, чтобы тебя не подставлять, но начинай паковать свое барахло. Люди знают, где ты живешь, тебе приносят почту – это надо прекратить. Хватит тебе письма получать, Джим. Никому больше не говори, где ты живешь и работаешь. Понял? Ты, Джим, правильно поступил, ничего не рассказывай хозяину дома или мели всякую чушь. Об этом я сам позабочусь. И никому не говори, что собираешься отсюда съезжать, просто собирай вещи.
– Еще у него есть татуировка, – ни к селу ни к городу вдруг сказал парень.
– Что?
– Я ее никогда не видел. Он всегда был в костюме. Мне об этом сказал Акоп. Он говорил, что у него на груди татуировка в форме звезды. Еще Акоп говорил, что он – один из воров в законе в Российской Федерации, что-то вроде крестного отца, В общем, чушь какую-то порол. У него таких историй много было припасено – про ЦРУ, про русские банды. Мне даже казалось, что он сбрендил на этой почве. Я в эти сказки не верил.
– А теперь веришь?
Парень пожал плечами.
– Он слишком много болтал, а теперь он мертв. Это правда.
Мэтерз допил кофе, еще раз хлопнул собеседника по спине и пошел к двери. Санк-Марс оказался прав. Джим Коутес предал Акопа Артиняна. Потому-то он и сбежал, что был, по существу, соучастником убийства. Это его пугало не меньше, чем страх за собственную жизнь. Даже теперь он еще до конца не понимал, в какой опасности оказался по собственной глупости.
«Лексус» затормозил у тротуара. Джулия Мардик встала в кафе из-за столика, оставила на счете несколько монеток и вышла на улицу. Там она села в автомобиль.
– Все путем? – поинтересовался у нее Гиттеридж.
– Папа считает, что все в порядке.
– Деньги переведены?
– Это все детские игры. Папа не в духе, он рвется к настоящему делу.
Гиттеридж пристально на нее посмотрел.
– Что-то не так? – спросила Джулия.
– Давай-ка, снимем немного денег, – приказным тоном сказал он. – Посмотрим, как это работает.
– Это деньги работают, – ответила мнимая Хитер Бантри, – а на них все можно купить.
– Сейчас мы это проверим.
– Отлично, – согласилась она, – давайте.
Машина выехала на проезжую часть.
Встреча была назначена ровно на одиннадцать, и Санк-Марс успел прийти минута в минуту. Реми Трамбле все убрал со стола, на звонки отвечала его секретарша, и как только он вошел, она тут же закрыла за ним дверь с таким безысходным видом, будто живым из комнаты мог выйти лишь один человек.
– Доброе утро, Эмиль.
– Это правда, что мне сказали о Бобьене? – с места в карьер обрушился на него Санк-Марс. Он крепко стиснул зубы, а глаза его, как принято говорить, метали молнии.
– Его допустили к работе.
– Хватит врать!
– Ты бы не мог эту мысль как-нибудь по-другому сформулировать?
– Но ведь его имя в том чертовом списке!
Он считал, что оба эти офицера – Жиль Бобьен и Андре Лапьер были возможными источниками утечки информации и их двоих нельзя было допускать к работе. И если одного из них решили вернуть к исполнению обязанностей, то это никак не должно было произойти со старшим по званию, который мог нанести делу гораздо больший ущерб.
– Эмиль, шеф лично изучил его дело. (Единственным человеком, которого Трамбле называл шефом, был директор управления Жерве.) Он принял его объяснение, что его машиной занимался какой-то полицейский, который сам ему это предложил, стремясь выслужиться перед начальством. Он взялся за ее ремонт и при этом говорил, что все делает сам, причем бесплатно. Бобьен получил выговор – не надо просить подчиненных о личных одолжениях. Этим дело и ограничилось. Вот и все.
Санк-Марс положил руку на шею и легонько покачал головой. Никогда так не бывает, чтобы все шло как положено.
– Ты знаешь, Жерве я уважаю.
– Он тоже относится к тебе, Эмиль, с глубоким уважением. И он на твоей стороне, он гордится тобой. К сожалению, даже шеф не святой.
– Что ты хочешь этим сказать?
Трамбле слегка напрягся, как будто надел чиновничью личину. Когда он стал посвящать Санк-Марса в закулисные хитросплетения политики управления, в его тоне зазвучали официальные нотки и назидательные интонации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146