Вместо них вошли мужчина и женщина, дверцу с силой задвинули, и они поехали дальше. Джулия как-то не была готова к женскому обществу. На ее новой спутнице – бледной и хилой – были черная кожаная куртка, джинсы и высокие ботинки, волосы вокруг ушей были выбриты, и складывалось впечатление, что она недоедает. Стройная и мрачная, смахивавшая на уличную девку, она даже не смотрела на Джулию, не проявляла к ней никакого интереса, пока мужчина, севший вместе с ней в машину, не дал ей знак заняться девушкой.
Она говорила с сильным акцентом, неуверенно, глотая слова.
– Я тебя буду обыскивать.
Джулия тут же перешла на французский:
– Давай, – сказала она, – вперед.
Эта новость ее слегка приободрила – раз они пригласили женщину ее обыскать, значит, ни один мужчина не будет касаться ее груди или раздвигать ягодицы, чтобы убедиться, что у нее нет ни оружия, ни микрофона. Байкерская шлюха делала свое дело тщательно, осматривая, ощупывая и оглаживая тело Джулии так, что та не знала, хихикать ей от щекотки или вмазать этой твари по роже. Один раз она даже так взвизгнула, что водитель отвлекся от дороги и бросил на нее недобрый взгляд. Джулия извинилась. После этого личный досмотр быстро завершился.
Машина снова подрулила к тротуару и остановилась. Женщина вышла, а вошли байкер с пистолетом и его кореш. Они поехали дальше, теперь в задней части фургона их было четверо, и Джулии подумалось, что она успешно прошла какую-то важную проверку. Все тело у нее слегка затекло и покалывало, как будто она проспала ночь на земле.
Водитель закурил, другие мужчины потянулись к нему, чтобы получить по сигарете из его пачки, предложили закурить и Джулии, но она отказалась. Салон машины наполнился едким дымом, и у нее сильно заслезились глаза. О таком испытании Селвин Норрис даже не упомянул.
– Думаю, что пока я здесь, в машине можно было бы не курить, – сказала она. Похитители мрачно переглянулись.
От этого высказывания ей слегка полегчало – к ней отчасти вернулся кураж и естественная разговорчивость. Если эти мужчины собираются иметь с ней дело в качестве Хитер Бантри, она должна что-то собой представлять, она должна быть умной и немного бесшабашной, как будто ей вроде как все по барабану, как будто она – эдакий бедовый, дерзкий сорванец, но вместе с тем ей надо быть сообразительной, умеющей держать себя в руках, воспитанной и образованной представительницей среднего класса. Поразмыслив, она решила, что вполне вживается в свою роль, – обратив внимание именно на нее, Селвин Норрис сделал правильный выбор. Эта мысль неожиданно подвела ее к первым циничным выводам. Сидя в этом прокуренном, вонявшем кошачьей мочой фургоне вместе с бандитами, она вдруг подумала о том, что Норрис остановил свой выбор на ней не потому, что она могла сыграть эту роль, а потому, что она подходила ему по каким-то другим, известным только ему параметрам. Ей сразу стало очень одиноко и горько, она почувствовала, что ее провели как последнюю дуру. А что, если его к ней внимание определялось не личными мотивами, а расчетами совсем иного характера? Неужели вся его забота, восхищение ею, то очарование, о котором он ей говорил, – все это просто игра, блеф? Как же сильно он ее иногда доставал! Он ведь предупреждал ее, что она может в нем усомниться, но ей все равно надо будет держаться, ей во что бы то ни стало нужно вжиться в образ Хитер Бантри и неукоснительно следовать той цели, которую она перед собой поставила, – восстановлению положения ее отца. Любой другой ее курс обречен на провал. «Так тому и быть! – в сердцах сказала она себе, чтобы хоть как-то унять собственные страхи. – Я – Хитер Бантри. Я – Хитер Бантри. Теперь я сама по себе. Мне никто не поможет. Теперь ты доволен, Селвин? Я – Хитер Бантри!»
Она сползла пониже, чтобы хоть немного рассеялись клубы густого дыма, зависшие под крышей фургона. Из ее нового положения через ветровое стекло были видны крыши двухэтажных домиков, большие жилые здания и даже полоски неба. Глянцевая синева небес чем-то манила, завлекала ее, как узника в темнице, искушала близостью иного мира. Джулия сосредоточила все свое внимание на небе, пытаясь по теням примерно определить угол наклона солнца и направление, в котором они двигались.
Шофер всегда тормозил резко, плавно ездить он, наверное, вообще не умел, и Джулию постоянно бросало вперед, когда машина должна была остановиться на рыхлом снегу. Малый с пистолетом, которого, как ей показалось, к ней приставили, потому что он неплохо говорил по-английски, опять приказал ей отвернуться от окна:
– Снова будешь в окно пялиться – задницу прострелю. Они затормозили. Один из ее конвоиров вышел из машины, и вместо него зашли двое других мужчин. В одном из них она узнала Макса Гиттериджа.
Он расположился с удобствами, облокотившись на спинку кресла водителя.
– Вот мы и встретились снова.
Джулия спросила:
– Можно мне теперь смотреть вперед?
– Можешь повернуться, – позволил Гиттеридж. – Я прочитал про твоего отца, как ты меня просила. Я провел свое расследование: у него был нервный срыв.
– Правильно, – ответила девушка.
– Мне бы не хотелось тебя обижать, но все-таки я тебе задам один вопрос: у него совсем крыша поехала или что? – Гиттеридж говорил по-английски.
Она попыталась сесть как он – спиной к задней дверце машины.
– Нет, с крышей у него все в порядке, он нормальный. Но для него очень важно, как с ним обращаются. Папа – человек чувствительный, с ним нужно обращаться бережно. Если его бросить в багажник такой тачки и заставить глядеть в дырку ствола, – я, конечно, совсем не думаю, что здесь кто-нибудь посмеет такое сделать, – но если что-нибудь в этом роде с ним случится, тогда да, тогда он снова может стать как блаженный.
– А что с ним происходит, когда он таким становится? – спросил ее второй, который только что сел в машину.
На нем было кашемировое пальто с расстегнутыми сверху пуговицами, под которым был виден элегантный бежевый костюм. Джулия решила, что он был одним из тех лощеных байкеров, о которых ей говорил Селвин. На пальцах у него поблескивали четыре перстня. Кожа у него была будто чешуйчатая, темные глаза смотрели пристально и цепко, черные волосы были зачесаны назад и набриолинены. На первый взгляд ему было около тридцати, может быть, чуть больше.
– Иногда он катается в метро.
– Ну и что?
– Беда в том, что он из него не выходит. Он садится и ездит по кругу, пока его кто-нибудь не выведет из поезда. Бывает, что, когда папа не в себе, он просто сидит в своем кресле, и если его попросить что-нибудь сделать, он очень возбуждается и начинает к чему-то готовиться. Потом встает, проходит через комнату и усаживается в другое кресло. А если снова начать его уговаривать, он опять заводится, как будто первого раза вовсе не было, и пересаживается в другое кресло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
Она говорила с сильным акцентом, неуверенно, глотая слова.
– Я тебя буду обыскивать.
Джулия тут же перешла на французский:
– Давай, – сказала она, – вперед.
Эта новость ее слегка приободрила – раз они пригласили женщину ее обыскать, значит, ни один мужчина не будет касаться ее груди или раздвигать ягодицы, чтобы убедиться, что у нее нет ни оружия, ни микрофона. Байкерская шлюха делала свое дело тщательно, осматривая, ощупывая и оглаживая тело Джулии так, что та не знала, хихикать ей от щекотки или вмазать этой твари по роже. Один раз она даже так взвизгнула, что водитель отвлекся от дороги и бросил на нее недобрый взгляд. Джулия извинилась. После этого личный досмотр быстро завершился.
Машина снова подрулила к тротуару и остановилась. Женщина вышла, а вошли байкер с пистолетом и его кореш. Они поехали дальше, теперь в задней части фургона их было четверо, и Джулии подумалось, что она успешно прошла какую-то важную проверку. Все тело у нее слегка затекло и покалывало, как будто она проспала ночь на земле.
Водитель закурил, другие мужчины потянулись к нему, чтобы получить по сигарете из его пачки, предложили закурить и Джулии, но она отказалась. Салон машины наполнился едким дымом, и у нее сильно заслезились глаза. О таком испытании Селвин Норрис даже не упомянул.
– Думаю, что пока я здесь, в машине можно было бы не курить, – сказала она. Похитители мрачно переглянулись.
От этого высказывания ей слегка полегчало – к ней отчасти вернулся кураж и естественная разговорчивость. Если эти мужчины собираются иметь с ней дело в качестве Хитер Бантри, она должна что-то собой представлять, она должна быть умной и немного бесшабашной, как будто ей вроде как все по барабану, как будто она – эдакий бедовый, дерзкий сорванец, но вместе с тем ей надо быть сообразительной, умеющей держать себя в руках, воспитанной и образованной представительницей среднего класса. Поразмыслив, она решила, что вполне вживается в свою роль, – обратив внимание именно на нее, Селвин Норрис сделал правильный выбор. Эта мысль неожиданно подвела ее к первым циничным выводам. Сидя в этом прокуренном, вонявшем кошачьей мочой фургоне вместе с бандитами, она вдруг подумала о том, что Норрис остановил свой выбор на ней не потому, что она могла сыграть эту роль, а потому, что она подходила ему по каким-то другим, известным только ему параметрам. Ей сразу стало очень одиноко и горько, она почувствовала, что ее провели как последнюю дуру. А что, если его к ней внимание определялось не личными мотивами, а расчетами совсем иного характера? Неужели вся его забота, восхищение ею, то очарование, о котором он ей говорил, – все это просто игра, блеф? Как же сильно он ее иногда доставал! Он ведь предупреждал ее, что она может в нем усомниться, но ей все равно надо будет держаться, ей во что бы то ни стало нужно вжиться в образ Хитер Бантри и неукоснительно следовать той цели, которую она перед собой поставила, – восстановлению положения ее отца. Любой другой ее курс обречен на провал. «Так тому и быть! – в сердцах сказала она себе, чтобы хоть как-то унять собственные страхи. – Я – Хитер Бантри. Я – Хитер Бантри. Теперь я сама по себе. Мне никто не поможет. Теперь ты доволен, Селвин? Я – Хитер Бантри!»
Она сползла пониже, чтобы хоть немного рассеялись клубы густого дыма, зависшие под крышей фургона. Из ее нового положения через ветровое стекло были видны крыши двухэтажных домиков, большие жилые здания и даже полоски неба. Глянцевая синева небес чем-то манила, завлекала ее, как узника в темнице, искушала близостью иного мира. Джулия сосредоточила все свое внимание на небе, пытаясь по теням примерно определить угол наклона солнца и направление, в котором они двигались.
Шофер всегда тормозил резко, плавно ездить он, наверное, вообще не умел, и Джулию постоянно бросало вперед, когда машина должна была остановиться на рыхлом снегу. Малый с пистолетом, которого, как ей показалось, к ней приставили, потому что он неплохо говорил по-английски, опять приказал ей отвернуться от окна:
– Снова будешь в окно пялиться – задницу прострелю. Они затормозили. Один из ее конвоиров вышел из машины, и вместо него зашли двое других мужчин. В одном из них она узнала Макса Гиттериджа.
Он расположился с удобствами, облокотившись на спинку кресла водителя.
– Вот мы и встретились снова.
Джулия спросила:
– Можно мне теперь смотреть вперед?
– Можешь повернуться, – позволил Гиттеридж. – Я прочитал про твоего отца, как ты меня просила. Я провел свое расследование: у него был нервный срыв.
– Правильно, – ответила девушка.
– Мне бы не хотелось тебя обижать, но все-таки я тебе задам один вопрос: у него совсем крыша поехала или что? – Гиттеридж говорил по-английски.
Она попыталась сесть как он – спиной к задней дверце машины.
– Нет, с крышей у него все в порядке, он нормальный. Но для него очень важно, как с ним обращаются. Папа – человек чувствительный, с ним нужно обращаться бережно. Если его бросить в багажник такой тачки и заставить глядеть в дырку ствола, – я, конечно, совсем не думаю, что здесь кто-нибудь посмеет такое сделать, – но если что-нибудь в этом роде с ним случится, тогда да, тогда он снова может стать как блаженный.
– А что с ним происходит, когда он таким становится? – спросил ее второй, который только что сел в машину.
На нем было кашемировое пальто с расстегнутыми сверху пуговицами, под которым был виден элегантный бежевый костюм. Джулия решила, что он был одним из тех лощеных байкеров, о которых ей говорил Селвин. На пальцах у него поблескивали четыре перстня. Кожа у него была будто чешуйчатая, темные глаза смотрели пристально и цепко, черные волосы были зачесаны назад и набриолинены. На первый взгляд ему было около тридцати, может быть, чуть больше.
– Иногда он катается в метро.
– Ну и что?
– Беда в том, что он из него не выходит. Он садится и ездит по кругу, пока его кто-нибудь не выведет из поезда. Бывает, что, когда папа не в себе, он просто сидит в своем кресле, и если его попросить что-нибудь сделать, он очень возбуждается и начинает к чему-то готовиться. Потом встает, проходит через комнату и усаживается в другое кресло. А если снова начать его уговаривать, он опять заводится, как будто первого раза вовсе не было, и пересаживается в другое кресло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146