Вовсе не протестовал, когда она наблюдала, как он сдирал гибкую желто-бурую кору со ствола вельвичии, а затем сворачивал из нее колчан для запасных стрел, украшая его рисунками птиц и зверей, выжженными на коре угольками из костра.
Показал Сантен, как из кусочков твердой белой кости вытачивать наконечники для стрел, терпеливо шлифуя их плоским камнем. А один раз даже взял ее с собой, чтобы поискать личинки. Из них он делал яд для стрел, который убил оленя и который мог в течение нескольких часов убить человека. Она помогала рыть землю под особым видом кустарника и выбирать коричневые шарики, бывшие на самом деле куколками, в которых развивались жирные, белые личинки жуков diamphidia.
Обращаясь с куколками с чрезвычайной осторожностью, ибо даже самое мизерное количество сока личинки, попав в организм, означало бы медленную, но верную смерть, О-хва растирал их в однообразную массу. Затем сгущал ее соком дикой сансевьеры и смазывал наконечники стрел этой липкой смесью. Из той же сансевьеры вытягивал крепкие волокна, сплетал в прочные жгуты и привязывал ими наконечники к древку стрел.
Бушмен позволял смотреть, как выстругивает простенькую, размером с карандаш, дудочку, на которой себе аккомпанировал, издавая пронзительные звуки, когда танцевал. Как вырезает рисунок на тяжелой палке, которой пользовался, чтобы сбить взмывавшую в воздух куропатку, разметав ее красивые пушистые перья, или пристукнуть зеленоголовую ящерку, прятавшуюся в верблюжьих колючках. Но когда трудился над шкурой антилопы, отходил на приличное расстояние и работал в одиночестве.
Песочная река, по руслу которой они следовали так долго, в конце концов превратилась в целую серию крутых изгибов, похожих на извивающееся в предсмертных судорогах тело змеи, а затем вдруг внезапно оборвалась и стала высохшей круглой котловиной, такой широкой, что деревья на дальнем берегу казались просто темной дрожащей линией на горизонте. Поверхность котловины была белой от покрывавших ее кристаллов выпаренной соли. Лучи полуденного солнца отражались от этой белизны так сильно, что глазам было больно смотреть и взор невольно переносился на небо, которое тоже казалось бледно-серебристым. Бушмены называли это место «большая белая земля».
На одном из крутых берегов этой огромной высохшей впадины они разбили лагерь. Построили хижины с соломенной крышей — прочнее, чем те, что были у них раньше. Это придавало лагерю вид некого постоянства. Потом два маленьких Сана приступили к не слишком сложной работе по благоустройству стоянки, хотя оба держались так, словно предвкушали что-то приятное. Уловив их настроение, Сантен полюбопытствовала:
— Почему мы здесь остановились, Х-ани?
Каждый день бездействия она переживала теперь все острее, испытывая нетерпение и беспокойство.
— Мы ждем перед тем, как совершить переход, — ответила старая женщина, и большего от нее нельзя было добиться.
— Переход куда? Куда мы отправляемся? — Но Х-ани отмалчивалась, жестом показывая куда-то на восток. Произнесла лишь название, которое Сантен смогла перевести, как «место, где ничто не умирает».
Ребенок Сантен сильно вырос, живот тоже. Иногда было трудно дышать и почти невозможно удобно устроиться на голой земле. Она соорудила некое подобие гнезда, выстелив его мягкой травой, чем от души развеселила двух стариков. Для них голая земля уже была мягкой постелью, а подушками являлись собственные плечи.
Лежа в своем гнездышке, Сантен пробовала сосчитать дни и месяцы, прошедшие с тех пор, как они были с Мишелем, но время странным образом стерлось в памяти. Она могла быть уверенной только в том, что срок уже близко. Это же подтвердила и Х-ани, ощупав ее своими мягкими, опытными руками.
— Ребенок уже опускается и рвется на свободу. У тебя будет мальчик, Нэм Чайлд, — пообещала она, взяв Сантен с собой в пустыню, чтобы насобирать трав, которые понадобятся во время родов.
В отличие от многих племен, живших по законам каменного века, бушмены очень хорошо понимали, что такое деторождение, относясь к сексуальному акту не как к чему-то случайному и малозначительному, но как к первому шагу на долгом пути рождения ребенка.
— Где отец твоего подрастающего сына, Нэм Чайлд? — спросила Х-ани и, увидев слезы в глазах девушки, тихо ответила сама: — Он умер в северной стране на самом краю земли. Разве не так?
— Откуда ты узнала, что я с севера? — спросила Сантен, радуясь, что может уйти от причинявших ей боль воспоминаний о Мишеле.
— Ты большая, больше, чем любой бушмен в пустыне, — объяснила Х-ани. — И значит, ты должна была прийти с севера, где жизнь совсем легкая, из страны хороших дождей и обильной пищи.
Вода для старой женщины значила в жизни все.
— Ветры с дождем приходят с севера, значит, и ты пришла с севера.
Заинтригованная подобной логикой, Сантен улыбнулась.
— А как ты узнала, что я издалека?
— У тебя светлая кожа, а не потемневшая, как у бушменов. Здесь, в центре мира, солнце стоит над головой, никогда не уходя на север или юг, а на востоке и западе оно стоит низко, посылая лучи впустую, так что ты должна прийти издалека, где солнцу недостает тепла и силы, чтобы сделать твою кожу темной.
— И ты знаешь о других людях, похожих на меня, Х-ани? Больших людях со светлой кожей? Ты когданибудь раньше видела таких людей, как я? — с нетерпением спросила Сантен. Увидев, что во взгляде старой женщины промелькнула тень, схватила ее за руку. — Скажи мне, старая, мудрая Х-ани, где ты видела моих людей? В какой стороне и как далеко отсюда? Смогу ли я добраться до них? Пожалуйста, скажи мне.
Теперь уже тень непонимания затуманила взор Х-ани; поковыряв в носу, она как будто задумалась.
— Скажи мне, Х-ани, — Сантен легонько потрясла ее за руку.
— Я слышала, как старики говорили об этом. Но я никогда этих людей не видела и не знаю, где их можно найти.
Сантен мгновенно поняла, что бушменка говорит неправду. А Х-ани с внезапным ожесточением забормотала:
— Они свирепые, как львы, и ядовитые, как скорпионы. Саны скрываются от них…
Х-ани вскочила на ноги в крайнем возбуждении, схватила свой мешок и палку, поспешила из лагеря и не возвращалась до захода солнца.
В ту ночь, после того как Сантен свернулась калачиком на своем травяном ложе, Х-ани прошептала на ухо О-хва:
— Ребенок тоскует по своему народу.
— Я видел, с какой грустью она смотрит на юг.
— Сколько дней пути, чтобы добраться до земли бледных гигантов? — с неохотой спросила Х-ани. — Как далеко идти до ее клана?
— Меньше одной луны, — проворчал О-хва, и оба надолго замолчали, не отрывая взглядов от завораживающей игры голубоватых языков пламени костра.
— Я хочу еще раз услышать плач ребенка, прежде чем умру, — сказала наконец Х-ани.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
Показал Сантен, как из кусочков твердой белой кости вытачивать наконечники для стрел, терпеливо шлифуя их плоским камнем. А один раз даже взял ее с собой, чтобы поискать личинки. Из них он делал яд для стрел, который убил оленя и который мог в течение нескольких часов убить человека. Она помогала рыть землю под особым видом кустарника и выбирать коричневые шарики, бывшие на самом деле куколками, в которых развивались жирные, белые личинки жуков diamphidia.
Обращаясь с куколками с чрезвычайной осторожностью, ибо даже самое мизерное количество сока личинки, попав в организм, означало бы медленную, но верную смерть, О-хва растирал их в однообразную массу. Затем сгущал ее соком дикой сансевьеры и смазывал наконечники стрел этой липкой смесью. Из той же сансевьеры вытягивал крепкие волокна, сплетал в прочные жгуты и привязывал ими наконечники к древку стрел.
Бушмен позволял смотреть, как выстругивает простенькую, размером с карандаш, дудочку, на которой себе аккомпанировал, издавая пронзительные звуки, когда танцевал. Как вырезает рисунок на тяжелой палке, которой пользовался, чтобы сбить взмывавшую в воздух куропатку, разметав ее красивые пушистые перья, или пристукнуть зеленоголовую ящерку, прятавшуюся в верблюжьих колючках. Но когда трудился над шкурой антилопы, отходил на приличное расстояние и работал в одиночестве.
Песочная река, по руслу которой они следовали так долго, в конце концов превратилась в целую серию крутых изгибов, похожих на извивающееся в предсмертных судорогах тело змеи, а затем вдруг внезапно оборвалась и стала высохшей круглой котловиной, такой широкой, что деревья на дальнем берегу казались просто темной дрожащей линией на горизонте. Поверхность котловины была белой от покрывавших ее кристаллов выпаренной соли. Лучи полуденного солнца отражались от этой белизны так сильно, что глазам было больно смотреть и взор невольно переносился на небо, которое тоже казалось бледно-серебристым. Бушмены называли это место «большая белая земля».
На одном из крутых берегов этой огромной высохшей впадины они разбили лагерь. Построили хижины с соломенной крышей — прочнее, чем те, что были у них раньше. Это придавало лагерю вид некого постоянства. Потом два маленьких Сана приступили к не слишком сложной работе по благоустройству стоянки, хотя оба держались так, словно предвкушали что-то приятное. Уловив их настроение, Сантен полюбопытствовала:
— Почему мы здесь остановились, Х-ани?
Каждый день бездействия она переживала теперь все острее, испытывая нетерпение и беспокойство.
— Мы ждем перед тем, как совершить переход, — ответила старая женщина, и большего от нее нельзя было добиться.
— Переход куда? Куда мы отправляемся? — Но Х-ани отмалчивалась, жестом показывая куда-то на восток. Произнесла лишь название, которое Сантен смогла перевести, как «место, где ничто не умирает».
Ребенок Сантен сильно вырос, живот тоже. Иногда было трудно дышать и почти невозможно удобно устроиться на голой земле. Она соорудила некое подобие гнезда, выстелив его мягкой травой, чем от души развеселила двух стариков. Для них голая земля уже была мягкой постелью, а подушками являлись собственные плечи.
Лежа в своем гнездышке, Сантен пробовала сосчитать дни и месяцы, прошедшие с тех пор, как они были с Мишелем, но время странным образом стерлось в памяти. Она могла быть уверенной только в том, что срок уже близко. Это же подтвердила и Х-ани, ощупав ее своими мягкими, опытными руками.
— Ребенок уже опускается и рвется на свободу. У тебя будет мальчик, Нэм Чайлд, — пообещала она, взяв Сантен с собой в пустыню, чтобы насобирать трав, которые понадобятся во время родов.
В отличие от многих племен, живших по законам каменного века, бушмены очень хорошо понимали, что такое деторождение, относясь к сексуальному акту не как к чему-то случайному и малозначительному, но как к первому шагу на долгом пути рождения ребенка.
— Где отец твоего подрастающего сына, Нэм Чайлд? — спросила Х-ани и, увидев слезы в глазах девушки, тихо ответила сама: — Он умер в северной стране на самом краю земли. Разве не так?
— Откуда ты узнала, что я с севера? — спросила Сантен, радуясь, что может уйти от причинявших ей боль воспоминаний о Мишеле.
— Ты большая, больше, чем любой бушмен в пустыне, — объяснила Х-ани. — И значит, ты должна была прийти с севера, где жизнь совсем легкая, из страны хороших дождей и обильной пищи.
Вода для старой женщины значила в жизни все.
— Ветры с дождем приходят с севера, значит, и ты пришла с севера.
Заинтригованная подобной логикой, Сантен улыбнулась.
— А как ты узнала, что я издалека?
— У тебя светлая кожа, а не потемневшая, как у бушменов. Здесь, в центре мира, солнце стоит над головой, никогда не уходя на север или юг, а на востоке и западе оно стоит низко, посылая лучи впустую, так что ты должна прийти издалека, где солнцу недостает тепла и силы, чтобы сделать твою кожу темной.
— И ты знаешь о других людях, похожих на меня, Х-ани? Больших людях со светлой кожей? Ты когданибудь раньше видела таких людей, как я? — с нетерпением спросила Сантен. Увидев, что во взгляде старой женщины промелькнула тень, схватила ее за руку. — Скажи мне, старая, мудрая Х-ани, где ты видела моих людей? В какой стороне и как далеко отсюда? Смогу ли я добраться до них? Пожалуйста, скажи мне.
Теперь уже тень непонимания затуманила взор Х-ани; поковыряв в носу, она как будто задумалась.
— Скажи мне, Х-ани, — Сантен легонько потрясла ее за руку.
— Я слышала, как старики говорили об этом. Но я никогда этих людей не видела и не знаю, где их можно найти.
Сантен мгновенно поняла, что бушменка говорит неправду. А Х-ани с внезапным ожесточением забормотала:
— Они свирепые, как львы, и ядовитые, как скорпионы. Саны скрываются от них…
Х-ани вскочила на ноги в крайнем возбуждении, схватила свой мешок и палку, поспешила из лагеря и не возвращалась до захода солнца.
В ту ночь, после того как Сантен свернулась калачиком на своем травяном ложе, Х-ани прошептала на ухо О-хва:
— Ребенок тоскует по своему народу.
— Я видел, с какой грустью она смотрит на юг.
— Сколько дней пути, чтобы добраться до земли бледных гигантов? — с неохотой спросила Х-ани. — Как далеко идти до ее клана?
— Меньше одной луны, — проворчал О-хва, и оба надолго замолчали, не отрывая взглядов от завораживающей игры голубоватых языков пламени костра.
— Я хочу еще раз услышать плач ребенка, прежде чем умру, — сказала наконец Х-ани.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170