***
На восходе солнца Сантен была на вершине небольшого холма позади шато верхом на Облаке, и когда эскадрилья взлетела, отправляясь на патрулирование, она встала на стременах и махала летчикам на прощание.
Маленький американец, которого Мишель называл Хэнком, летел во главе, он покачал крыльями и помахал ей, а она рассмеялась и помахала в ответ, хотя слезы бежали у нее по щекам и, казалось, превращались на холодном утреннем ветру в сосульки.
Сантен и Анна работали все утро, чтобы снова закрыть салон, покрыть мебель чехлами от пыли и убрать сервиз и столовое серебро. Втроем пообедали на кухне: с вечера остались деликатесы из мяса и дичи и ветчина. Хотя Сантен была бледна, а под глазами у нее голубые тени, темные, как синяки, и хотя едва отведала пищи и пригубила вина, говорила она нормально, обсуждая повседневные домашние дела и задания, которые надо было выполнить в тот день. Граф и Анна наблюдали за ней тайно и с волнением, не совсем уверенные в том, как им воспринимать ее неестественное спокойствие, и в конце обеда граф уже не мог более сдерживаться.
— Ты здорова, моя маленькая?
— Генерал сказал, что я выдержу, — ответила Сантен. — Я хочу доказать, что он не ошибся. — Она поднялась из-за стола. — Через час я вернусь помочь тебе, Анна.
Взяла охапку роз, которые вынесли из салона, и пошла к конюшне. Проехала верхом до конца аллеи, и солдаты в длинных колоннах, одетые в хаки и сгибавшиеся под тяжестью своего оружия и выкладки, что-то кричали ей, когда она проезжала мимо. Сантен улыбалась и махала им, а они мечтательно смотрели ей вслед.
Сантен привязала Облако к воротам кладбища и с охапкой цветов обошла сбоку покрытую мхом каменную церковь. Темно-зеленое тисовое дерево раскинуло ветви над участком де Тири, свежевскопанная земля была утоптана, а могила выглядела как одна из овощных грядок Анны, только не так аккуратно обработанная и выровненная.
Сантен принесла лопату из-под навеса в дальнем конце кладбища и принялась за работу. Закончив, красиво разложила розы и немного отступила назад. Ее юбки были грязными, грязь была и под ногтями.
— Вот так, — произнесла она удовлетворенно. — Так намного лучше. Как только сумею найти каменотеса, договорюсь о надгробном памятнике, Мишель, и я снова приду завтра со свежими цветами.
В тот день Сантен работала с Анной, почти не отвлекаясь и не останавливаясь ни на минуту, прервавшись только перед наступлением сумерек, чтобы поехать верхом на холм и посмотреть, как самолеты возвращаются с севера. В тот вечер в эскадрилье недоставало еще двух самолетов, и траурная ноша, которую Сантен несла после гибели Мишеля, утроилась.
После ужина, как только они вымыли посуду, Сантен пошла в свою спальню. Она была измучена, и очень хотелось спать, но все то горе, которое днем Сантен не подпускала к себе, вышло на нее из темноты, и она уткнулась в подушку, чтобы заглушить рыдания.
И все же Анна услышала их, ибо прислушивалась, ожидая этого. Она вошла в ночной рубашке и спальном чепце с оборками, неся свечу. Задула ее и скользнула под одеяла, прижала к себе Сантен, тихо напевая ей и держа в объятиях, пока наконец девушка не заснула. На рассвете Сантен снова была на холме. Дни и недели шли, повторяя друг друга, и она чувствовала себя пойманной в ловушку, лишенной надежды в этой рутине отчаяния. В повседневности были только маленькие вариации. Дюжина новых СЕ-5а в эскадрилье, все еще покрытых заводской грязно-коричнево-желтой краской и пилотируемых летчиками, каждый маневр которых даже Сантен говорил со всей очевидностью, что они — новички, в то время как число ярко раскрашенных машин, ей знакомых, уменьшалось с каждым возвращением. Колонны людей и техники, двигавшейся по главной дороге ниже замка, становились гуще с каждым днем, и чувствовалось все возрастающее беспокойство и напряжение, которое передавалось даже им троим в шато.
— Теперь уже со дня на день, — продолжал повторять граф, — оно начнется. Вот увидите, что я не ошибаюсь.
Однажды утром маленький американец, сделав круг, возвратился туда, где Сантен ждала на холме, и, далеко высунувшись из открытой кабины, сбросил что-то. Это был маленький пакет с привязанной к нему яркой лентой, служившей метой. Он упал за вершиной холма, и Сантен послала Облако вниз по склону и нашла ленту висящей на живой изгороди у подножия. Когда Хэнк снова сделал над ней круг, подняла пакет вверх, чтобы показать ему. Он поприветствовал ее и, набрав высоту, улетел в сторону гряды.
В уединении своей комнаты Сантен вскрыла пакет. В нем оказались пара вышитых «крылышек» нагрудного знака авиации сухопутных войск Великобритании и медаль в красном кожаном футляре. Она погладила блестящий шелк, на котором был подвешен серебряный крест, и, перевернув его, обнаружила на обороте выгравированную дату, имя Майкла и его звание. Третий предмет — фотография в желтовато-коричневом конверте. На ней — новые самолеты эскадрильи, поставленные широким полукругом, крыло к крылу, перед ангарами в Бертангле, а на переднем плане группа пилотов, смущенно улыбающихся фотографу. Сумасшедший шотландец, Эндрю, стоял рядом с Майклом, едва доставая ему до плеча, а у того фуражка сдвинута на затылок, руки в карманах. Он выглядел таким жизнерадостным и беспечным, что сердце Сантен сжалось настолько сильно, что она почувствовала, как задыхается. Она поместила фотографию в такую же серебряную рамочку, в какой была фотография ее матери, и держала рядом с кроватью. Медаль и «крылышки» положила в шкатулку для драгоценностей вместе с другими своими сокровищами.
Каждый день после полудня Сантен проводила час на кладбище. Выложила могилу красными кирпичами, которые нашла позади навеса с инвентарем.
— Это только до тех пор, когда мы сможем найти каменотеса, Мишель, — объяснила она ему, работая на четвереньках, и тщательно обыскивала поля и лес в поисках дикорастущих цветов, чтобы принести их сюда.
По вечерам Сантен ставила пластинку с записью «Аиды» и пристально вглядывалась в ту страницу своего атласа, что изображала имеющий очертания конской головы Африканский континент, а на нем — выделенные красным просторы империи, либо читала вслух что-нибудь из английских книг — Киплинга и Бернарда Шоу, — которые она выудила из материнской спальни наверху, в то время как граф внимательно слушал и поправлял ее произношение. Никто из них не произносил имя Майкла, но все помнили о нем каждую минуту. Казалось, что он — часть атласа, и английских книг, и ликующих звуков «Аиды».
Когда Сантен наконец чувствовала, что измучена совершенно, она обычно целовала отца и шла к себе в комнату. Но как только задувала свечу, горе приходило снова, а через несколько минут дверь мягко открывалась, и Анна входила, чтобы обнять ее и убаюкать, как маленькую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170