— Шон обернулся к офицеру из своего окружения: — Роджер, что происходит с первым?
— Изменений нет, сэр. Отбили две вражеские атаки, но сильно треплют германские пушки. Полковник Стивенс считает, что они смогут продержаться.
— Молодчина! — крякнул Шон. Хотя все это было похоже на попытку заделать течи в плотине, удерживая пригоршнями глины океан, они каким-то образом делали это, и каждый час, который держались, затуплял острие германского наступления.
— Пушки — вот главное, если мы сумеем подтянуть их достаточно быстро. Каково движение на главной дороге?
— Дорога, кажется, расчищается, и транспорт движется быстрее, сэр.
Если бы смогли до утра подтянуть двадцатипятифунтовые пушки к месту прорыва, то заставили бы противника дорого заплатить за его успехи. Сумели бы ударить по вклинившемуся врагу с трех сторон, сокрушить артиллерией.
Шон снова почувствовал упадок духа. Это была война пушек, все, в конце концов, сводилось к артиллерийской дуэли на истощение. Он сосредоточил внимание на расчетах, оценках риска и возможных потерь, отдаче приказов и распоряжений, но за всем этим его не оставляли мысли о девушке и ее возможных требованиях к нему.
Для начала необходимо контролировать свою естественную реакцию на то, что она поведала, ибо Шон был сыном викторианской эпохи и считал, что все люди, и особенно члены его собственной семьи, должны жить в соответствии с кодексом поведения, принятым в предыдущем веке. Конечно, предполагалось, что молодые люди отдадут дань увлечениям молодости. Шон и сам был небезгрешен — и стыдливо улыбнулся. Но порядочные молодые люди оставляли порядочных девушек в покое до тех пор, пока они не поженятся.
«Я потрясен», — понял он и снова улыбнулся. Офицеры у штабного стола заметили эту улыбку, вид у них стал озадаченным и неловким. «Что задумал старый черт на сей раз?» Они нервно обменялись взглядами.
— Вы еще не связались с полковником Кейтнессом? — Генерал прикрыл улыбку свирепо-хмурой миной, и все снова прилежно занялись своими делами.
«Я потрясен, — повторил про себя Шон, все еще веселясь над самим собой, но на сей раз сохраняя лицо бесстрастным. — И тем не менее, ведь Майкл — твое собственное дитя любви, плод одной из твоих эскапад. Твой первенец…» Боль, вызванная гибелью Майкла, навалилась опять, но он справился с ней.
«Теперь о девушке. — Шон стал размышлять о том, что узнал. — Она действительно беременна или это какая-то искусная форма шантажа?» Чтобы принять решение, потребовалось не больше нескольких секунд.
«Я не мог настолько ошибиться в моих оценках этой девушки. Она действительно верит, что беременна. — Существовали такие области женской анатомии и женской души, которые были для Шона совершенно незнакомой территорией. Опыт подсказывал: раз верит, что беременна, черт возьми, значит, беременна. Как она узнала об этом, он не мог понять, но был готов принять это. — Ладно, беременна, но ребенок ли это Майкла, а не какого-нибудь…»
Быстро отверг и эту мысль. «Она — из приличной семьи, тщательно охранялась отцом и этим ее драконом. Как им с Майклом удалось, — выше моего понимания… — Он снова чуть не улыбнулся, вспомнив, как часто и как ловко это удавалось в юности ему в столь же неблагоприятных обстоятельствах. — Изобретательность молодых влюбленных. — Покачал головой. — Хорошо, я принимаю и это. Это — ребенок Майкла. Сын Майкла!»
И только теперь Шон позволил радости заполнить душу. «Сын Майкла! Что-то от Майкла продолжает жить. — И тут же одернул себя. — Теперь успокойся, не сходи с ума. Она хочет поехать в Африку, но что, черт возьми, нам делать с ней? Я не могу принять ее у себя дома в Эмойени». На мгновение в памяти возник образ красивого дома на холме — «Жилища ветра», по-зулусски, который он построил для своей жены. Страстное желание оказаться там с ней накатило с огромной мощью. Пришлось побороть его, прежде чем рассуждать дальше.
«Три. Три красивые женщины, все гордые и волевые, живущие в одном доме. — Инстинктивно Шон понял, что эта маленькая француженка и его собственная любимая и любовью избалованная дочь стали бы соперничать и драться, как две дикие кошки в мешке. — Покачал головой. — Только этого не хватает для полного счастья, когда меня там нет и некому будет их разнять. Нужно придумать что-нибудь получше. Что же, во имя всего святого, нам делать с этой беременной маленькой кобылкой?»
— Сэр! Сэр! — позвал его один из офицеров, передавая наушник полевого телефона. — Я наконец пробился к полковнику Кейтнессу.
Шон выхватил наушник.
— Дуглас! — рявкнул он. Связь была плохая, звуки в эфире шипели и накатывали, будто морской прибой, поэтому голос Дугласа Кейтнесса, казалось, доносился из-за океана.
— Алло, сэр, пушки только что подошли…
— Слава Богу.
— Я развернул их на… — Кейтнесс дал координаты по карте. — Они уже палят, и гунны, кажется, выдохлись. Я собираюсь совершить рейд на их позиции на рассвете.
— Дуглас, будь осторожен, у тебя нет резервов, я смогу поддержать тебя только после полудня.
— Хорошо, я понял, но мы не можем им позволить свободно перегруппироваться.
— Конечно, нет, — согласился Шон. — Держи меня в курсе дела. Кстати, направляю тебе еще четыре батареи и часть второго батальона, но до полудня они не доберутся.
— Спасибо, сэр, они нам пригодятся.
— Действуй, дружище. — Шон вернул офицеру наушник, и пока смотрел, как перемещают цветные булавки на карте, пришло решение его личной проблемы.
«Гарри…» Он подумал о своем брате-близнеце и почувствовал знакомое чувство вины и сострадания. Гаррик Кортни, брат, которого Шон сделал хромым.
Это произошло много лет назад, и все же каждое мгновение того страшного дня было настолько ясно в памяти Шона, что, казалось, все случилось сегодня утром.
Двое братьев, подростков-близнецов, спорящих из-за ружья, которое они выкрали из отцовской комнаты для хранения охотничьих ружей и которое было заряжено крупной дробью, шагали сквозь золотую траву, покрывавшую холмы Зулуленда.
— Я первый увидел инконку, — настаивал Гарри. Они собирались охотиться на старого самца маленькой южно-африканской антилопы, чье обиталище обнаружили накануне.
— А я придумал взять ружье, — возражал ему Шон, сильнее сжимая оружие, — поэтому мне и стрелять. — Конечно, Шон, как всегда, настоял на своем.
Гарри взял Тинкера, их «охотничью» собаку-дворняжку. Они пошли по краю густых зарослей, чтобы загнать антилопу туда, где брат поджидал с ружьем.
От подножия холма послышались слабые крики Гарри и отчаянный лай Тинкера, почуявшего запах антилопы. Потом в траве зашелестело, длинные желтые стебли с шумом раздвинулись и вышел инконка, направляясь прямо туда, где на гребне холма лежал Шон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
— Изменений нет, сэр. Отбили две вражеские атаки, но сильно треплют германские пушки. Полковник Стивенс считает, что они смогут продержаться.
— Молодчина! — крякнул Шон. Хотя все это было похоже на попытку заделать течи в плотине, удерживая пригоршнями глины океан, они каким-то образом делали это, и каждый час, который держались, затуплял острие германского наступления.
— Пушки — вот главное, если мы сумеем подтянуть их достаточно быстро. Каково движение на главной дороге?
— Дорога, кажется, расчищается, и транспорт движется быстрее, сэр.
Если бы смогли до утра подтянуть двадцатипятифунтовые пушки к месту прорыва, то заставили бы противника дорого заплатить за его успехи. Сумели бы ударить по вклинившемуся врагу с трех сторон, сокрушить артиллерией.
Шон снова почувствовал упадок духа. Это была война пушек, все, в конце концов, сводилось к артиллерийской дуэли на истощение. Он сосредоточил внимание на расчетах, оценках риска и возможных потерь, отдаче приказов и распоряжений, но за всем этим его не оставляли мысли о девушке и ее возможных требованиях к нему.
Для начала необходимо контролировать свою естественную реакцию на то, что она поведала, ибо Шон был сыном викторианской эпохи и считал, что все люди, и особенно члены его собственной семьи, должны жить в соответствии с кодексом поведения, принятым в предыдущем веке. Конечно, предполагалось, что молодые люди отдадут дань увлечениям молодости. Шон и сам был небезгрешен — и стыдливо улыбнулся. Но порядочные молодые люди оставляли порядочных девушек в покое до тех пор, пока они не поженятся.
«Я потрясен», — понял он и снова улыбнулся. Офицеры у штабного стола заметили эту улыбку, вид у них стал озадаченным и неловким. «Что задумал старый черт на сей раз?» Они нервно обменялись взглядами.
— Вы еще не связались с полковником Кейтнессом? — Генерал прикрыл улыбку свирепо-хмурой миной, и все снова прилежно занялись своими делами.
«Я потрясен, — повторил про себя Шон, все еще веселясь над самим собой, но на сей раз сохраняя лицо бесстрастным. — И тем не менее, ведь Майкл — твое собственное дитя любви, плод одной из твоих эскапад. Твой первенец…» Боль, вызванная гибелью Майкла, навалилась опять, но он справился с ней.
«Теперь о девушке. — Шон стал размышлять о том, что узнал. — Она действительно беременна или это какая-то искусная форма шантажа?» Чтобы принять решение, потребовалось не больше нескольких секунд.
«Я не мог настолько ошибиться в моих оценках этой девушки. Она действительно верит, что беременна. — Существовали такие области женской анатомии и женской души, которые были для Шона совершенно незнакомой территорией. Опыт подсказывал: раз верит, что беременна, черт возьми, значит, беременна. Как она узнала об этом, он не мог понять, но был готов принять это. — Ладно, беременна, но ребенок ли это Майкла, а не какого-нибудь…»
Быстро отверг и эту мысль. «Она — из приличной семьи, тщательно охранялась отцом и этим ее драконом. Как им с Майклом удалось, — выше моего понимания… — Он снова чуть не улыбнулся, вспомнив, как часто и как ловко это удавалось в юности ему в столь же неблагоприятных обстоятельствах. — Изобретательность молодых влюбленных. — Покачал головой. — Хорошо, я принимаю и это. Это — ребенок Майкла. Сын Майкла!»
И только теперь Шон позволил радости заполнить душу. «Сын Майкла! Что-то от Майкла продолжает жить. — И тут же одернул себя. — Теперь успокойся, не сходи с ума. Она хочет поехать в Африку, но что, черт возьми, нам делать с ней? Я не могу принять ее у себя дома в Эмойени». На мгновение в памяти возник образ красивого дома на холме — «Жилища ветра», по-зулусски, который он построил для своей жены. Страстное желание оказаться там с ней накатило с огромной мощью. Пришлось побороть его, прежде чем рассуждать дальше.
«Три. Три красивые женщины, все гордые и волевые, живущие в одном доме. — Инстинктивно Шон понял, что эта маленькая француженка и его собственная любимая и любовью избалованная дочь стали бы соперничать и драться, как две дикие кошки в мешке. — Покачал головой. — Только этого не хватает для полного счастья, когда меня там нет и некому будет их разнять. Нужно придумать что-нибудь получше. Что же, во имя всего святого, нам делать с этой беременной маленькой кобылкой?»
— Сэр! Сэр! — позвал его один из офицеров, передавая наушник полевого телефона. — Я наконец пробился к полковнику Кейтнессу.
Шон выхватил наушник.
— Дуглас! — рявкнул он. Связь была плохая, звуки в эфире шипели и накатывали, будто морской прибой, поэтому голос Дугласа Кейтнесса, казалось, доносился из-за океана.
— Алло, сэр, пушки только что подошли…
— Слава Богу.
— Я развернул их на… — Кейтнесс дал координаты по карте. — Они уже палят, и гунны, кажется, выдохлись. Я собираюсь совершить рейд на их позиции на рассвете.
— Дуглас, будь осторожен, у тебя нет резервов, я смогу поддержать тебя только после полудня.
— Хорошо, я понял, но мы не можем им позволить свободно перегруппироваться.
— Конечно, нет, — согласился Шон. — Держи меня в курсе дела. Кстати, направляю тебе еще четыре батареи и часть второго батальона, но до полудня они не доберутся.
— Спасибо, сэр, они нам пригодятся.
— Действуй, дружище. — Шон вернул офицеру наушник, и пока смотрел, как перемещают цветные булавки на карте, пришло решение его личной проблемы.
«Гарри…» Он подумал о своем брате-близнеце и почувствовал знакомое чувство вины и сострадания. Гаррик Кортни, брат, которого Шон сделал хромым.
Это произошло много лет назад, и все же каждое мгновение того страшного дня было настолько ясно в памяти Шона, что, казалось, все случилось сегодня утром.
Двое братьев, подростков-близнецов, спорящих из-за ружья, которое они выкрали из отцовской комнаты для хранения охотничьих ружей и которое было заряжено крупной дробью, шагали сквозь золотую траву, покрывавшую холмы Зулуленда.
— Я первый увидел инконку, — настаивал Гарри. Они собирались охотиться на старого самца маленькой южно-африканской антилопы, чье обиталище обнаружили накануне.
— А я придумал взять ружье, — возражал ему Шон, сильнее сжимая оружие, — поэтому мне и стрелять. — Конечно, Шон, как всегда, настоял на своем.
Гарри взял Тинкера, их «охотничью» собаку-дворняжку. Они пошли по краю густых зарослей, чтобы загнать антилопу туда, где брат поджидал с ружьем.
От подножия холма послышались слабые крики Гарри и отчаянный лай Тинкера, почуявшего запах антилопы. Потом в траве зашелестело, длинные желтые стебли с шумом раздвинулись и вышел инконка, направляясь прямо туда, где на гребне холма лежал Шон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170