Она взвесила кошелек в руке — почти двести франков в золотых луидорах — и бросила в сумку.
Волоча саквояж, сбежала по лестнице в кухню.
— Где папа? — закричала она.
— Он пошел наверх, на самый верхний этаж. — Анна запихивала связки лука, ветчинные окорока и хлеб в мешок из-под зерна. Кивком головы указала на пустые крюки на стене. — Взял свое ружье и много коньяка.
— Я приведу его. Присмотри за моей сумкой.
Сантен подхватила юбки и помчалась обратно по лестнице.
На верхних этажах шато царила неразбериха. Санитары пытались освободить салон и основную лестницу.
— Сантен! — Бобби Кларк крикнул через лестничный колодец: — Ты готова ехать? — Он держал с одного конца носилки и старался перекричать голоса санитаров и стоны раненых.
Сантен пробивала себе дорогу наверх, сопротивляясь давлению спускавшихся вниз по лестнице. Бобби поймал ее за рукав, когда она с ними поравнялась:
— Куда вы идете? Нам надо скорее выбираться отсюда!
— Мой отец… Я должна найти отца! — Она стряхнула руку Бобби.
Самые верхние этажи дома были уже пусты, и Сантен, осматривая их на бегу, пронзительно кричала:
— Папа! Папа! Где ты?
Она пробежала по длинной галерее, со стен которой надменно взирали портреты ее предков. В конце галереи налегла на створчатые двери, что вели в спальные покои матери, сохранявшиеся графом все эти годы в неизменном виде.
Нашла отца в гардеробной. Тяжело обмякнув, он сидел на гобеленовом стуле с высокой спинкой перед портретом матери Сантен и поднял голову, когда дочь ворвалась в комнату.
— Папа, мы должны немедленно уезжать!
Казалось, он не узнает ее. На полу рядом с ним стояли три нераспечатанные бутылки коньяка, а еще одну, полупустую, он держал за горлышко. Граф сделал большой глоток, по-прежнему глядя на портрет.
— Папа, пожалуйста, мы же должны ехать!
Единственный глаз даже не моргнул, когда еще один снаряд разорвался в шато, где-то в восточном крыле.
Сантен схватила отца за руку и попыталась поднять на ноги, но он был слишком тяжелым. Лишь немного коньяка пролилось на рубашку.
— Немцы прорвались, папа! Пожалуйста, пойдем со мной.
— Немцы! — внезапно взревел граф и оттолкнул дочь от себя. — Я сражусь с ними снова!
Вскинул длинноствольную винтовку «шаспо», которая лежала на коленях, и выстрелил вверх, в расписной потолок. Пыль от штукатурки сделала волосы и усы графа седыми, заметно состарив его.
— Пусть только придут! Это говорю я, Луи де Тири, пусть все они приходят! Я готов дать им бой!
Он был не в себе от спиртного и от отчаяния, но Сантен все пыталась поднять его на ноги.
— Мы должны уезжать отсюда!
— Никогда! — заорал он и еще грубее оттолкнул ее от себя. — Я никогда отсюда не уеду! Это моя земля, мой дом… и дом моей любимой жены… — глаза графа светились сумасшедшим блеском, — …моей дорогой жены. — Простер руку к портрету: — Я останусь с ней, я буду сражаться с ними здесь, на моей собственной земле.
Сантен поймала протянутую руку за запястье и подергала, пытаясь поднять отца, но граф, приподнявшись, опять оттолкнул дочь к стене и принялся перезаряжать старинную винтовку, держа ее на коленях.
«Я должна позвать Анну на помощь».
Она побежала к двери, и в эту минуту новый снаряд попал в северную часть шато. За грохотом рушащейся кладки и разлетающегося на осколки стекла мгновенно последовала взрывная волна. Она бросила Сантен на колени и сорвала несколько тяжелых портретов со стен галереи.
Девушка поднялась на ноги и побежала по галерее. Азотисто-кислый резкий запах взрывчатки смешивался с едким запахом дыма. Лестница была почти пуста. Выносили последних раненых. Когда Сантен выбежала во двор, две перегруженные санитарные машины выезжали через ворота и поворачивали на аллею.
— Анна! — пронзительно закричала она. Та привязывала саквояж и разбухший мешок к крыше одной из санитарных машин, но тут же спрыгнула вниз.
— Помоги мне. Папе нехорошо…
Три снаряда один за другим попали в шато, а еще несколько разорвались на поляне у конюшни и в парке. Германские наблюдатели, должно быть, заметили движение вокруг здания. Их батареи вели пристрелку.
— Где он?
— Наверху. В маминой гардеробной. Он сошел с ума, Анна. Напился до безумия. Я не могу его поднять.
Войдя в дом, они сразу же почувствовали запах дыма. По мере того как взбирались по лестницам, он усиливался, а густые клубы уже вились вокруг. Когда женщины добрались до второго этажа, обе кашляли и хрипели от удушья.
Дым в галерее мешал видеть что-либо уже в нескольких шагах, через эту завесу просвечивало колеблющееся оранжевое зарево: огонь разгорелся в передних комнатах и светился в дверях.
— Иди обратно, — задыхаясь, произнесла Анна, — я найду его.
Сантен упрямо покачала головой и двинулась дальше. Еще один гаубичный снаряд ударил по шато, часть стены галереи рухнула, частично завалив проход, а закружившаяся кирпичная пыль смешалась с густым дымом, ослепив женщин, так что они съежились и присели на вершине лестницы.
Дым и пыль немного рассеялись, но пробоина в стене, словно вытяжная труба, усилила пламя: оно с неистовым ревом взмывало вверх, а жар наступал сплошной стеной, преграждая дорогу.
— Папа! — закричала Сантен, отшатнувшись от пламени. — Папа! Где ты?
Пол под ногами подпрыгнул, когда снаряды опять ударили по древнему зданию. Женщины были оглушены громом падающих стен и потолков и нарастающим ревом огня.
— Папа! — Голос дочери почти утонул в грохоте, но Анна взвыла, перекрикивая ее:
— Луи, viens cheri — приди ко мне, мой дорогой! Даже в своем горе Сантен поняла, что никогда не слышала, чтобы Анна обращалась к ее отцу с нежными словами. Это, казалось, и подняло его на ноги.
Сквозь дым и пыль появился граф. Пламя ревело вокруг, поднимаясь уже у ног, — горели половицы, лизало его с обшитых деревом стен, а дым покрывал темным плащом, так что де Тири казался существом из самого ада.
Рот был открыт и издавал дикий, полный страдания звук.
— Он поет, — прошептала Анна. — «Марсельезу».
— К оружию, граждане, вас батальон зовет.
Только тогда Сантен узнала искаженный припев.
— Вперед! Вперед! Пускай земля кровищу гадов пьет.
Слова стали неразличимыми, а голос графа ослаб, когда жар обступил его со всех сторон. Винтовка выскользнула из руки, он упал и пополз к ним. Сантен попыталась было пробраться к отцу, но жар не дал сделать ей и шагу, и Анна оттащила ее назад.
Темно-коричневые пятна появились на рубашке графа, когда белый лен стал обугливаться, но страшный звук все еще шел из его открытого рта, и он все еще полз по горящему полу галереи.
Вдруг густая темная копна волос вспыхнула, и показалось, будто отец надел золотую корону. Сантен была не в состоянии ни отвести глаз, ни снова заговорить, она лишь беспомощно прильнула к Анне и почувствовала, как рыдания сокрушают тело этой немолодой женщины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
Волоча саквояж, сбежала по лестнице в кухню.
— Где папа? — закричала она.
— Он пошел наверх, на самый верхний этаж. — Анна запихивала связки лука, ветчинные окорока и хлеб в мешок из-под зерна. Кивком головы указала на пустые крюки на стене. — Взял свое ружье и много коньяка.
— Я приведу его. Присмотри за моей сумкой.
Сантен подхватила юбки и помчалась обратно по лестнице.
На верхних этажах шато царила неразбериха. Санитары пытались освободить салон и основную лестницу.
— Сантен! — Бобби Кларк крикнул через лестничный колодец: — Ты готова ехать? — Он держал с одного конца носилки и старался перекричать голоса санитаров и стоны раненых.
Сантен пробивала себе дорогу наверх, сопротивляясь давлению спускавшихся вниз по лестнице. Бобби поймал ее за рукав, когда она с ними поравнялась:
— Куда вы идете? Нам надо скорее выбираться отсюда!
— Мой отец… Я должна найти отца! — Она стряхнула руку Бобби.
Самые верхние этажи дома были уже пусты, и Сантен, осматривая их на бегу, пронзительно кричала:
— Папа! Папа! Где ты?
Она пробежала по длинной галерее, со стен которой надменно взирали портреты ее предков. В конце галереи налегла на створчатые двери, что вели в спальные покои матери, сохранявшиеся графом все эти годы в неизменном виде.
Нашла отца в гардеробной. Тяжело обмякнув, он сидел на гобеленовом стуле с высокой спинкой перед портретом матери Сантен и поднял голову, когда дочь ворвалась в комнату.
— Папа, мы должны немедленно уезжать!
Казалось, он не узнает ее. На полу рядом с ним стояли три нераспечатанные бутылки коньяка, а еще одну, полупустую, он держал за горлышко. Граф сделал большой глоток, по-прежнему глядя на портрет.
— Папа, пожалуйста, мы же должны ехать!
Единственный глаз даже не моргнул, когда еще один снаряд разорвался в шато, где-то в восточном крыле.
Сантен схватила отца за руку и попыталась поднять на ноги, но он был слишком тяжелым. Лишь немного коньяка пролилось на рубашку.
— Немцы прорвались, папа! Пожалуйста, пойдем со мной.
— Немцы! — внезапно взревел граф и оттолкнул дочь от себя. — Я сражусь с ними снова!
Вскинул длинноствольную винтовку «шаспо», которая лежала на коленях, и выстрелил вверх, в расписной потолок. Пыль от штукатурки сделала волосы и усы графа седыми, заметно состарив его.
— Пусть только придут! Это говорю я, Луи де Тири, пусть все они приходят! Я готов дать им бой!
Он был не в себе от спиртного и от отчаяния, но Сантен все пыталась поднять его на ноги.
— Мы должны уезжать отсюда!
— Никогда! — заорал он и еще грубее оттолкнул ее от себя. — Я никогда отсюда не уеду! Это моя земля, мой дом… и дом моей любимой жены… — глаза графа светились сумасшедшим блеском, — …моей дорогой жены. — Простер руку к портрету: — Я останусь с ней, я буду сражаться с ними здесь, на моей собственной земле.
Сантен поймала протянутую руку за запястье и подергала, пытаясь поднять отца, но граф, приподнявшись, опять оттолкнул дочь к стене и принялся перезаряжать старинную винтовку, держа ее на коленях.
«Я должна позвать Анну на помощь».
Она побежала к двери, и в эту минуту новый снаряд попал в северную часть шато. За грохотом рушащейся кладки и разлетающегося на осколки стекла мгновенно последовала взрывная волна. Она бросила Сантен на колени и сорвала несколько тяжелых портретов со стен галереи.
Девушка поднялась на ноги и побежала по галерее. Азотисто-кислый резкий запах взрывчатки смешивался с едким запахом дыма. Лестница была почти пуста. Выносили последних раненых. Когда Сантен выбежала во двор, две перегруженные санитарные машины выезжали через ворота и поворачивали на аллею.
— Анна! — пронзительно закричала она. Та привязывала саквояж и разбухший мешок к крыше одной из санитарных машин, но тут же спрыгнула вниз.
— Помоги мне. Папе нехорошо…
Три снаряда один за другим попали в шато, а еще несколько разорвались на поляне у конюшни и в парке. Германские наблюдатели, должно быть, заметили движение вокруг здания. Их батареи вели пристрелку.
— Где он?
— Наверху. В маминой гардеробной. Он сошел с ума, Анна. Напился до безумия. Я не могу его поднять.
Войдя в дом, они сразу же почувствовали запах дыма. По мере того как взбирались по лестницам, он усиливался, а густые клубы уже вились вокруг. Когда женщины добрались до второго этажа, обе кашляли и хрипели от удушья.
Дым в галерее мешал видеть что-либо уже в нескольких шагах, через эту завесу просвечивало колеблющееся оранжевое зарево: огонь разгорелся в передних комнатах и светился в дверях.
— Иди обратно, — задыхаясь, произнесла Анна, — я найду его.
Сантен упрямо покачала головой и двинулась дальше. Еще один гаубичный снаряд ударил по шато, часть стены галереи рухнула, частично завалив проход, а закружившаяся кирпичная пыль смешалась с густым дымом, ослепив женщин, так что они съежились и присели на вершине лестницы.
Дым и пыль немного рассеялись, но пробоина в стене, словно вытяжная труба, усилила пламя: оно с неистовым ревом взмывало вверх, а жар наступал сплошной стеной, преграждая дорогу.
— Папа! — закричала Сантен, отшатнувшись от пламени. — Папа! Где ты?
Пол под ногами подпрыгнул, когда снаряды опять ударили по древнему зданию. Женщины были оглушены громом падающих стен и потолков и нарастающим ревом огня.
— Папа! — Голос дочери почти утонул в грохоте, но Анна взвыла, перекрикивая ее:
— Луи, viens cheri — приди ко мне, мой дорогой! Даже в своем горе Сантен поняла, что никогда не слышала, чтобы Анна обращалась к ее отцу с нежными словами. Это, казалось, и подняло его на ноги.
Сквозь дым и пыль появился граф. Пламя ревело вокруг, поднимаясь уже у ног, — горели половицы, лизало его с обшитых деревом стен, а дым покрывал темным плащом, так что де Тири казался существом из самого ада.
Рот был открыт и издавал дикий, полный страдания звук.
— Он поет, — прошептала Анна. — «Марсельезу».
— К оружию, граждане, вас батальон зовет.
Только тогда Сантен узнала искаженный припев.
— Вперед! Вперед! Пускай земля кровищу гадов пьет.
Слова стали неразличимыми, а голос графа ослаб, когда жар обступил его со всех сторон. Винтовка выскользнула из руки, он упал и пополз к ним. Сантен попыталась было пробраться к отцу, но жар не дал сделать ей и шагу, и Анна оттащила ее назад.
Темно-коричневые пятна появились на рубашке графа, когда белый лен стал обугливаться, но страшный звук все еще шел из его открытого рта, и он все еще полз по горящему полу галереи.
Вдруг густая темная копна волос вспыхнула, и показалось, будто отец надел золотую корону. Сантен была не в состоянии ни отвести глаз, ни снова заговорить, она лишь беспомощно прильнула к Анне и почувствовала, как рыдания сокрушают тело этой немолодой женщины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170