Поежилась от холодка вечернего бриза и поплотнее укутала плечи парусиновой «шалью». Маленький кусочек кремня надавил ей на грудь.
Сантен заметила, какими нежными стали в последнее время ее соски, а груди начали наливаться и твердеть, и сейчас помассировала их. Мысль о беременности придала силу. Посмотрела на юг и увидела любимую звезду Мишеля низко над горизонтом, где темный океан сливался с ночным небом.
— Ахернар, — прошептала она. — Мишель… — И когда произносила это имя, пальцы снова дотронулись до кусочка кремня в кармане. Было похоже, что эхо чуть ли не подарок Мишеля ей. Руки задрожали от волнения, когда она ударила камнем о стальное лезвие ножа и белые искры рассыпались в темноте скалистого убежища.
Сантен смотала нитки холста в неплотный шар, перемешав их с мелкой древесной стружкой, и принялась ударять над ним кремнем о сталь. Хотя каждая попытка вызывала дождь ярких белых искр, потребовалась осторожность и настойчивость, прежде чем наконец от шара не поднялась струйка дыма. Сантен раздула крошечное желтое пламя.
Пожарила полоски мяса над угольями. По вкусу оно напоминало не то говядину, не то крольчатину. Сантен смаковала каждый кусок, а поев, смазала жиром болезненные красные солнечные ожоги.
Отложила оставшиеся полоски поджаренного мяса на потом, развела побольше огонь, закутала плечи холстом и устроилась у ближней стены укрытия, положив рядом дубинку.
— Мне следовало бы помолиться… — После первых слов ей почудилось, что Анна где-то очень близко и наблюдает, как она часто делала раньше, когда Сантен, еще дитя, стояла на коленях у кровати, сложив перед собой руки.
— Благодарю тебя, всемогущий Бог, за спасение меня из моря и благодарю тебя за пищу и питье, что ты послал мне, но…
Молитва иссякла, Сантен почувствовала, что с губ готовы слететь скорее обвинения, чем благодарность.
«Богохульство!» Она прямо-таки услышала голос Анны и поспешно завершила молитву.
— О, Господи, пожалуйста, дай мне сил справиться с любыми испытаниями, что ты приготовил мне на грядущие дни, и, если тебе будет угодно, дай мне также мудрости, чтобы понять твой замысел и почему ты сваливаешь на меня кучу несчастий и бед. — Это был весь протест, на который Сантен могла, рискнув, отважиться. И пока пыталась решить, как подобает завершить молитву, заснула.
Когда она проснулась, огонь потух, оставив красные угольки. Сантен поначалу не поняла, где находится, что ее разбудило. Неожиданно с тошнотворной стремительностью все припомнилось. Услышала, что сразу за выходом из укрытия, там, в темноте, затаилось какое-то большое животное. По звуку было похоже, что оно ест. Сантен быстро бросила в костер собранные на берегу куски дерева и раздула пламя. У края освещенного огнем пространства разглядела тень гиены и поняла, что жареное мясо котика, которое она так тщательно упаковала в полоску парусины предыдущим вечером, исчезло.
Плача от ярости и безысходности, подняла ярко горящую головню и швырнула ее в гиену.
— Ах ты отвратительная тварь! — закричала она, и гиена, взвизгнув, скачками умчалась во тьму.
Под нежаркими лучами утреннего солнца на скалах грелось стадо тюленей. Сантен почувствовала, что голод и жажда дают о себе знать с новой силой.
Вооружившись двумя камнями размером со свой кулак и крепкой корягой, выброшенной на берег прибоем, она с необычайным проворством поползла по расщелине, стараясь подобраться к животным как можно ближе. Но прежде чем она успела преодолеть половину расстояния, стадо с ревом скрылось в бурунах и теперь не выберется из воды до тех пор, пока Сантен не исчезнет из виду.
Отчаявшись, она вернулась в пещеру. На песке возле потухшего костра виднелись пятна застывшего тюленьего жира. Вытащив из холодного пепелища обгоревшую головешку, растерла уголек в пыль, смешала на ладони с жиром и стала осторожно мазать нос и щеки черной смесью там, где ничем не защищенная кожа сгорела вчера на солнце.
Сантен окинула взглядом свое прибежище. В ее распоряжении имелись складной нож, кусочек кремня, коряга и капюшон из парусины. Не хотелось покидать это место. Уже несколько часов оно служило домом. Но она заставила себя повернуться и пойти отсюда прочь, направляясь по голому пляжу к югу, туда, где перед ней вновь простиралась зловеще-нескончаемая прибрежная пустыня.
В эту ночь она не нашла ни пещеры, где можно было укрыться, ни кучи плавника, прибитого к каменистому мысу. У нее не было еды, утолить жажду тоже было нечем. Кое-как завернулась в капюшон и лежала, не шевелясь, на жестком песке под дюнами. Всю ночь холодный слабый ветер гнал по пляжу мелкий морской песок, и к рассвету ее с ног до головы одело искрящимся светлым покрывалом. Запорошило ресницы, волосы покрывал слой песка и соли. От холода, ушибов и невероятного перенапряжения тело онемело так, что сначала она, как старуха, заковыляла по берегу, опираясь на палку. Согревшись немного от ходьбы, Сантен почувствовала, что двигаться стало легче, но знала, что слабеет с каждым шагом. По мере того как солнце поднималось выше, жажда начала сжигать нутро, она стиснула зубы, ибо не могла даже крикнуть. Губы распухли и потрескались, раздувшийся шероховатый язык прилепился вязкой слюной к горлу, Сантен не могла даже пошевелить им.
Она склонилась над набегавшей волной, погрузив лицо; потом смочила в воде свою парусиновую накидку и оставшуюся на ней скудную одежду, едва удерживаясь от искушения глотнуть чистой и прохладной морской влаги.
Стало легче лишь на минуту. Когда вода высохла, обожженное солнцем лицо стало покалывать от выступившей соли; сухие, все в трещинах, губы пылали огнем, казалось, что кожа превращается в тонкий пергамент, который вот-вот разорвется от натяжения, а жажда сведет с ума.
В середине дня далеко впереди на мягком влажном песке она разглядела сгустки черных движущихся теней. Однако пятнышки обернулись четырьмя большими чайками с чисто-белыми грудками и черными спинками, с криком налетавшими друг на друга, открыв желтые клювы и борясь за кусок выброшенной прибоем поживы.
Взмахнув крыльями, они поднялись в воздух, как только девушка приблизилась к ним: добыча, из-за которой дрались птицы, оказалась для них слишком тяжелой и осталась лежать на песке. Это была большая мертвая, вся искалеченная чайками, рыба. Сантен рванулась из последних сил, упав возле рыбины на колени. Она вцепилась в нее обеими руками, но тут же поперхнулась от омерзения и отбросила от себя, вытирая руки о полотняную юбку. Рыба уже воняла, пальцы утонули в мягкой разлагавшейся плоти, будто в застывшем жире.
Девушка отползла в сторону и села на песок, обхватив руками колени и крепко прижав их к груди, не сводя глаз с горы вонючей мертвечины, всеми силами пытаясь позабыть о терзавшей ее мучительной жажде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
Сантен заметила, какими нежными стали в последнее время ее соски, а груди начали наливаться и твердеть, и сейчас помассировала их. Мысль о беременности придала силу. Посмотрела на юг и увидела любимую звезду Мишеля низко над горизонтом, где темный океан сливался с ночным небом.
— Ахернар, — прошептала она. — Мишель… — И когда произносила это имя, пальцы снова дотронулись до кусочка кремня в кармане. Было похоже, что эхо чуть ли не подарок Мишеля ей. Руки задрожали от волнения, когда она ударила камнем о стальное лезвие ножа и белые искры рассыпались в темноте скалистого убежища.
Сантен смотала нитки холста в неплотный шар, перемешав их с мелкой древесной стружкой, и принялась ударять над ним кремнем о сталь. Хотя каждая попытка вызывала дождь ярких белых искр, потребовалась осторожность и настойчивость, прежде чем наконец от шара не поднялась струйка дыма. Сантен раздула крошечное желтое пламя.
Пожарила полоски мяса над угольями. По вкусу оно напоминало не то говядину, не то крольчатину. Сантен смаковала каждый кусок, а поев, смазала жиром болезненные красные солнечные ожоги.
Отложила оставшиеся полоски поджаренного мяса на потом, развела побольше огонь, закутала плечи холстом и устроилась у ближней стены укрытия, положив рядом дубинку.
— Мне следовало бы помолиться… — После первых слов ей почудилось, что Анна где-то очень близко и наблюдает, как она часто делала раньше, когда Сантен, еще дитя, стояла на коленях у кровати, сложив перед собой руки.
— Благодарю тебя, всемогущий Бог, за спасение меня из моря и благодарю тебя за пищу и питье, что ты послал мне, но…
Молитва иссякла, Сантен почувствовала, что с губ готовы слететь скорее обвинения, чем благодарность.
«Богохульство!» Она прямо-таки услышала голос Анны и поспешно завершила молитву.
— О, Господи, пожалуйста, дай мне сил справиться с любыми испытаниями, что ты приготовил мне на грядущие дни, и, если тебе будет угодно, дай мне также мудрости, чтобы понять твой замысел и почему ты сваливаешь на меня кучу несчастий и бед. — Это был весь протест, на который Сантен могла, рискнув, отважиться. И пока пыталась решить, как подобает завершить молитву, заснула.
Когда она проснулась, огонь потух, оставив красные угольки. Сантен поначалу не поняла, где находится, что ее разбудило. Неожиданно с тошнотворной стремительностью все припомнилось. Услышала, что сразу за выходом из укрытия, там, в темноте, затаилось какое-то большое животное. По звуку было похоже, что оно ест. Сантен быстро бросила в костер собранные на берегу куски дерева и раздула пламя. У края освещенного огнем пространства разглядела тень гиены и поняла, что жареное мясо котика, которое она так тщательно упаковала в полоску парусины предыдущим вечером, исчезло.
Плача от ярости и безысходности, подняла ярко горящую головню и швырнула ее в гиену.
— Ах ты отвратительная тварь! — закричала она, и гиена, взвизгнув, скачками умчалась во тьму.
Под нежаркими лучами утреннего солнца на скалах грелось стадо тюленей. Сантен почувствовала, что голод и жажда дают о себе знать с новой силой.
Вооружившись двумя камнями размером со свой кулак и крепкой корягой, выброшенной на берег прибоем, она с необычайным проворством поползла по расщелине, стараясь подобраться к животным как можно ближе. Но прежде чем она успела преодолеть половину расстояния, стадо с ревом скрылось в бурунах и теперь не выберется из воды до тех пор, пока Сантен не исчезнет из виду.
Отчаявшись, она вернулась в пещеру. На песке возле потухшего костра виднелись пятна застывшего тюленьего жира. Вытащив из холодного пепелища обгоревшую головешку, растерла уголек в пыль, смешала на ладони с жиром и стала осторожно мазать нос и щеки черной смесью там, где ничем не защищенная кожа сгорела вчера на солнце.
Сантен окинула взглядом свое прибежище. В ее распоряжении имелись складной нож, кусочек кремня, коряга и капюшон из парусины. Не хотелось покидать это место. Уже несколько часов оно служило домом. Но она заставила себя повернуться и пойти отсюда прочь, направляясь по голому пляжу к югу, туда, где перед ней вновь простиралась зловеще-нескончаемая прибрежная пустыня.
В эту ночь она не нашла ни пещеры, где можно было укрыться, ни кучи плавника, прибитого к каменистому мысу. У нее не было еды, утолить жажду тоже было нечем. Кое-как завернулась в капюшон и лежала, не шевелясь, на жестком песке под дюнами. Всю ночь холодный слабый ветер гнал по пляжу мелкий морской песок, и к рассвету ее с ног до головы одело искрящимся светлым покрывалом. Запорошило ресницы, волосы покрывал слой песка и соли. От холода, ушибов и невероятного перенапряжения тело онемело так, что сначала она, как старуха, заковыляла по берегу, опираясь на палку. Согревшись немного от ходьбы, Сантен почувствовала, что двигаться стало легче, но знала, что слабеет с каждым шагом. По мере того как солнце поднималось выше, жажда начала сжигать нутро, она стиснула зубы, ибо не могла даже крикнуть. Губы распухли и потрескались, раздувшийся шероховатый язык прилепился вязкой слюной к горлу, Сантен не могла даже пошевелить им.
Она склонилась над набегавшей волной, погрузив лицо; потом смочила в воде свою парусиновую накидку и оставшуюся на ней скудную одежду, едва удерживаясь от искушения глотнуть чистой и прохладной морской влаги.
Стало легче лишь на минуту. Когда вода высохла, обожженное солнцем лицо стало покалывать от выступившей соли; сухие, все в трещинах, губы пылали огнем, казалось, что кожа превращается в тонкий пергамент, который вот-вот разорвется от натяжения, а жажда сведет с ума.
В середине дня далеко впереди на мягком влажном песке она разглядела сгустки черных движущихся теней. Однако пятнышки обернулись четырьмя большими чайками с чисто-белыми грудками и черными спинками, с криком налетавшими друг на друга, открыв желтые клювы и борясь за кусок выброшенной прибоем поживы.
Взмахнув крыльями, они поднялись в воздух, как только девушка приблизилась к ним: добыча, из-за которой дрались птицы, оказалась для них слишком тяжелой и осталась лежать на песке. Это была большая мертвая, вся искалеченная чайками, рыба. Сантен рванулась из последних сил, упав возле рыбины на колени. Она вцепилась в нее обеими руками, но тут же поперхнулась от омерзения и отбросила от себя, вытирая руки о полотняную юбку. Рыба уже воняла, пальцы утонули в мягкой разлагавшейся плоти, будто в застывшем жире.
Девушка отползла в сторону и села на песок, обхватив руками колени и крепко прижав их к груди, не сводя глаз с горы вонючей мертвечины, всеми силами пытаясь позабыть о терзавшей ее мучительной жажде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170