Сантен почувствовала на своем теле какую-то вязаную материю. Ощущение было столь неприятным и незнакомым, что вернуло ей сознание. Показалось, что лежит на чем-то мягком, но она знала, что это невозможно, так же как невозможным казался проникавший в зеленую парусину свет. Девушка была слишком слаба, чтобы размышлять над всем этим. Когда она попробовала оставить веки открытыми; они сомкнулись снова и больше не поддавались.
Внутри нее была пустота, все странным образом болталось, словно она стала яйцом, сваренным всмятку, и только снаружи осталась хрупкая оболочка. Сравнение почему-то вызвало у нее улыбку, но даже усилие, потраченное на улыбку, оказалось слишком большим, и Сантен провалилась в убаюкивающую темноту.
В следующий раз пришла в себя от звука тихого пения, кто-то пел, а она лежала с закрытыми глазами и вдруг сообразила, что понимает слова. Это была грустная песня о любви, песня-плачь о возлюбленной, которую поющий знал еще до войны.
Голос был мужским и, как ей вдруг показалось, самым волнующим из всех, какие ей когда-либо доводилось слышать. Не хотелось, чтобы песня кончалась, но неожиданно она оборвалась, и мужчина засмеялся.
— А-а, так тебе это тоже нравится, — спросил он на африкаанс. Ответил ребенок: «Да! Да!» Так громко и так отчетливо, что веки Сантен разом открылись. Это был голос Шаса. Все воспоминания той ночи и схватка со львом на дереве мопани мгновенно нахлынули, захотелось снова кричать.
— Моего крошку, спасите моего крошку! — Голова Сантен заметалась по подушке. Только сейчас до нее дошло, что она одна в крытой соломой хижине с парусиновыми боками. Лежит на прохладной кровати одетая в длинную, тонкую и прохладную ночную рубашку.
— Шаса! — позвала Сантен и попыталась сесть, но удалось лишь судорожно дернуться, а из горла вырвался приглушенный хриплый шепот. — Шаса! — на этот раз она собрала все силы. — Шаса! — как лягушка, хрипло проквакала Сантен.
За палаткой послышалось испуганное восклицание, до нее долетел грохот перевернутого стула. Вход в хижину закрыла темная тень, в проеме появилась чья-то фигура, к ней и рванулась Сантен.
Там стоял мужчина. В руках держал Шаса.
Высокий и широкоплечий. Свет был ему в спину, и разглядеть лицо она не могла.
— Итак, спящая красавица проснулась. — Вот он, этот глубокий волнующий голос. — Наконец после долгих ожиданий.
Все еще держа ее сына, шагнул к кровати и склонился над ней.
— Мы волновались, — мягко произнес он. Сантен взглянула в лицо самого красивого мужчины, которого ей когда-либо доводилось встречать, с золотыми волосами и желтыми, как у леопарда, глазами на загорелом золотистом лице.
Шаса у него на руках скакал вверх-вниз и рвался к ней.
— Мама!
— Мой малыш! — Сантен подняла руку вверх, и незнакомец посадил ребенка рядом с ней.
А потом осторожно взял Сантен за плечи и приподнял, чтобы она могла сидеть, опершись на валик за спиной. Руки мужчины загорелые и сильные, а пальцы тонкие, как у пианиста.
— Кто вы? — Голос Сантен был охрипшим и очень слабым, под глазами жуткие синяки.
— Меня зовут Лотар де ла Рей, — ответил он, а Шаса сжал кулачки и колотил ими по плечу мамы, выражая тем самым избыток своих чувств.
— Ну-ну! — Лотар взял маленькие ручки в свои. — Твоя мама еще не готова к такому сильному излиянию твоей любви, пока еще не готова.
Сантен заметила, как смягчилось выражение его лица, когда он взглянул на ребенка.
— Что со мной произошло? Где я?
— На вас напал лев. Когда я выстрелил в зверя, вы упали с дерева.
— Да, это я помню, а потом…
— У вас было сотрясение мозга, воспалились раны от когтей льва.
— И сколько это продолжалось?
— Шесть дней. Но худшее позади. Правда, отечность на ноге все еще большая и воспаление не прошло, мевру Кортни.
Сантен замерла от неожиданности.
— Вы называете меня этим именем. Откуда оно вам известно?
— Я знаю, что вас зовут мевру Сантен Кортни, что вы одна из выживших с госпитального судна «Протеа Касл».
— Откуда? Откуда вы знаете эти вещи?
— Меня отправил на поиски ваш свекор.
— Мой свекор?
— Да, полковник Кортни. И эта женщина. Анна Сток.
— Анна?! Анна жива? — Сантен схватила его за руку.
— На этот счет нет ни малейших сомнений. Она очень даже жива.
— Это самые чудесные новости! Я думала, что она утонула.
Сантен вдруг замолчала, сообразив, что все еще держит мужчину за руку. Опустила руку на простыню и откинулась на поднятые подушки.
— Расскажите мне, расскажите мне все. Как она? Откуда вы узнали, где меня искать? Где сейчас Анна? Когда я увижу ее?
Лотар снова рассмеялся, обнажив свои белоснежные зубы.
— Так с чего же мне начать?
— Начните с Анны, расскажите мне о ней.
Он говорил, а она жадно слушала, не спуская глаз с лица, задавая один вопрос за другим, борясь с собственной слабостью и утопая в звучании его голоса. И была невероятно счастлива, оттого что слышит радостные вести из реального мира, в котором отсутствовала столь долго, что принес их такой же белый, как и она, человек, что снова смотрит на представителя цивилизованного мира.
День подходил к концу, вечерний сумрак наполнил хижину, когда Шаса вдруг заплакал требовательно и сердито. Лотар прервал свой рассказ.
— Он голодный.
— Я покормлю его, если вы оставите нас ненадолго, минхерц.
— Не покормите, — покачал головой Лотар. — У вас пропало молоко.
Известие повергло Сантен в шок. Она безмолвно смотрела на Лотара. Целый вихрь мыслей пронесся в голове. Увлеченная его рассказом и погрузившаяся в свои переживания, до этого мгновения она не успела даже подумать о том, что, кроме нее, в лагере нет женщин, что в течение шести суток за ней, абсолютно беспомощной, кто-то ухаживал, мыл, перебинтовывал раны, менял белье и кормил. Слова Лотара, произнесенные с какой-то будничной прямолинейностью, вернули ее в реальность, в эту хижину. Пока Сантен смотрела на него, чувствовала, как краска стыда заливает ей лицо. Щеки запылали, когда она представила, что эти тонкие пальцы касались мест, которых до этого касался лишь один-единственный мужчина. Захотелось спрятаться при мысли, что довелось увидеть желтым пронзительным глазам незнакомца.
Сантен сгорала от смущения, а потом — невероятно, но это было так — ее обуяло дикое и бесстыдное возбуждение, от которого перехватило дыхание. Опустив глаза, она отвернулась, чтобы Лотар не увидел ее пунцовых щек.
А тот, казалось, совсем не замечал ни смущения, ни заалевших щек.
— Ну, давай, солдат, покажем маме, что мы теперь умеем делать, — произнес он, сажая Шаса к себе на колени и протягивая малышу ложку с едой.
— Ам, ам, — зачмокал губами малыш, открывая широко рот навстречу каждой протянутой ложке.
— Вы ему нравитесь.
— Ну да, мы с ним друзья, — признался Лотар, вытирая влажной салфеткой размазанную по всему лицу Шаса кашу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170