Маленькая процессия остановилась, чтобы посмотреть на вздымавшуюся вершину. Скалы пестрели пронзительно-желтыми и ядовито-зелеными пятнами мхов и лишайников, крошечные горные барсучки измазали камни своими испражнениями, стекавшими, как слезы, что катятся порой по щекам слона.
На уступе, в трехстах футах у них над головой, стояла маленькая антилопа. От испуга она с блеянием, больше похожим на звук детского игрушечного свистка, пулей взлетела на верх отвесной скалы, перепрыгивая с одного невидимого уступа на другой с той грациозностью, на какую способна лишь она, серна, и исчезла за гребнем.
Они карабкались по крутому, осыпавшемуся под ногами склону, пока не добрались до основания утеса. Скала была гладкой и прохладной и нависала под углом, словно крыша высокого собора.
— Не сердитесь, о, духи, что мы проникли в ваше тайное место, — прошептала Х-ани, утирая слезы, бороздившие ее старые, пожелтевшие щеки. — Мы пришли со смирением, добрые духи, мы пришли, чтобы узнать, в чем мы провинились и как нам исправить нашу вину.
О-хва протянул к жене руку, взяв ее ладонь в свою, и так они стояли под неприступной скалой, похожие на двух маленьких детей.
— Мы пришли, чтобы петь и танцевать в твою честь, — шептал старик. — Мы пришли с миром, чтобы потом с вашего благоволения воссоединиться с детьми нашего клана, которые умерли от великой лихорадки в далеком краю.
В этой глубоко интимной сцене чувства этих двоих людей были обнажены до предела, и Сантен смутилась. Повернувшись в другую сторону, побрела вдоль узкой галереи под горой. Внезапно остановилась, не сводя изумленных глаз с высокой каменной стены, нависавшей над головой.
— Животные, — прошептала она.
Сантен почувствовала, как внутри зашевелился суеверный страх, мурашки побежали по коже, ибо вся стена была изрисована странными, ни на что не похожими рисунками. Это были изображения корчившихся от боли животных. Детская простота форм придавала им красоту, какую увидишь лишь во сне, и трогательную схожесть со зверьми, которых они собой изображали. Она узнала темные массивные очертания слонов с бивнями и носорогов с их рогами-обломками, силуэты антилопы-гну и быстроногой газели, тесными фалангами выступавшее по каменной стене.
— И люди, — снова прошептала Сантен, находя взглядом тоненькие фигурки, преследующие стада диких животных.
Больше похожие на сказочных существ, они изображались как мужчины-воины, вооруженные луками и увенчанные коронами из стрел. Пенисы гордо торчали, несоизмеримо огромные, а груди и ягодицы у женщин выпирали как особый знак женской красоты.
Рисунки поднимались так высоко по гладким стенам, что художники, должно быть, возводили леса, как потом Микеланджело, чтобы суметь сделать их. Наскальная живопись древних мастеров была наивной, естественные пропорции животных и людей не соблюдались. Например, одна из мужских фигур была больше, чем носорог, на которого охотились. Но это только странным образом углубляло впечатление от рисунков. Сантен забыла обо всем и любовалась ими. Она остановилась в восхищении перед картиной, изображавшей целую группу рыжих антилоп, которые мчались, налетая друг на друга и образовывая общую живую массу. Подгрудки и вздыбленные плечи животных были выполнены столь совершенно, что этой сцене в мифологии Санов наверняка отводилось вполне определенное место.
Здесь и нашла ее Х-ани, присев рядом на корточки.
— Кто рисовал все это?
— Духи Санов. Давным-давно, очень давно.
— Разве их нарисовали не люди?
— Нет! Нет! Люди не обладают таким умением, это рисунки духов.
Значит, навыки творчества давно утеряны. Сантен почувствовала некоторое разочарование. А она-то надеялась, что старая бушменка была одним из таких художников и что у нее появится возможность понаблюдать за тем, как она работает.
— Очень давно рисовали, — повторила Х-ани. — Ни мой отец, ни мой дед не помнили, когда.
Сантен осталось только проглотить эту пилюлю и продолжить наслаждаться изумительной экспозицией.
День уже клонился к вечеру, но пока он еще не кончился, они с Х-ани медленно пробирались вокруг скалы, задрав головы и любуясь произведениями древнего искусства. В некоторых местах камень раскрошился, а кое-где ветер и бури сделали свое дело, изображения разрушились, но в защищенных от ветров естественных нишах или там, где скала нависала крышей, краски казались такими свежими, а цвета столь живыми и яркими, словно рисунки только-только сделали.
Когда день уже почти закончился, они подошли к месту стоянки людей и увидели, что древний очаг полон пепла, а каменные стены покрыты толстым слоем сажи; здесь же лежала куча высохших деревяшек, чтобы снова разводить огонь.
— Завтра мы узнаем, по-прежнему ли враждебно настроены духи или нам позволят продолжить путь, — объяснила Х-ани. — Мы отправимся очень рано, потому что нам нужно достичь тайника до того, как взойдет солнце. Жара делает стражей беспокойными и опасными.
— Что это за место? — не переставала спрашивать Сантен, но старая женщина снова уклонилась от ответа, напустив на себя рассеянный вид, и лишь повторила слово, которое на языке бушменов имело несколько схожих значений и переводилось как «скрытое место» или «безопасное укрытие». Больше ничего не стала объяснять.
Как и предупредила Х-ани, на следующее утро вышли в путь до восхода солнца; оба старика были странно притихшими, явно встревоженными и, как показалось Сантен, словно боялись чего-то.
Небо едва-едва начало светлеть, когда внезапно тропа на скале сделала резкий поворот и они оказались у подножия узкой, клинообразной долины, дно которой так густо поросло буйной зеленью, что, решила Сантен, его наверняка питали подземные воды. Тропа, по которой шли, была едва заметной, вся заросла травой. Ясно, что по ней никто не ходил много месяцев или даже лет. Пришлось наклоняться под густо переплетенными ветвями и перешагивать через поваленные суки и молодую поросль. Высоко на скалах Сантен разглядела огромные, сложенные из мохнатых веток гнезда стервятников, из которых высовывали свои голые розовые головы уродливые птенцы.
— Место Вечной Жизни, — проговорила Х-ани, заметив интерес девушки к птенцам. — Любое существо, рожденное здесь, благословляют духи. Даже птицы это, похоже, знают.
Высокие скалы смыкались над их головами по мере того, как долина сужалась, тропа наконец закончилась, уткнувшись в образовавшийся в скале угол, загородивший небо.
О-хва запел своим гортанным голосом, обращаясь к духам-призракам:
— Мы желаем войти в ваше самое сокровенное место, духи Всего Сущего, духи нашего клана. Откройте же путь для нас. — И он умоляюще распростер руки. — Пусть стражи пропустят нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
На уступе, в трехстах футах у них над головой, стояла маленькая антилопа. От испуга она с блеянием, больше похожим на звук детского игрушечного свистка, пулей взлетела на верх отвесной скалы, перепрыгивая с одного невидимого уступа на другой с той грациозностью, на какую способна лишь она, серна, и исчезла за гребнем.
Они карабкались по крутому, осыпавшемуся под ногами склону, пока не добрались до основания утеса. Скала была гладкой и прохладной и нависала под углом, словно крыша высокого собора.
— Не сердитесь, о, духи, что мы проникли в ваше тайное место, — прошептала Х-ани, утирая слезы, бороздившие ее старые, пожелтевшие щеки. — Мы пришли со смирением, добрые духи, мы пришли, чтобы узнать, в чем мы провинились и как нам исправить нашу вину.
О-хва протянул к жене руку, взяв ее ладонь в свою, и так они стояли под неприступной скалой, похожие на двух маленьких детей.
— Мы пришли, чтобы петь и танцевать в твою честь, — шептал старик. — Мы пришли с миром, чтобы потом с вашего благоволения воссоединиться с детьми нашего клана, которые умерли от великой лихорадки в далеком краю.
В этой глубоко интимной сцене чувства этих двоих людей были обнажены до предела, и Сантен смутилась. Повернувшись в другую сторону, побрела вдоль узкой галереи под горой. Внезапно остановилась, не сводя изумленных глаз с высокой каменной стены, нависавшей над головой.
— Животные, — прошептала она.
Сантен почувствовала, как внутри зашевелился суеверный страх, мурашки побежали по коже, ибо вся стена была изрисована странными, ни на что не похожими рисунками. Это были изображения корчившихся от боли животных. Детская простота форм придавала им красоту, какую увидишь лишь во сне, и трогательную схожесть со зверьми, которых они собой изображали. Она узнала темные массивные очертания слонов с бивнями и носорогов с их рогами-обломками, силуэты антилопы-гну и быстроногой газели, тесными фалангами выступавшее по каменной стене.
— И люди, — снова прошептала Сантен, находя взглядом тоненькие фигурки, преследующие стада диких животных.
Больше похожие на сказочных существ, они изображались как мужчины-воины, вооруженные луками и увенчанные коронами из стрел. Пенисы гордо торчали, несоизмеримо огромные, а груди и ягодицы у женщин выпирали как особый знак женской красоты.
Рисунки поднимались так высоко по гладким стенам, что художники, должно быть, возводили леса, как потом Микеланджело, чтобы суметь сделать их. Наскальная живопись древних мастеров была наивной, естественные пропорции животных и людей не соблюдались. Например, одна из мужских фигур была больше, чем носорог, на которого охотились. Но это только странным образом углубляло впечатление от рисунков. Сантен забыла обо всем и любовалась ими. Она остановилась в восхищении перед картиной, изображавшей целую группу рыжих антилоп, которые мчались, налетая друг на друга и образовывая общую живую массу. Подгрудки и вздыбленные плечи животных были выполнены столь совершенно, что этой сцене в мифологии Санов наверняка отводилось вполне определенное место.
Здесь и нашла ее Х-ани, присев рядом на корточки.
— Кто рисовал все это?
— Духи Санов. Давным-давно, очень давно.
— Разве их нарисовали не люди?
— Нет! Нет! Люди не обладают таким умением, это рисунки духов.
Значит, навыки творчества давно утеряны. Сантен почувствовала некоторое разочарование. А она-то надеялась, что старая бушменка была одним из таких художников и что у нее появится возможность понаблюдать за тем, как она работает.
— Очень давно рисовали, — повторила Х-ани. — Ни мой отец, ни мой дед не помнили, когда.
Сантен осталось только проглотить эту пилюлю и продолжить наслаждаться изумительной экспозицией.
День уже клонился к вечеру, но пока он еще не кончился, они с Х-ани медленно пробирались вокруг скалы, задрав головы и любуясь произведениями древнего искусства. В некоторых местах камень раскрошился, а кое-где ветер и бури сделали свое дело, изображения разрушились, но в защищенных от ветров естественных нишах или там, где скала нависала крышей, краски казались такими свежими, а цвета столь живыми и яркими, словно рисунки только-только сделали.
Когда день уже почти закончился, они подошли к месту стоянки людей и увидели, что древний очаг полон пепла, а каменные стены покрыты толстым слоем сажи; здесь же лежала куча высохших деревяшек, чтобы снова разводить огонь.
— Завтра мы узнаем, по-прежнему ли враждебно настроены духи или нам позволят продолжить путь, — объяснила Х-ани. — Мы отправимся очень рано, потому что нам нужно достичь тайника до того, как взойдет солнце. Жара делает стражей беспокойными и опасными.
— Что это за место? — не переставала спрашивать Сантен, но старая женщина снова уклонилась от ответа, напустив на себя рассеянный вид, и лишь повторила слово, которое на языке бушменов имело несколько схожих значений и переводилось как «скрытое место» или «безопасное укрытие». Больше ничего не стала объяснять.
Как и предупредила Х-ани, на следующее утро вышли в путь до восхода солнца; оба старика были странно притихшими, явно встревоженными и, как показалось Сантен, словно боялись чего-то.
Небо едва-едва начало светлеть, когда внезапно тропа на скале сделала резкий поворот и они оказались у подножия узкой, клинообразной долины, дно которой так густо поросло буйной зеленью, что, решила Сантен, его наверняка питали подземные воды. Тропа, по которой шли, была едва заметной, вся заросла травой. Ясно, что по ней никто не ходил много месяцев или даже лет. Пришлось наклоняться под густо переплетенными ветвями и перешагивать через поваленные суки и молодую поросль. Высоко на скалах Сантен разглядела огромные, сложенные из мохнатых веток гнезда стервятников, из которых высовывали свои голые розовые головы уродливые птенцы.
— Место Вечной Жизни, — проговорила Х-ани, заметив интерес девушки к птенцам. — Любое существо, рожденное здесь, благословляют духи. Даже птицы это, похоже, знают.
Высокие скалы смыкались над их головами по мере того, как долина сужалась, тропа наконец закончилась, уткнувшись в образовавшийся в скале угол, загородивший небо.
О-хва запел своим гортанным голосом, обращаясь к духам-призракам:
— Мы желаем войти в ваше самое сокровенное место, духи Всего Сущего, духи нашего клана. Откройте же путь для нас. — И он умоляюще распростер руки. — Пусть стражи пропустят нас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170