Анна завернула ее в нагретое перед печкой полотенце.
— На улице уже почти светло!
— И немедленно возвращайся сюда. Сегодня полно работы. Твой отец перевел нас на голодную диету своей неуместной щедростью.
— Нам нужно было предложить этим доблестным летчикам поесть.
Сантен натянула одежду и присела на табурет, чтобы застегнуть крючки на сапогах для верховой езды.
— И не болтайся по лесу…
— Да тише ты, Анна. — Сантен вскочила и шумно сбежала по лестнице.
— Сразу же возвращайся! — громко крикнула Анна ей вслед.
Облако услыхал приближение девушки и тихо заржал. Обеими руками Сантен обняла его за шею и поцеловала в бархатистую серую морду.
— Bonjour, здравствуй, мой дорогой. — Она стащила у Анны из-под носа два кусочка сахара, и Облако ронял слюну на ладонь, которая кормила его. Сантен вытерла руку о шею коня, и, когда отвернулась, чтобы снять седло с крюка, жеребец подтолкнул ее мордой в поясницу, требуя еще лакомства.
Снаружи было темно и холодно, и наездница пустила жеребца легким галопом, наслаждаясь ледяным потоком воздуха, обдувающим лицо; нос и уши Сантен ярко порозовели, а глаза начали слезиться. На гребне холма девушка, натянув поводья, остановила коня и стала вглядываться в мягкий, оружейно-металлического оттенка блеск рассвета, наблюдая, как небо над длинным горизонтом становится цвета спелых апельсинов. Позади Сантен на фоне неба вспыхивали и гасли резкие, мигающие отсветы артиллерийского огня. Девушка ждала, когда пролетят самолеты.
Даже при орудийных залпах она услышала вдали гул моторов, и вот они, рыча, влетели в желтый рассвет, такие свирепые, быстрые и прекрасные, как соколы; такие, что Сантен вновь почувствовала, как сильнее забилось ее сердце, и она встала на стременах, чтобы приветствовать их.
Ведущим был зеленый самолет, с тигровыми полосами, нанесенными в знак побед, самолет неистового шотландца. Сантен подняла обе руки высоко над головой.
— Лети с Богом и возвращайся невредимым! — прокричала она свое благословение и увидела, как под смешной клетчатой шотландской шапочкой блеснули белые зубы, и зеленая машина, пролетая, покачала крыльями и начала забираться все выше в зловещие, мрачные тучи, которые висели над германскими позициями.
Сантен смотрела, как самолеты улетают, как другая машина пристраивается поближе к зеленому ведущему, образуя боевой порядок, и ее охватила огромная печаль, страшное ощущение неполноценности.
— Почему я не мужчина?! — громко крикнула она. — Почему я не могу отправиться с вами? — Но они уже скрылись из виду, и Сантен направила Облако вниз с холма.
«Они все погибнут, — подумалось ей. — Все молодые, сильные, красивые мужчины, а нам останутся лишь старые, увечные и уродливые». Ее опасения подтвердил отдаленный многоголосый гул орудий.
— Как бы я хотела, о, как бы я хотела… — произнесла она вслух, и жеребец повел ушами, чтобы слышать ее, но Сантен не продолжила, ибо не знала, чего так хотела. Знала только то, что внутри ее была пустота, которую отчаянно требовалось заполнить, огромное желание чего-то, чего сама не знала, и необыкновенная печаль обо всем мире. Сантен отпустила Облако попастись на небольшом поле позади шато и вернулась пешком с седлом на плече.
Отец сидел за кухонным столом, и она поцеловала его как бы между прочим. Повязка на глазу придавала ему лихой вид несмотря на то, что другой глаз воспалился; его лицо было таким же обвисшим и морщинистым, как морда ищейки, пахло чесноком и перегаром от выпитого красного вина.
Как обычно, они с Анной препирались в своей приветливой манере, и, усаживаясь перед «пиратом» и обхватив ладонями большую пузатую кружку с кофе, Сантен вдруг подумала, не спала ли Анна с отцом, и тут же удивилась, почему эта мысль раньше не приходила ей в голову.
Процесс произведения потомства для Сантен, как для деревенской девушки, не составлял тайны. Невзирая на протесты Анны, Сантен всегда помогала, когда к Облаку приводили кобыл из округи. Она единственная, кто мог справиться с большим белым жеребцом, когда он чуял кобылу, и успокоить его, чтобы он смог выполнить свое дело, не повредив себя или предмет своих чувств.
Логически рассуждая, Сантен пришла к выводу, что мужчина и женщина действуют по такому же принципу. Когда она спросила об этом Анну, та вначале пригрозила все рассказать отцу и вымыть ей рот мылом. Сантен терпеливо настаивала до тех пор, пока наконец Анна сиплым шепотом не подтвердила ее подозрения, поглядывая через кухню на графа с таким выражением лица, какого Сантен раньше не приходилось видеть и которое тогда она не могла постичь, но теперь оно приобрело логический смысл.
Глядя, как они спорят и смеются, девушка все расставила на свои места. Был случай, когда, испугавшись сновидения, она отправилась к Анне в комнату, чтобы та ее успокоила, и обнаружила, что кровать пуста. А озадачивающее присутствие под кроватью отца одной из юбок Анны, найденной Сантен, когда она подметала его спальню? Вот и на прошлой неделе из подвала, где помогала графу вычищать импровизированные стойла для домашнего скота, Анна вышла в соломе, прицепившейся сзади к ее юбкам и к пучку седеющих волос на самой его верхушке.
Это открытие каким-то образом усилило в Сантен чувство одиночества и пустоты. Теперь она ощущала себя действительно одинокой, изолированной и ненужной, опустошенной, с засевшей внутри болью.
— Я пойду погулять.
— О, нет. — Анна преградила ей путь. — Нам нужно добыть в дом какой-то еды, раз твой отец отдал все, что у нас было, и, мадемуазель, уж ты мне поможешь!
Необходимо было скрыться от них, чтобы побыть одной, свыкнуться с этим страшным новым душевным одиночеством. Сантен проворно нырнула под вытянутой рукой Анны и распахнула кухонную дверь.
На пороге стоял самый красивый человек, какого она когда-либо видела в своей жизни.
На нем были блестящие сапоги и безукоризненные бриджи для верховой езды, чуть более светлого бежевого цвета, чем форменный китель, сшитый из ткани типа «хаки» . Узкая талия стянута ремнем из глянцевитой кожи и начищенной меди, ремни портупеи пересекали грудь, подчеркивая широкие плечи. На левой стороне груди — «крылышки» знака авиации сухопутных войск Великобритании и ряд разноцветных орденских ленточек, на погонах сверкали значки, указывающие на звание, а форменный головной убор был тщательно помят так, как это принято у ветеранов истребителей, и небрежно посажен над невероятно голубыми глазами.
Сантен отпрянула на шаг, уставилась на это подобие молодого Бога и буквально остолбенела от неожиданности. В желудке у нее, как ей показалось, все превратилось в горячее, тяжелое, как расплавленный свинец, желе, которое стало разливаться вниз по телу, пока не возникло чувство, что ноги больше не могут выдерживать тяжести.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
— На улице уже почти светло!
— И немедленно возвращайся сюда. Сегодня полно работы. Твой отец перевел нас на голодную диету своей неуместной щедростью.
— Нам нужно было предложить этим доблестным летчикам поесть.
Сантен натянула одежду и присела на табурет, чтобы застегнуть крючки на сапогах для верховой езды.
— И не болтайся по лесу…
— Да тише ты, Анна. — Сантен вскочила и шумно сбежала по лестнице.
— Сразу же возвращайся! — громко крикнула Анна ей вслед.
Облако услыхал приближение девушки и тихо заржал. Обеими руками Сантен обняла его за шею и поцеловала в бархатистую серую морду.
— Bonjour, здравствуй, мой дорогой. — Она стащила у Анны из-под носа два кусочка сахара, и Облако ронял слюну на ладонь, которая кормила его. Сантен вытерла руку о шею коня, и, когда отвернулась, чтобы снять седло с крюка, жеребец подтолкнул ее мордой в поясницу, требуя еще лакомства.
Снаружи было темно и холодно, и наездница пустила жеребца легким галопом, наслаждаясь ледяным потоком воздуха, обдувающим лицо; нос и уши Сантен ярко порозовели, а глаза начали слезиться. На гребне холма девушка, натянув поводья, остановила коня и стала вглядываться в мягкий, оружейно-металлического оттенка блеск рассвета, наблюдая, как небо над длинным горизонтом становится цвета спелых апельсинов. Позади Сантен на фоне неба вспыхивали и гасли резкие, мигающие отсветы артиллерийского огня. Девушка ждала, когда пролетят самолеты.
Даже при орудийных залпах она услышала вдали гул моторов, и вот они, рыча, влетели в желтый рассвет, такие свирепые, быстрые и прекрасные, как соколы; такие, что Сантен вновь почувствовала, как сильнее забилось ее сердце, и она встала на стременах, чтобы приветствовать их.
Ведущим был зеленый самолет, с тигровыми полосами, нанесенными в знак побед, самолет неистового шотландца. Сантен подняла обе руки высоко над головой.
— Лети с Богом и возвращайся невредимым! — прокричала она свое благословение и увидела, как под смешной клетчатой шотландской шапочкой блеснули белые зубы, и зеленая машина, пролетая, покачала крыльями и начала забираться все выше в зловещие, мрачные тучи, которые висели над германскими позициями.
Сантен смотрела, как самолеты улетают, как другая машина пристраивается поближе к зеленому ведущему, образуя боевой порядок, и ее охватила огромная печаль, страшное ощущение неполноценности.
— Почему я не мужчина?! — громко крикнула она. — Почему я не могу отправиться с вами? — Но они уже скрылись из виду, и Сантен направила Облако вниз с холма.
«Они все погибнут, — подумалось ей. — Все молодые, сильные, красивые мужчины, а нам останутся лишь старые, увечные и уродливые». Ее опасения подтвердил отдаленный многоголосый гул орудий.
— Как бы я хотела, о, как бы я хотела… — произнесла она вслух, и жеребец повел ушами, чтобы слышать ее, но Сантен не продолжила, ибо не знала, чего так хотела. Знала только то, что внутри ее была пустота, которую отчаянно требовалось заполнить, огромное желание чего-то, чего сама не знала, и необыкновенная печаль обо всем мире. Сантен отпустила Облако попастись на небольшом поле позади шато и вернулась пешком с седлом на плече.
Отец сидел за кухонным столом, и она поцеловала его как бы между прочим. Повязка на глазу придавала ему лихой вид несмотря на то, что другой глаз воспалился; его лицо было таким же обвисшим и морщинистым, как морда ищейки, пахло чесноком и перегаром от выпитого красного вина.
Как обычно, они с Анной препирались в своей приветливой манере, и, усаживаясь перед «пиратом» и обхватив ладонями большую пузатую кружку с кофе, Сантен вдруг подумала, не спала ли Анна с отцом, и тут же удивилась, почему эта мысль раньше не приходила ей в голову.
Процесс произведения потомства для Сантен, как для деревенской девушки, не составлял тайны. Невзирая на протесты Анны, Сантен всегда помогала, когда к Облаку приводили кобыл из округи. Она единственная, кто мог справиться с большим белым жеребцом, когда он чуял кобылу, и успокоить его, чтобы он смог выполнить свое дело, не повредив себя или предмет своих чувств.
Логически рассуждая, Сантен пришла к выводу, что мужчина и женщина действуют по такому же принципу. Когда она спросила об этом Анну, та вначале пригрозила все рассказать отцу и вымыть ей рот мылом. Сантен терпеливо настаивала до тех пор, пока наконец Анна сиплым шепотом не подтвердила ее подозрения, поглядывая через кухню на графа с таким выражением лица, какого Сантен раньше не приходилось видеть и которое тогда она не могла постичь, но теперь оно приобрело логический смысл.
Глядя, как они спорят и смеются, девушка все расставила на свои места. Был случай, когда, испугавшись сновидения, она отправилась к Анне в комнату, чтобы та ее успокоила, и обнаружила, что кровать пуста. А озадачивающее присутствие под кроватью отца одной из юбок Анны, найденной Сантен, когда она подметала его спальню? Вот и на прошлой неделе из подвала, где помогала графу вычищать импровизированные стойла для домашнего скота, Анна вышла в соломе, прицепившейся сзади к ее юбкам и к пучку седеющих волос на самой его верхушке.
Это открытие каким-то образом усилило в Сантен чувство одиночества и пустоты. Теперь она ощущала себя действительно одинокой, изолированной и ненужной, опустошенной, с засевшей внутри болью.
— Я пойду погулять.
— О, нет. — Анна преградила ей путь. — Нам нужно добыть в дом какой-то еды, раз твой отец отдал все, что у нас было, и, мадемуазель, уж ты мне поможешь!
Необходимо было скрыться от них, чтобы побыть одной, свыкнуться с этим страшным новым душевным одиночеством. Сантен проворно нырнула под вытянутой рукой Анны и распахнула кухонную дверь.
На пороге стоял самый красивый человек, какого она когда-либо видела в своей жизни.
На нем были блестящие сапоги и безукоризненные бриджи для верховой езды, чуть более светлого бежевого цвета, чем форменный китель, сшитый из ткани типа «хаки» . Узкая талия стянута ремнем из глянцевитой кожи и начищенной меди, ремни портупеи пересекали грудь, подчеркивая широкие плечи. На левой стороне груди — «крылышки» знака авиации сухопутных войск Великобритании и ряд разноцветных орденских ленточек, на погонах сверкали значки, указывающие на звание, а форменный головной убор был тщательно помят так, как это принято у ветеранов истребителей, и небрежно посажен над невероятно голубыми глазами.
Сантен отпрянула на шаг, уставилась на это подобие молодого Бога и буквально остолбенела от неожиданности. В желудке у нее, как ей показалось, все превратилось в горячее, тяжелое, как расплавленный свинец, желе, которое стало разливаться вниз по телу, пока не возникло чувство, что ноги больше не могут выдерживать тяжести.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170