А Сантен стояла парализованная, не сводя глаз с отпечатков копыт, все еще не в состоянии усвоить то, что видела. Затем, так же внезапно, как остановилась, кинулась с места, охваченная бурей эмоций и чувств. Теперь она понимала, почему дикие звери были так неспокойны, почему предчувствия Х-ани подсказывали, что рядом было зло. Сантен тоже задрожала от страха, но к нему примешивались также радость, растерянность и неописуемое волнение.
— Шаса, это не отпечатки копыт зебры. Это наездники на лошадях. Шаса, цивилизованные люди, которые скачут на лошадях, подкованных железом!
На цепочке следов она действительно разглядела, что на копытах были железные подковы. Такое казалось абсолютно невозможным. Только не здесь, не в этой дикой глуши.
Руки Сантен инстинктивно протянулись к разрезу на полотняной накидке, которую она носила на плечах и под которой бесстыдно торчали полные груди. Прикрыв его, в страхе огляделась вокруг. Живя с бушменами, она привыкла смотреть на обнаженное тело как нечто совершенно естественное, но сейчас с ужасом поняла, что юбка у нее высоко задирается на длинных, стройных бедрах, и вдруг застыдилась.
Отпрянула от отпечатков, словно на нее уже показали пальцем.
— Человек, цивилизованный человек, — повторила она. В тот же миг в памяти возник образ Мишеля. И страстное желание вырваться на свободу пересилило стыд.
Она Подползла к следу снова, жадно всматриваясь в отпечатки, не в состоянии заставить себя дотронуться до них, боясь, как бы это не оказалось сном.
След был совсем свежим, таким свежим, что, пока она вглядывалась в него, один, яркий, осыпался, растекаясь тоненькими струйками высохшего песка.
— Час назад, Шаса, они проехали здесь, всего час назад, не больше.
Похоже, наездники вели, своих лошадей, двигаясь со скоростью меньше пяти миль в час.
— Всего в пяти милях от нас в этот самый момент находится цивилизованный человек, Шаса.
Сантен вскочила на ноги и побежала вдоль линии следов, потом снова остановилась, опустившись на колени. Раньше даже не заметила бы это — без уроков О-хва она была просто слепой, сейчас сразу увидела чужеродный металлический предмет, валявшийся в пучке сухой травы, хотя он и был размером с ноготь.
Подобранный предмет лежал у нее на ладони. Это была тусклая латунная пуговица, военная пуговица с чеканным гербом, оторванная нитка до сих пор торчала из дырки.
Сантен не сводила с нее глаз, словно это был бесценный бриллиант. На ней были изображены единорог и антилопа, позади щит, а внизу лента с девизом.
— «Ex Unitate Vires», — вслух прочла Сантен. Точно такие пуговицы она видела на форме генерала Шона Кортни, только у него они были начищены до блеска. «Сила в Союзе». Это был герб Южно-Африканского Союза.
— Солдат, Шаса! Один из людей генерала Кортни! В этот момент послышался отдаленный свист — призыв Х-ани. Сантен, вскочив на ноги, в нерешительности заколебалась. Все в ней отчаянно требовало ринуться вдогонку за лошадьми и наездниками, поехать с ними и вернуться в цивилизованный мир. Но опять послышался свист Х-ани, и Сантен оглянулась.
Она знала, как бушмены страшились всех иностранцев, рассказывая ей истории о зверских преследованиях, каким подвергался маленький народ. Дани не должна видеть этот след».
Прикрыла глаза от солнца, пристально глядя в направлении, куда уходили следы, но среди деревьев мопани ничто не шелохнулось.
— Она постарается остановить нас, Шаса. Х-ани и О-хва сделают все, чтобы не пустить нас. Разве мы сумеем покинуть стариков, Шаса? Но они не смогут пойти с нами, потому что подвергнутся ужасной опасности.
Сантен разрывалась на части.
— Но мы не можем с тобой упустить этот шанс. Это может быть наша единственная…
Х-ани засвистела опять, на этот раз гораздо ближе. Сантен разглядела среди деревьев ее крошечный силуэт, направлявшийся к ней. Рука виновато сжала латунную пуговицу и засунула подальше на дно мешка.
— Х-ани не должна увидеть эти следы, — повторила она, бросив быстрый взгляд на скалы, чтобы сориентироваться самой и знать, что сможет найти и вернуться сюда, а затем кинулась навстречу старой женщине, отводя ее прочь, в сторону от запрятанной среди гор долины.
В тот вечер, когда занимались обычными делами, Сантен с огромным трудом удавалось скрыть свое нервное возбуждение. На вопросы Х-ани отвечала невпопад. Вскоре после того, как они поели и короткие африканские сумерки кончились, ушла в свою хижину, сделав вид, что укладывается спать, и натянула на себя и Шаса шкуру антилопы. Она лежала очень тихо, стараясь дышать как можно ровнее, переживала и нервничала, пытаясь прийти к какому-нибудь решению.
Никаких способов догадаться, кто были наездники на лошадях, не было, но она твердо знала одно: из-за нее бушмены не должны подвергаться смертельной опасности. Знала и то, что воспользуется предоставленным ей шансом и пойдет по мучившему и дразнившему ее следу только ради того, что в нем таится возможное спасение и возвращение в иной, понятный ей мир.
— Мы должны отправиться, чтобы суметь догнать наездников прежде, чем Х-ани и О-хва догадаются, что мы ушли. В этом случае они не последуют за нами и не подвергнутся смертельной опасности. Мы уйдем, как только поднимется луна, малыш.
Она лежала, сжавшись в неподвижный комок, притворяясь спящей, пока горбатая луна не выкатилась из-за края долины. И тогда Сантен тихо встала, забрала свой мешок, шест и Шаса, сопевшего во сне, и неслышно выбралась на тропу.
Помедлив у поворота, оглянулась. В костре тлели угольки, луна светила прямо в хижину стариков. О-хва лежал в тени, и был виден один его темный силуэт, но фигурка Х-ани вся омыта лунным светом.
Казалось, ее янтарная кожа сияет изнутри. Сантен было хорошо видно, что голова Х-ани, как всегда, покоится на плече. Лицо было повернуто к Сантен, на нем застыло выражение печали и безнадежности, словно той невыносимой тоски и чувства покинутости, которые она будет переживать, когда проснется. Тяжелое ожерелье тускло поблескивало на впалой старенькой груди.
— Прощай, старейшая. Благодарю тебя за твою величайшую человечность и доброту, проявленную по отношению к нам. Я всегда буду любить тебя. Прости нас, маленькая Х-ани, но нам придется уйти.
Сантен должна была осторожно красться, пока не завернула за скалу и не отдалилась от лагеря. Когда она спешила по жесткой тропе, направляясь к пчелиному тоннелю, ее собственные слезы, соленые на вкус, застилали глаза и стекали по щекам в уголки рта.
Нащупала путь в абсолютной темноте, тепло пахнувшей густым медом, и выбралась снова на лунный свет по другую сторону долины. Остановилась, боясь услышать шорох бегущих за ней по камням голых ног, но единственным донесшимся звуком был вой стаи шакалов далеко внизу на равнине, и опять рванулась вперед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
— Шаса, это не отпечатки копыт зебры. Это наездники на лошадях. Шаса, цивилизованные люди, которые скачут на лошадях, подкованных железом!
На цепочке следов она действительно разглядела, что на копытах были железные подковы. Такое казалось абсолютно невозможным. Только не здесь, не в этой дикой глуши.
Руки Сантен инстинктивно протянулись к разрезу на полотняной накидке, которую она носила на плечах и под которой бесстыдно торчали полные груди. Прикрыв его, в страхе огляделась вокруг. Живя с бушменами, она привыкла смотреть на обнаженное тело как нечто совершенно естественное, но сейчас с ужасом поняла, что юбка у нее высоко задирается на длинных, стройных бедрах, и вдруг застыдилась.
Отпрянула от отпечатков, словно на нее уже показали пальцем.
— Человек, цивилизованный человек, — повторила она. В тот же миг в памяти возник образ Мишеля. И страстное желание вырваться на свободу пересилило стыд.
Она Подползла к следу снова, жадно всматриваясь в отпечатки, не в состоянии заставить себя дотронуться до них, боясь, как бы это не оказалось сном.
След был совсем свежим, таким свежим, что, пока она вглядывалась в него, один, яркий, осыпался, растекаясь тоненькими струйками высохшего песка.
— Час назад, Шаса, они проехали здесь, всего час назад, не больше.
Похоже, наездники вели, своих лошадей, двигаясь со скоростью меньше пяти миль в час.
— Всего в пяти милях от нас в этот самый момент находится цивилизованный человек, Шаса.
Сантен вскочила на ноги и побежала вдоль линии следов, потом снова остановилась, опустившись на колени. Раньше даже не заметила бы это — без уроков О-хва она была просто слепой, сейчас сразу увидела чужеродный металлический предмет, валявшийся в пучке сухой травы, хотя он и был размером с ноготь.
Подобранный предмет лежал у нее на ладони. Это была тусклая латунная пуговица, военная пуговица с чеканным гербом, оторванная нитка до сих пор торчала из дырки.
Сантен не сводила с нее глаз, словно это был бесценный бриллиант. На ней были изображены единорог и антилопа, позади щит, а внизу лента с девизом.
— «Ex Unitate Vires», — вслух прочла Сантен. Точно такие пуговицы она видела на форме генерала Шона Кортни, только у него они были начищены до блеска. «Сила в Союзе». Это был герб Южно-Африканского Союза.
— Солдат, Шаса! Один из людей генерала Кортни! В этот момент послышался отдаленный свист — призыв Х-ани. Сантен, вскочив на ноги, в нерешительности заколебалась. Все в ней отчаянно требовало ринуться вдогонку за лошадьми и наездниками, поехать с ними и вернуться в цивилизованный мир. Но опять послышался свист Х-ани, и Сантен оглянулась.
Она знала, как бушмены страшились всех иностранцев, рассказывая ей истории о зверских преследованиях, каким подвергался маленький народ. Дани не должна видеть этот след».
Прикрыла глаза от солнца, пристально глядя в направлении, куда уходили следы, но среди деревьев мопани ничто не шелохнулось.
— Она постарается остановить нас, Шаса. Х-ани и О-хва сделают все, чтобы не пустить нас. Разве мы сумеем покинуть стариков, Шаса? Но они не смогут пойти с нами, потому что подвергнутся ужасной опасности.
Сантен разрывалась на части.
— Но мы не можем с тобой упустить этот шанс. Это может быть наша единственная…
Х-ани засвистела опять, на этот раз гораздо ближе. Сантен разглядела среди деревьев ее крошечный силуэт, направлявшийся к ней. Рука виновато сжала латунную пуговицу и засунула подальше на дно мешка.
— Х-ани не должна увидеть эти следы, — повторила она, бросив быстрый взгляд на скалы, чтобы сориентироваться самой и знать, что сможет найти и вернуться сюда, а затем кинулась навстречу старой женщине, отводя ее прочь, в сторону от запрятанной среди гор долины.
В тот вечер, когда занимались обычными делами, Сантен с огромным трудом удавалось скрыть свое нервное возбуждение. На вопросы Х-ани отвечала невпопад. Вскоре после того, как они поели и короткие африканские сумерки кончились, ушла в свою хижину, сделав вид, что укладывается спать, и натянула на себя и Шаса шкуру антилопы. Она лежала очень тихо, стараясь дышать как можно ровнее, переживала и нервничала, пытаясь прийти к какому-нибудь решению.
Никаких способов догадаться, кто были наездники на лошадях, не было, но она твердо знала одно: из-за нее бушмены не должны подвергаться смертельной опасности. Знала и то, что воспользуется предоставленным ей шансом и пойдет по мучившему и дразнившему ее следу только ради того, что в нем таится возможное спасение и возвращение в иной, понятный ей мир.
— Мы должны отправиться, чтобы суметь догнать наездников прежде, чем Х-ани и О-хва догадаются, что мы ушли. В этом случае они не последуют за нами и не подвергнутся смертельной опасности. Мы уйдем, как только поднимется луна, малыш.
Она лежала, сжавшись в неподвижный комок, притворяясь спящей, пока горбатая луна не выкатилась из-за края долины. И тогда Сантен тихо встала, забрала свой мешок, шест и Шаса, сопевшего во сне, и неслышно выбралась на тропу.
Помедлив у поворота, оглянулась. В костре тлели угольки, луна светила прямо в хижину стариков. О-хва лежал в тени, и был виден один его темный силуэт, но фигурка Х-ани вся омыта лунным светом.
Казалось, ее янтарная кожа сияет изнутри. Сантен было хорошо видно, что голова Х-ани, как всегда, покоится на плече. Лицо было повернуто к Сантен, на нем застыло выражение печали и безнадежности, словно той невыносимой тоски и чувства покинутости, которые она будет переживать, когда проснется. Тяжелое ожерелье тускло поблескивало на впалой старенькой груди.
— Прощай, старейшая. Благодарю тебя за твою величайшую человечность и доброту, проявленную по отношению к нам. Я всегда буду любить тебя. Прости нас, маленькая Х-ани, но нам придется уйти.
Сантен должна была осторожно красться, пока не завернула за скалу и не отдалилась от лагеря. Когда она спешила по жесткой тропе, направляясь к пчелиному тоннелю, ее собственные слезы, соленые на вкус, застилали глаза и стекали по щекам в уголки рта.
Нащупала путь в абсолютной темноте, тепло пахнувшей густым медом, и выбралась снова на лунный свет по другую сторону долины. Остановилась, боясь услышать шорох бегущих за ней по камням голых ног, но единственным донесшимся звуком был вой стаи шакалов далеко внизу на равнине, и опять рванулась вперед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170