В солнечном свете животное выглядело огромным, потому что от испуга его косматая грива стояла дыбом, а темная голова с тяжелыми спиралевидными рогами была высоко поднята на толстой мощной шее. Самец имел три фута в холке и весил почти двести фунтов, его грудь и бока были покрыты полосами и пятнами нежных бледных узоров. Это великолепное создание, быстрое и грозное, с острыми, как пики, рогами, которые могли выпустить человеку кишки или вспороть бедренную артерию, шло прямо на Шона.
Шон выстрелил из одного ствола с такого близкого расстояния, что заряд крупной дроби ударил будто одна пуля и пробил бочкообразную грудь до легкого и сердца. Антилопа издала крик и упала, дергая ногами и блея, а ее острые черные копыта ударяли по каменистой земле, когда животное съезжало обратно под гору.
— Я подстрелил его! — взвыл Шон, выпрыгнув из своего укрытия. — Я достал его первым же выстрелом! Гарри! Я подстрелил его!
Гарри с собакой со всех ног бежали снизу сквозь жесткую золотую траву. Они, как и Шон, хотели добраться до умирающего животного первыми. Шон нес ружье, второй ствол был все еще заряжен, а курок взведен. На бегу камень выскочил у него из-под ноги, и мальчик упал. Пальцы, крепко державшие ружье, ослабли. Шон упал на землю плечом, и второй ствол выстрелил с оглушающим тупым звуком.
Когда он поднялся на ноги, Гарри сидел рядом с мертвой антилопой и хныкал. Его нога приняла в себя полный заряд крупной дроби с близкого расстояния. Она попала ниже колена, разорвала в клочья мягкие ткани и раздробила кость, кровь на солнце била ярким фонтаном.
«Бедный Гарри, — подумал Шон, — он теперь одинокий старый калека». Женщина, которая зачала от Шона Майкла и на которой Гарри женился прежде, чем она родила, в конце концов сошла с ума и погибла в пожаре, который сама же устроила. Теперь нет и Майкла, у Гарри ничего не осталось, кроме книг и его сочинений.
«Я пошлю ему эту умную цветущую девушку и ее нерожденного ребенка. — От этого решения Шон испытал наплыв облегчения. — Наконец, я смогу хоть немного воздать ему за все, что я с ним сделал. Я пошлю ему в качестве частичной платы моего собственного внука; внука, которого мне так хотелось бы считать лишь своим».
Он отвернулся от карты и быстро пошел, хромая, туда, где ждала девушка.
Она поднялась навстречу и стояла тихо, скромно сложив перед собой руки. Шон увидел в глазах беспокойство и боязнь быть отвергнутой, нижняя губа дрожала.
Генерал закрыл за собой дверь, подошел к Сантен, взял маленькие руки в свои громадные лапы, покрытые волосами, и, наклонившись, нежно поцеловал. Борода оцарапала ее нежную щеку, но она расплакалась от облегчения и обхватила его обеими руками.
— Прости, дорогая. Ты застала меня врасплох. Мне просто нужно было привыкнуть к мысли. — Шон прижал ее к себе, но очень осторожно, ибо таинство беременности принадлежало к тем немногим вещам, которые внушали Шону Кортни страх и благоговение. Потом усадил обратно на стул.
— Могу я поехать в Африку? — Сантен улыбалась, хотя слезы еще дрожали в уголках глаз.
— Да, конечно, теперь это твой дом, ибо, насколько я понимаю, ты — жена Майкла. И твое место — в Африке.
— Я так счастлива, — сказала она тихо, но это было больше, чем просто счастье. Это было громадное чувство уверенности и защищенности; аура мощи и силы этого человека теперь надежно охраняла ее.
«Ты — жена Майкла», — так он сказал. Признал то, во что она сама верила, и каким-то образом его поддержка сделала эту веру реальностью.
— Вот что я собираюсь сделать. Германские подводные лодки сеют такую панику. Плавание на одном из госпитальных кораблей Красного Креста, которые выходят непосредственно из французских портов на Ла-Манше, будет самым безопасным способом доставки тебя домой.
— Анна… — быстро вмешалась Сантен.
— Да, конечно, она должна поехать с тобой. Я это тоже устрою. Вы обе добровольно будете выполнять обязанности сестер милосердия, и, боюсь, вам придется отработать свой проезд.
Сантен с готовностью закивала.
— Отец Майкла, мой брат, Гаррик Кортни…
— Да-да! Майкл мне все о нем рассказал. Он великий герой, получил в награду крест английской королевы Виктории за свою храбрость в битве против зулусов, — взволнованно прервала его Сантен, — и еще ученый, который пишет книги по истории.
Шон моргал, слушая описание бедняги Гарри, но оно, конечно же, было фактически правильным.
— Он также добрый и нежный человек, вдовец, который только что потерял единственного сына… — Почти телепатическое взаимопонимание установилось между ними; хотя Сантен знала правду, отныне о Майкле она всегда будет говорить как о сыне Гарри Кортни. — Майкл был всей его жизнью, ты и я знаем, каково ему переносить эту потерю.
Глаза Сантен засверкали непролившимися слезами, и она закусила нижнюю губу, горячо кивая.
— Я дам ему телеграмму. Он будет встречать тебя в Кейптауне, прямо в порту. Я дам тебе письмо для него. Ты можешь быть уверена в его радушном приеме и его защите, как твоей, так и ребенка Майкла.
— Сына Майкла, — твердо произнесла Сантен, а затем неуверенно спросила: — Но я ведь и с вами буду видеться, генерал, иногда?
— Часто, — заверил ее Шон, наклоняясь вперед, чтобы нежно похлопать по руке. — Возможно, даже чаще, чем тебе будет хотеться.
После этого все произошло очень быстро; Сантен скоро поняла, что с Шоном Кортни так всегда и бывало.
Она оставалась в монастыре еще пять дней, но за это время германский прорыв у Морт Омм был остановлен в суровом кровавом сражении. Как только линию фронта стабилизировали и укрепили, у генерала ежедневно находилось несколько часов, которые он проводил с ней.
Они вместе ужинали каждый вечер, и Шон с добродушным терпением отвечал на бесконечные вопросы об Африке, ее народах и животных, о семье Кортни. В основном говорили по-английски, но, затрудняясь в подборе нужного слова, Сантен незаметно для себя переходила на фламандский. В конце ужина она обычно готовила и зажигала ему сигару, а затем устраивалась рядом, продолжая разговаривать до тех пор, пока Анна не приходила за ней или Шона не вызывали на командный пункт. Тогда подходила к нему и так по-детски наивно подставляла лицо для поцелуя, что Шон обнаружил, что страшится приближающегося часа отъезда.
Джон Пирс принес им с Анной форму сестер милосердия. Белые головные уборы в виде покрывала и белый передник с перекрестными лямками надевались поверх голубовато-серых платьев. Женщины подогнали одежду по себе, придав мешковатым, бесформенным нарядам налет чего-то во французском стиле.
Вскоре настало время уезжать. Сангане погрузил их скудный багаж в «роллс-ройс», а Шон Кортни прошел с ними по крытой галерее, неприветливый и суровый, страдая перед расставанием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170