Они были массивными и крепкими, как стволы деревьев, но кожа под коленями бархатистая и нежная, вся в ямочках, как у ребенка, — ничего более волнующего он в своей жизни не видел.
Невероятно, но тело отозвалось вновь. Словно гигантская клещня вцепилась в промежность, отчего всю усталость как ветром сдуло. Спотыкаясь и падая в мягком песке, Гарри карабкался следом. Бедра Анны, широкие, как у стельной коровы, качались и двигались под слоем юбок прямо перед глазами.
Он шагнул на вершину дюны, Анна протянула руку, чтобы поддержать его.
— О, Боже, здесь один песок, настоящая вселенная из песка.
Они стояли у начала гряды, тянувшейся без конца и края, и даже несгибаемая вера Анны стала слабеть.
— Никто и ничто не сможет преодолеть их.
Анна все еще держала его за руку, а теперь крепко сжала ее.
— Она там. Мне кажется, я слышу ее голос, который зовет меня. Мы не можем ее подвести, мы должны к ней пробиться, потому что без нас она долго не продержится.
— Идти в глубь дюн пешком — это верная смерть. В одиночку человеку там не продержаться и дня.
— Мы должны найти обходной путь. — Анна встряхнулась, как огромный сенбернар, отбрасывая всякие сомнения и минутную слабость. — Пойдемте. Мы Должны найти обходной путь.
И конвой с «фордом» в голове колонны повернул в глубь материка, огибая стороной границу высоких дюн. День угасал, солнце двигалось вниз по небосклону, проливая багряный свет на вздымавшиеся гребни. В тот вечер, когда они разбили лагерь у подножия дюн, песчаные горы, черневшие на фоне залитого серебристым лунным светом неба, казались далекими, неприступными и враждебными.
— Никакого обходного пути не существует, — Гарри смотрел на костер, избегая глаз Анны. — Эти дюны тянутся бесконечно.
— Утром мы вернемся на берег, — бесстрастно произнесла она и поднялась, чтобы идти спать, оставляя его с болью и желанием любить ее.
На следующий день они ехали обратно по ими же проложенной дороге, колеся по собственным следам с видневшимися отпечатками шин, и только к вечеру возвратились к месту, где дюны упирались в океан.
— Нет здесь никакого пути, — безнадежно повторил Гарри, потому что пенившиеся волны подкатывали прямо под песочные горы. Анна горестно опустила плечи и притихла возле костра, безмолвно наблюдая за языками пламени.
— Если мы останемся и будем ждать, то Сантен, возможно, сама пробьется к нам с севера. Она наверняка знает, что ее единственная надежда — двигаться на юг. Если мы не можем дойти до нее, будем ждать, когда она придет к нам.
— Но у нас кончается вода. Мы не можем…
— Сколько мы еще сможем продержаться?
— Три дня, не больше.
— Четыре, — умоляла Анна, в ее голосе и во всем облике сквозила такая безутешность, что дальше Гарри действовал, повинуясь каким-то внутренним импульсам. Он притянул ее к себе, испытав благоговейный ужас, когда она приняла ласку, и оба крепко прижались друг к другу — она в отчаянии, а он от безумной страсти, доводившей его до исступления. Какое-то мгновенье Гарри беспокоился, что люди у костра увидят их, но уже через секунду перестал обращать на это внимание.
— Пойдем. — Анна помогла подняться ему на ноги и повела за холщовую ширму. Гарри била такая дрожь, что руки не слушались, и он никак не мог расстегнуть пуговицы на рубашке. Анна тихонько посмеивалась.
— Вот так, — раздела она его. — Глупенький…
Бока и спину ему освежал прохладный ночной ветерок, но он весь горел, сжигаемый внутренним огнем из-за бесконечно долгого желания. И сейчас перестал стыдиться своей волосатой груди и некрасиво торчащего живота, худых, как у цапли, ног, слишком длинных для маленького тела. Взгромоздился на нее с дикой поспешностью, отчаянно пытаясь похоронить себя в ней, раствориться в этой великолепной мягкой белизне и спрятаться от всего мира, бывшего столь жестоким по отношению к нему так долго.
А потом это случилось снова. Он почувствовал, что крепость и сила уходят, сник и сжался совершенно так же, как в ту страшную ночь более тридцати лет назад. Лежал на белом пуховике ее живота, убаюканный между полными, мощными бедрами, и жаждал умереть от стыда и никчемности. Ждал, что сейчас услышит издевательский смех и увидит презрение, зная, что на этот раз это уничтожит до конца. Но и убежать-то не мог, ибо сильные руки обхватили его, а бедра упругими тисками держали слабые ягодицы.
— Мевру, — выдохнул он. — Прости меня, потому что я никуда не гожусь и никогда не годился.
Анна опять засмеялась, этот смех звучал любовно и сочувственно.
— Ах ты, мой маленький, — прошептала она ему на ухо хлопотливым голосом, — давай-ка я тебе немножко помогу.
Гарри почувствовал, как рука, зажатая между их обнаженными телами, опускается вниз.
— Где тут мой щеночек? — Ее пальцы дотянулись, и он запаниковал. Стал вырываться и дергаться, однако она легко его удержала. От постоянного ручного труда пальцы были шершавыми, как наждачная бумага, но они щекотали и не отпускали, тиская и лаская, подбадривая довольным мурлыкающим голосом:
— Вот уже и большой мальчик. Какой большой мальчик!..
Гарри не мог больше сопротивляться. Каждый нерв и мускул в нем напряглись. Тело заныло и заболело, но пальцы продолжали ласкать и трогать, а в голосе появилась истома, которая усыпляла и успокаивала так, что оно расслабилось и словно освободилось из оков.
— Ах! Что это происходит с нашим подросшим мальчиком?
Неожиданно ее прикосновение наткнулось на твердое сопротивление, она засмеялась снова. Большие бедра отпустили его, медленно раздвинувшись.
— Тихонько, тихонько, — предостерегала она, потому что Гарри начал опять сопротивляться и дергаться. — Вот так! Да, вот так, так!
Анна руководила им, пытаясь помочь, а он отчаянно торопился.
Вдруг в ноздри ему ударил горячий запах ее собственного возбуждения, густой, восхитительный, ни с чем не сравнимый аромат, и новая мощная волна окатила его. В этот же миг он превратился в героя, в орла, бога-громовержца. Теперь был сильным, как бык, твердым, как гранит, и длинным, как меч.
— О, да! — выдохнула Анна. — Вот, вот так!
Его напор уже не встречал никакого сопротивления, он двинулся вперед и проник, скользя и утопая, в ее глубины и в тот чудесный жар, что куда жарче любого места, какие узнал за все годы своего существования. С неожиданной поспешностью и ожесточением она рванулась вверх, но повалилась под ним, как под кораблем, боровшимся с океанским штормом, и стала глухо стонать, подгоняя охрипшим, гортанным голосом, пока небо не обрушилось.
Он медленно возвращался издалека, а она держала его и поглаживала, разговаривая снова, как с ребенком:
— Ну вот, малыш. Все хорошо. Теперь все хорошо. Так оно и есть. Теперь все было хорошо.
Никогда раньше Гарри не чувствовал себя в такой безопасности и не испытывал такого глубокого, всепроникающего покоя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
Невероятно, но тело отозвалось вновь. Словно гигантская клещня вцепилась в промежность, отчего всю усталость как ветром сдуло. Спотыкаясь и падая в мягком песке, Гарри карабкался следом. Бедра Анны, широкие, как у стельной коровы, качались и двигались под слоем юбок прямо перед глазами.
Он шагнул на вершину дюны, Анна протянула руку, чтобы поддержать его.
— О, Боже, здесь один песок, настоящая вселенная из песка.
Они стояли у начала гряды, тянувшейся без конца и края, и даже несгибаемая вера Анны стала слабеть.
— Никто и ничто не сможет преодолеть их.
Анна все еще держала его за руку, а теперь крепко сжала ее.
— Она там. Мне кажется, я слышу ее голос, который зовет меня. Мы не можем ее подвести, мы должны к ней пробиться, потому что без нас она долго не продержится.
— Идти в глубь дюн пешком — это верная смерть. В одиночку человеку там не продержаться и дня.
— Мы должны найти обходной путь. — Анна встряхнулась, как огромный сенбернар, отбрасывая всякие сомнения и минутную слабость. — Пойдемте. Мы Должны найти обходной путь.
И конвой с «фордом» в голове колонны повернул в глубь материка, огибая стороной границу высоких дюн. День угасал, солнце двигалось вниз по небосклону, проливая багряный свет на вздымавшиеся гребни. В тот вечер, когда они разбили лагерь у подножия дюн, песчаные горы, черневшие на фоне залитого серебристым лунным светом неба, казались далекими, неприступными и враждебными.
— Никакого обходного пути не существует, — Гарри смотрел на костер, избегая глаз Анны. — Эти дюны тянутся бесконечно.
— Утром мы вернемся на берег, — бесстрастно произнесла она и поднялась, чтобы идти спать, оставляя его с болью и желанием любить ее.
На следующий день они ехали обратно по ими же проложенной дороге, колеся по собственным следам с видневшимися отпечатками шин, и только к вечеру возвратились к месту, где дюны упирались в океан.
— Нет здесь никакого пути, — безнадежно повторил Гарри, потому что пенившиеся волны подкатывали прямо под песочные горы. Анна горестно опустила плечи и притихла возле костра, безмолвно наблюдая за языками пламени.
— Если мы останемся и будем ждать, то Сантен, возможно, сама пробьется к нам с севера. Она наверняка знает, что ее единственная надежда — двигаться на юг. Если мы не можем дойти до нее, будем ждать, когда она придет к нам.
— Но у нас кончается вода. Мы не можем…
— Сколько мы еще сможем продержаться?
— Три дня, не больше.
— Четыре, — умоляла Анна, в ее голосе и во всем облике сквозила такая безутешность, что дальше Гарри действовал, повинуясь каким-то внутренним импульсам. Он притянул ее к себе, испытав благоговейный ужас, когда она приняла ласку, и оба крепко прижались друг к другу — она в отчаянии, а он от безумной страсти, доводившей его до исступления. Какое-то мгновенье Гарри беспокоился, что люди у костра увидят их, но уже через секунду перестал обращать на это внимание.
— Пойдем. — Анна помогла подняться ему на ноги и повела за холщовую ширму. Гарри била такая дрожь, что руки не слушались, и он никак не мог расстегнуть пуговицы на рубашке. Анна тихонько посмеивалась.
— Вот так, — раздела она его. — Глупенький…
Бока и спину ему освежал прохладный ночной ветерок, но он весь горел, сжигаемый внутренним огнем из-за бесконечно долгого желания. И сейчас перестал стыдиться своей волосатой груди и некрасиво торчащего живота, худых, как у цапли, ног, слишком длинных для маленького тела. Взгромоздился на нее с дикой поспешностью, отчаянно пытаясь похоронить себя в ней, раствориться в этой великолепной мягкой белизне и спрятаться от всего мира, бывшего столь жестоким по отношению к нему так долго.
А потом это случилось снова. Он почувствовал, что крепость и сила уходят, сник и сжался совершенно так же, как в ту страшную ночь более тридцати лет назад. Лежал на белом пуховике ее живота, убаюканный между полными, мощными бедрами, и жаждал умереть от стыда и никчемности. Ждал, что сейчас услышит издевательский смех и увидит презрение, зная, что на этот раз это уничтожит до конца. Но и убежать-то не мог, ибо сильные руки обхватили его, а бедра упругими тисками держали слабые ягодицы.
— Мевру, — выдохнул он. — Прости меня, потому что я никуда не гожусь и никогда не годился.
Анна опять засмеялась, этот смех звучал любовно и сочувственно.
— Ах ты, мой маленький, — прошептала она ему на ухо хлопотливым голосом, — давай-ка я тебе немножко помогу.
Гарри почувствовал, как рука, зажатая между их обнаженными телами, опускается вниз.
— Где тут мой щеночек? — Ее пальцы дотянулись, и он запаниковал. Стал вырываться и дергаться, однако она легко его удержала. От постоянного ручного труда пальцы были шершавыми, как наждачная бумага, но они щекотали и не отпускали, тиская и лаская, подбадривая довольным мурлыкающим голосом:
— Вот уже и большой мальчик. Какой большой мальчик!..
Гарри не мог больше сопротивляться. Каждый нерв и мускул в нем напряглись. Тело заныло и заболело, но пальцы продолжали ласкать и трогать, а в голосе появилась истома, которая усыпляла и успокаивала так, что оно расслабилось и словно освободилось из оков.
— Ах! Что это происходит с нашим подросшим мальчиком?
Неожиданно ее прикосновение наткнулось на твердое сопротивление, она засмеялась снова. Большие бедра отпустили его, медленно раздвинувшись.
— Тихонько, тихонько, — предостерегала она, потому что Гарри начал опять сопротивляться и дергаться. — Вот так! Да, вот так, так!
Анна руководила им, пытаясь помочь, а он отчаянно торопился.
Вдруг в ноздри ему ударил горячий запах ее собственного возбуждения, густой, восхитительный, ни с чем не сравнимый аромат, и новая мощная волна окатила его. В этот же миг он превратился в героя, в орла, бога-громовержца. Теперь был сильным, как бык, твердым, как гранит, и длинным, как меч.
— О, да! — выдохнула Анна. — Вот, вот так!
Его напор уже не встречал никакого сопротивления, он двинулся вперед и проник, скользя и утопая, в ее глубины и в тот чудесный жар, что куда жарче любого места, какие узнал за все годы своего существования. С неожиданной поспешностью и ожесточением она рванулась вверх, но повалилась под ним, как под кораблем, боровшимся с океанским штормом, и стала глухо стонать, подгоняя охрипшим, гортанным голосом, пока небо не обрушилось.
Он медленно возвращался издалека, а она держала его и поглаживала, разговаривая снова, как с ребенком:
— Ну вот, малыш. Все хорошо. Теперь все хорошо. Так оно и есть. Теперь все было хорошо.
Никогда раньше Гарри не чувствовал себя в такой безопасности и не испытывал такого глубокого, всепроникающего покоя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170