Шириной плеч он почти вдвое превосходил субтильного мусорщика, и, несмотря на это, в сухощавой, перевитой верёвками мускулов фигуре не было ни единой капли жира. Впалые щёки украшали параллельные борозды племенных шрамов, и такие же шрамы белёсыми отметинами расчерчивали орехово-смуглое тело. Тыква-горлянка висела у него на шее на кожаном шнурке.
Страхолюдный куки коротко и недвусмысленно мотнул головой в сторону берега. Смочехвост, словно сомнамбула, послушно направил лодку к ближайшему спуску.
Шаман кипадачи снисходительно потрепал его на прощание по щеке и легко спрыгнул на берег. Итак, он в Вавилоне… Теперь дело было за малым: следовало найти старуху и отобрать у неё священную Книгу. Казалось бы, логично было начать поиски от того самого места, где его воины повстречались с инфернальной старушенцией, но у колдунов и ведьм своя логика: они умеют находить прямые пути там, где простым смертным приходится искать окольные. Когда-то давным-давно его учитель, старый и могущественный шаман, сказал ему, молодому и глупому: «Прислушайся! Всё, что происходит вокруг нас, есть музыка мира; научись различать отдельные звуки этой музыки - и ты станешь великим охотником; но если ты постигнешь, как складываются из этих звуков мелодии, по каким законам живёт их гармония, - ты станешь колдуном». - «А если я научусь сам задавать им ритм? Научусь играть их так же искусно, как я играю на калебасе?» - весело спросил он. «Тогда ты станешь магом… Великим Магом. - Старый шаман захихикал, показывая остатки зубов. - Ты хочешь сравняться в могуществе с теми, кто правит этим миром? Тогда учись… Учись слушать мир. - И он широким жестом обвёл ночные джунгли. - И тогда, быть может, через много-много лет…» Сейчас он шёл, повинуясь зову той самой мелодии, не слышимой и не ощутимой для прочих. Он почти видел её - тонкую, вибрирующую струну, проскальзывающую вдруг в голосах прохожих, в рисунке трещин асфальта, в ворковании голубей, облюбовавших массивный каменный балкон… Мелодия постоянно менялась, ветвилась, ширилась, и требовалась полнейшая сосредоточенность, чтобы не потерять её нить.
Мало-помалу трущобы уступали место приличным постройкам; нищих навстречу попадалось всё меньше, а хорошо одетых людей - всё больше. Шамана кипадачи словно окружала некая мрачная аура: прохожие сторонились его, мелкие воришки - подавно. Эти юркие, пронырливые человечки походили на стайку опоссумов, увидавших внезапно крупного хищника и спешащих убраться с его пути как можно скорее.
Мелодия звучала всё громче и громче; шаман начал глубоко дышать, успокаивая сознание и готовясь к скорой схватке. Он свернул за угол и резко остановился, поражённый не ощутимым для прочих могучим аккордом. Ведьма была здесь!
Шаман повернул голову. Да, бесспорно… В этом доме. Над одной из дверей красовалась новенькая вывеска: «Табакокурительный салон смоукеров. Зайди и испытай наслаждение!» У приоткрытых дверей был выставлен грубо сколоченный деревянный щит. На нём кто-то неумело, но старательно вывел: «1 папироса - 1 монета; 1 сигара малая - 15 монет; одна сигара элитная - 20 монет. Кальян (1 час) - 25 монет (на троих). Весовой табак. Заходите - всё законно!» Слово «законно» было трижды подчёркнуто. Что делалось внутри, рассмотреть с улицы не представлялось возможным; дверной проём закрывала сделанная из разноцветных пластмассовых бус занавеска. Шаман потянул носом, осторожно, чтобы ненароком не брякнули, раздвинул нити и заглянул внутрь.
Некогда здесь, похоже, располагалось маленькое кафе, или бар, или ещё что-нибудь в этом роде: несколько круглых столиков и высокая стойка остались ещё с тех пор. Однако теперь стеллаж за стойкой украшали не бутылки с напитками, а небольшие широкогорлые банки, аккуратно закрытые сверху пергаментом и перевязанные шпагатом; на столиках же место солонок и перечниц заняли массивные глиняные пепельницы. На самой стойке выстроились в ряд несколько кальянов; ещё один, самый большой, лениво пускал к потолку завитки ароматного дыма за прилавком. Справа от входа имелась небольшая дверка с загадочной табличкой «Ху-мидорная».
Та, которую шаман искал, стояла к нему спиной, облокотясь о стойку и нависая над маленьким и, судя по виду, очень испуганным синекожим человечком. Больше в табакокурительном салоне никого не было.
- Ты пойми, пацан, - хрипела Перегнида, склоняясь над дрожащим от страха продавцом и не замечая появления шамана. - Я ведь могу сделать с тобой всё, что угодно. Могу сделать так, чтобы у тебя второй нос на лице вырос… Или так, что тебя от стенок этой поганой дыры ложками потом будут отскребать, усёк? Здесь вам не нулевая зона, любое моё проклятие сработает как надо, будь спок!
- Большой Папа сказал, в долг никому не давать! - пискнули из-за стойки.
Перегнида зловеще расхохоталась.
- При чём тут «в долг»?! Ты что, воображаешь, я собираюсь вам за что-то платить? Это вы мне будете платить, если хотите остаться целыми и относительно здоровыми; и платить станете самым лучшим табаком, который только у вас есть! Вы мне и так уже задолжали, по жизни! Уехали, понимаешь, не попрощавшись! И вообще хватит тут трястись; ну-ка живо дай мне вон ту, крайнюю банку; посмотрим, что у вас там. И гони сюда свою трубку.
- Трубку?!
- Мальчик, ты что, глухой? Я два раза повторять не люблю.
- Но… Трубку!!!
- Раз я сказала - гони, значит, гони! Свою я дома оставила, но у вас завсегда при себе, я-то знаю.
Синекожий человечек выглядел запуганным до предела. Он был готов на что угодно, лишь бы жуткое порождение инфернальной гериатрии исчезло наконец из его жизни. Но в глубине души каждого, даже самого кроткого и пугливого существа есть нечто такое, что нельзя безнаказанно втоптать в грязь. Неизвестно, о чём подумал смоукер, что вспомнилось ему в этот миг: родная ли деревня, корзина, в которой он провёл своё детство; соседская ли девчонка с ясными васильковыми глазами… Кто знает? Как бы то ни было, малыш гордо выпрямился и, бесстрашно глядя в зловещие буркалы старухи, звонко воскликнул:
- Никогда!!!
Перегнида удивилась, даже смешалась на миг: такого с ней давненько уже не случалось! Её неодолимая воля, безупречная и твёрдая, как алмаз, в схватках один на один ни разу не встречала сопротивления, которое невозможно было бы сломить. Разумеется, она способна была сотворить со смоукером в буквальном смысле слова всё, что угодно: всё, что только могло породить её донельзя извращённое воображение. Но поступить так - значило упустить самый сладкий и приятный момент, момент абсолютной власти и подчинения, восхитительный миг, когда твоя воля превозмогает чужую. Этого наслаждения ведьма упускать не желала.
- Что ты сказал?!! - леденящим душу шёпотом вопросила она, медленно берясь паучьими пальцами за подбородок смоукера и впиваясь взглядом в его расширенные зрачки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Страхолюдный куки коротко и недвусмысленно мотнул головой в сторону берега. Смочехвост, словно сомнамбула, послушно направил лодку к ближайшему спуску.
Шаман кипадачи снисходительно потрепал его на прощание по щеке и легко спрыгнул на берег. Итак, он в Вавилоне… Теперь дело было за малым: следовало найти старуху и отобрать у неё священную Книгу. Казалось бы, логично было начать поиски от того самого места, где его воины повстречались с инфернальной старушенцией, но у колдунов и ведьм своя логика: они умеют находить прямые пути там, где простым смертным приходится искать окольные. Когда-то давным-давно его учитель, старый и могущественный шаман, сказал ему, молодому и глупому: «Прислушайся! Всё, что происходит вокруг нас, есть музыка мира; научись различать отдельные звуки этой музыки - и ты станешь великим охотником; но если ты постигнешь, как складываются из этих звуков мелодии, по каким законам живёт их гармония, - ты станешь колдуном». - «А если я научусь сам задавать им ритм? Научусь играть их так же искусно, как я играю на калебасе?» - весело спросил он. «Тогда ты станешь магом… Великим Магом. - Старый шаман захихикал, показывая остатки зубов. - Ты хочешь сравняться в могуществе с теми, кто правит этим миром? Тогда учись… Учись слушать мир. - И он широким жестом обвёл ночные джунгли. - И тогда, быть может, через много-много лет…» Сейчас он шёл, повинуясь зову той самой мелодии, не слышимой и не ощутимой для прочих. Он почти видел её - тонкую, вибрирующую струну, проскальзывающую вдруг в голосах прохожих, в рисунке трещин асфальта, в ворковании голубей, облюбовавших массивный каменный балкон… Мелодия постоянно менялась, ветвилась, ширилась, и требовалась полнейшая сосредоточенность, чтобы не потерять её нить.
Мало-помалу трущобы уступали место приличным постройкам; нищих навстречу попадалось всё меньше, а хорошо одетых людей - всё больше. Шамана кипадачи словно окружала некая мрачная аура: прохожие сторонились его, мелкие воришки - подавно. Эти юркие, пронырливые человечки походили на стайку опоссумов, увидавших внезапно крупного хищника и спешащих убраться с его пути как можно скорее.
Мелодия звучала всё громче и громче; шаман начал глубоко дышать, успокаивая сознание и готовясь к скорой схватке. Он свернул за угол и резко остановился, поражённый не ощутимым для прочих могучим аккордом. Ведьма была здесь!
Шаман повернул голову. Да, бесспорно… В этом доме. Над одной из дверей красовалась новенькая вывеска: «Табакокурительный салон смоукеров. Зайди и испытай наслаждение!» У приоткрытых дверей был выставлен грубо сколоченный деревянный щит. На нём кто-то неумело, но старательно вывел: «1 папироса - 1 монета; 1 сигара малая - 15 монет; одна сигара элитная - 20 монет. Кальян (1 час) - 25 монет (на троих). Весовой табак. Заходите - всё законно!» Слово «законно» было трижды подчёркнуто. Что делалось внутри, рассмотреть с улицы не представлялось возможным; дверной проём закрывала сделанная из разноцветных пластмассовых бус занавеска. Шаман потянул носом, осторожно, чтобы ненароком не брякнули, раздвинул нити и заглянул внутрь.
Некогда здесь, похоже, располагалось маленькое кафе, или бар, или ещё что-нибудь в этом роде: несколько круглых столиков и высокая стойка остались ещё с тех пор. Однако теперь стеллаж за стойкой украшали не бутылки с напитками, а небольшие широкогорлые банки, аккуратно закрытые сверху пергаментом и перевязанные шпагатом; на столиках же место солонок и перечниц заняли массивные глиняные пепельницы. На самой стойке выстроились в ряд несколько кальянов; ещё один, самый большой, лениво пускал к потолку завитки ароматного дыма за прилавком. Справа от входа имелась небольшая дверка с загадочной табличкой «Ху-мидорная».
Та, которую шаман искал, стояла к нему спиной, облокотясь о стойку и нависая над маленьким и, судя по виду, очень испуганным синекожим человечком. Больше в табакокурительном салоне никого не было.
- Ты пойми, пацан, - хрипела Перегнида, склоняясь над дрожащим от страха продавцом и не замечая появления шамана. - Я ведь могу сделать с тобой всё, что угодно. Могу сделать так, чтобы у тебя второй нос на лице вырос… Или так, что тебя от стенок этой поганой дыры ложками потом будут отскребать, усёк? Здесь вам не нулевая зона, любое моё проклятие сработает как надо, будь спок!
- Большой Папа сказал, в долг никому не давать! - пискнули из-за стойки.
Перегнида зловеще расхохоталась.
- При чём тут «в долг»?! Ты что, воображаешь, я собираюсь вам за что-то платить? Это вы мне будете платить, если хотите остаться целыми и относительно здоровыми; и платить станете самым лучшим табаком, который только у вас есть! Вы мне и так уже задолжали, по жизни! Уехали, понимаешь, не попрощавшись! И вообще хватит тут трястись; ну-ка живо дай мне вон ту, крайнюю банку; посмотрим, что у вас там. И гони сюда свою трубку.
- Трубку?!
- Мальчик, ты что, глухой? Я два раза повторять не люблю.
- Но… Трубку!!!
- Раз я сказала - гони, значит, гони! Свою я дома оставила, но у вас завсегда при себе, я-то знаю.
Синекожий человечек выглядел запуганным до предела. Он был готов на что угодно, лишь бы жуткое порождение инфернальной гериатрии исчезло наконец из его жизни. Но в глубине души каждого, даже самого кроткого и пугливого существа есть нечто такое, что нельзя безнаказанно втоптать в грязь. Неизвестно, о чём подумал смоукер, что вспомнилось ему в этот миг: родная ли деревня, корзина, в которой он провёл своё детство; соседская ли девчонка с ясными васильковыми глазами… Кто знает? Как бы то ни было, малыш гордо выпрямился и, бесстрашно глядя в зловещие буркалы старухи, звонко воскликнул:
- Никогда!!!
Перегнида удивилась, даже смешалась на миг: такого с ней давненько уже не случалось! Её неодолимая воля, безупречная и твёрдая, как алмаз, в схватках один на один ни разу не встречала сопротивления, которое невозможно было бы сломить. Разумеется, она способна была сотворить со смоукером в буквальном смысле слова всё, что угодно: всё, что только могло породить её донельзя извращённое воображение. Но поступить так - значило упустить самый сладкий и приятный момент, момент абсолютной власти и подчинения, восхитительный миг, когда твоя воля превозмогает чужую. Этого наслаждения ведьма упускать не желала.
- Что ты сказал?!! - леденящим душу шёпотом вопросила она, медленно берясь паучьими пальцами за подбородок смоукера и впиваясь взглядом в его расширенные зрачки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101