Бельё неприятно липло к телу.
- Что-то у меня предчувствие дурное, мои, - вполголоса сказал кому-то Гэбваро Цытва-Олва. - Как бы не случилось чего…
Хуца начало лихорадить внезапно. За ужином он выглядел необычайно вялым, еле справился со своей порцией пищи - и рухнул, пытаясь забраться в подвесную койку; да так и остался лежать, сотрясаемый мелкой дрожью.
- Эй, любезные! Знахари среди вас есть? - воскликнул Иннот.
- Я знахарствовал. - Один из беглецов, по имени Прохонзол Эжитюжи, присел над Хуцем и положил ему ладонь на лоб.
- Угу… Коров пользовал, - ехидно хмыкнул кто-то.
- Не пойму я, что с ним… Это… На малярию вроде похоже…
- Ну-ка помоги уложить его в койку. Что у нас вообще есть из лекарств?
Обследовали аптечку; по закону подлости, она оказалась почти пустой. Марганцовка, йод, несколько упаковок бинта и большая бутылка какой-то неудобоваримой микстуры со слабым нашатырным запахом - вот и всё, что имелось в наличии.
- От лихоманок ивовая кора помогает, мон, - поделился своими знаниями Гэбваро. - Меня в детстве часто трясло, так бабка моя всегда ивовой корой отпаивала.
- Где ж мы на дирижабле кору-то возьмём? - раздражённо осведомился Иннот. - Думать надо!
- Я в капитанской каюте кресло видел… А оно плетёное, мон…
- Так что же нам теперь, кресло строгать? - удивлённо спросил Прохонзол.
- Придётся… - Иннот уже тащил требуемый предмет. - А ну-ка, парни, дайте мне ножик! Эжитюжи, назначаю тебя судовым доктором: человек, корова - какая, к предкам, разница… Готовь отвар!
Самопальное лекарство с трудом удалось влить Хуцу в глотку; тот на несколько минут пришёл в себя, отплевался, изругал всех и каждого, а потом снова впал в беспамятство. Иннот огорчённо вздохнул: больше они ничего не могли сделать. А впрочем… Он закрыл глаза, сосредоточился - и попробовал вызвать одного из своих «альтер это», профессора Эксклибо.
- В чём дело, молодой человек? Вам срочно требуется консультация монстролога? - Профессор строго посмотрел на Иннота поверх очков, но в глубине его глаз играли весёлые искорки.
- Гм, нет… Я это… - слегка растерялся Иннот. Он уже как-то привык, что с любым персонажиком можно разговаривать запросто, а тут вдруг на «вы»… Профессор внезапно рассмеялся.
- Ладно, ладно… Так что там стряслось? Каюкер вкратце поведал о больном.
- Ну что ж, ивовая кора - не панацея, но большого вреда от неё тоже не будет, - задумчиво проговорил Эксклибо. - Я, конечно, не врач, но кое-какими медицинскими навыками обладаю: в экспедициях без этого нельзя. Понимаешь, мы ведь не знаем, что с ним - малярия или что-то ещё. Гм… Постарайся обеспечить больному покой и не корми его слишком жирной пищей.
Иннот еле сдержал смешок - их жалкие запасы провизии практически уже закончились.
- Это как раз будет легко…
Вечером к каюкеру бочком подошёл Цуйка Осияч. Глаза его смотрели жалобно, а правую руку, обмотанную грязной тряпкой, он держал на весу, демонстративно подпирая левой.
- Ну, что ещё у тебя? - неприветливо осведомился Иннот.
Цуйку он не любил - тот постоянно ныл и норовил увильнуть от любой работы.
- Рука болит, мон… Я об верёвку ободрался, а она болит теперь…
- Болит - терпи! Йодом смажь, подумаешь, эка невидаль! Ободрался он!
- Дак пухнет же… Иннот мысленно выругался.
- Ну покажи.
Царапина под повязкой действительно выглядела неважно: она гноилась, кожа вокруг распухла и покраснела.
- Промой как следует кипячёной водой и залей йодом. И выброси ты эту тряпку, в аптечке бинт есть!
Оказавшийся поблизости Цытва-Олва внимательно прислушивался к разговору.
- Это предки знают что! Корабль инвалидов какой-то! - сердито пробормотал каюкер и выбрался на палубу, на свежий воздух.
Спустя пару минут на палубе за его спиной послышались осторожные шаги. Обернувшись, Иннот увидел Гэбваро.
- Поговорить надо, - негромко сказал люли и присел на корточки. - Скажи-ка мне такую вещь, мон: тебе последние дни снилось что-нибудь необычное?
* * *
Пыха лежал с открытыми глазами и прислушивался к доносящимся с улицы звукам. Собственно говоря, никакой необходимости ночевать в театральном фургоне не было; он вполне мог бы отсыпаться в Колючем Доме, а на спектакли и репетиции приходить к назначенному времени, многие из его нынешних коллег так и делали. Но юная прима Аппельфиги обитала в фургончике… И этим всё было сказано.
Под брезентом, натянутым на бамбуковые дуги каркаса, поместился бы добрый десяток смоукеровских корзинок; большую часть места здесь занимал реквизит. Из видавших виды плетёных сундуков то и дело вываливались пыльные костюмы и части декораций, а то и вовсе непонятные приспособления. В хозяйстве маэстро имелась даже такая экзотическая вещь, как машина для производства ветра: что-то вроде огромных мехов, соединённых с длинной деревянной трубой, с помощью которой можно было устроить на сцене миниатюрную бурю. Как водится, большая часть всего этого барахла не использовалась. Единственной постоянно бывшей в употреблении вещью являлась тяжеленная суфлёрская бочка, намертво прибитая к низеньким козлам, - без этого важнейшего атрибута театральной жизни актёров ежедневно забрасывали бы гнилыми фруктами.
Жизнь уличного лицедея стала для Пыхи привычной на удивление быстро; и, разобравшись в её реалиях, смоукер научился получать максимум удовольствия от того, чем занимается. Роли с каждым днём давались ему всё лучше и лучше; уловив суть, он начал привносить нечто новое в каждую сцену - будь то жест, взгляд, вовремя выдержанная пауза или хорошо продуманная поза. Надо сказать, уличные театры, или, как называли их в Бэби, театры маргиналов, никогда ничего подобного от своих актёров не требовали: существовали заранее известный ряд персонажей и набор сюжетов, позволявший разыгрывать непритязательные и, что самое главное, узнаваемые сценки. В лице маэстро Палисандре смоукер обрёл самую горячую поддержку своим начинаниям. Как признался импресарио, его заветной мечтой было - поднять спектакли театра на такую высоту, чтобы каждый из них собирал многотысячные толпы. «Я ничего не делаю наполовину, - сказал он как-то Пыхе и Кастрации за ужином. - И это - единственно правильный стиль жизни, на мой взгляд. Чем бы ты ни занимался - стремись к совершенству; добивайся его всеми силами, не обращая внимания на удары судьбы. Концентрация, друзья мои, - вот секрет всех великих свершений!» - «Оу, е! И мы сможем заработать много-много денег!» - подхватила Кастрация. Палисандро рассмеялся. «Вы говорите, как самая настоящая вавилонянка, дорогая моя! Духи предков, как же всё-таки быстро меняет этот город людей!»
Касси тихонько посапывала во сне. «Что же меня всё-таки разбудило, - думал Пыха, - чувствуя на лице щекочущие прикосновения её волос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
- Что-то у меня предчувствие дурное, мои, - вполголоса сказал кому-то Гэбваро Цытва-Олва. - Как бы не случилось чего…
Хуца начало лихорадить внезапно. За ужином он выглядел необычайно вялым, еле справился со своей порцией пищи - и рухнул, пытаясь забраться в подвесную койку; да так и остался лежать, сотрясаемый мелкой дрожью.
- Эй, любезные! Знахари среди вас есть? - воскликнул Иннот.
- Я знахарствовал. - Один из беглецов, по имени Прохонзол Эжитюжи, присел над Хуцем и положил ему ладонь на лоб.
- Угу… Коров пользовал, - ехидно хмыкнул кто-то.
- Не пойму я, что с ним… Это… На малярию вроде похоже…
- Ну-ка помоги уложить его в койку. Что у нас вообще есть из лекарств?
Обследовали аптечку; по закону подлости, она оказалась почти пустой. Марганцовка, йод, несколько упаковок бинта и большая бутылка какой-то неудобоваримой микстуры со слабым нашатырным запахом - вот и всё, что имелось в наличии.
- От лихоманок ивовая кора помогает, мон, - поделился своими знаниями Гэбваро. - Меня в детстве часто трясло, так бабка моя всегда ивовой корой отпаивала.
- Где ж мы на дирижабле кору-то возьмём? - раздражённо осведомился Иннот. - Думать надо!
- Я в капитанской каюте кресло видел… А оно плетёное, мон…
- Так что же нам теперь, кресло строгать? - удивлённо спросил Прохонзол.
- Придётся… - Иннот уже тащил требуемый предмет. - А ну-ка, парни, дайте мне ножик! Эжитюжи, назначаю тебя судовым доктором: человек, корова - какая, к предкам, разница… Готовь отвар!
Самопальное лекарство с трудом удалось влить Хуцу в глотку; тот на несколько минут пришёл в себя, отплевался, изругал всех и каждого, а потом снова впал в беспамятство. Иннот огорчённо вздохнул: больше они ничего не могли сделать. А впрочем… Он закрыл глаза, сосредоточился - и попробовал вызвать одного из своих «альтер это», профессора Эксклибо.
- В чём дело, молодой человек? Вам срочно требуется консультация монстролога? - Профессор строго посмотрел на Иннота поверх очков, но в глубине его глаз играли весёлые искорки.
- Гм, нет… Я это… - слегка растерялся Иннот. Он уже как-то привык, что с любым персонажиком можно разговаривать запросто, а тут вдруг на «вы»… Профессор внезапно рассмеялся.
- Ладно, ладно… Так что там стряслось? Каюкер вкратце поведал о больном.
- Ну что ж, ивовая кора - не панацея, но большого вреда от неё тоже не будет, - задумчиво проговорил Эксклибо. - Я, конечно, не врач, но кое-какими медицинскими навыками обладаю: в экспедициях без этого нельзя. Понимаешь, мы ведь не знаем, что с ним - малярия или что-то ещё. Гм… Постарайся обеспечить больному покой и не корми его слишком жирной пищей.
Иннот еле сдержал смешок - их жалкие запасы провизии практически уже закончились.
- Это как раз будет легко…
Вечером к каюкеру бочком подошёл Цуйка Осияч. Глаза его смотрели жалобно, а правую руку, обмотанную грязной тряпкой, он держал на весу, демонстративно подпирая левой.
- Ну, что ещё у тебя? - неприветливо осведомился Иннот.
Цуйку он не любил - тот постоянно ныл и норовил увильнуть от любой работы.
- Рука болит, мон… Я об верёвку ободрался, а она болит теперь…
- Болит - терпи! Йодом смажь, подумаешь, эка невидаль! Ободрался он!
- Дак пухнет же… Иннот мысленно выругался.
- Ну покажи.
Царапина под повязкой действительно выглядела неважно: она гноилась, кожа вокруг распухла и покраснела.
- Промой как следует кипячёной водой и залей йодом. И выброси ты эту тряпку, в аптечке бинт есть!
Оказавшийся поблизости Цытва-Олва внимательно прислушивался к разговору.
- Это предки знают что! Корабль инвалидов какой-то! - сердито пробормотал каюкер и выбрался на палубу, на свежий воздух.
Спустя пару минут на палубе за его спиной послышались осторожные шаги. Обернувшись, Иннот увидел Гэбваро.
- Поговорить надо, - негромко сказал люли и присел на корточки. - Скажи-ка мне такую вещь, мон: тебе последние дни снилось что-нибудь необычное?
* * *
Пыха лежал с открытыми глазами и прислушивался к доносящимся с улицы звукам. Собственно говоря, никакой необходимости ночевать в театральном фургоне не было; он вполне мог бы отсыпаться в Колючем Доме, а на спектакли и репетиции приходить к назначенному времени, многие из его нынешних коллег так и делали. Но юная прима Аппельфиги обитала в фургончике… И этим всё было сказано.
Под брезентом, натянутым на бамбуковые дуги каркаса, поместился бы добрый десяток смоукеровских корзинок; большую часть места здесь занимал реквизит. Из видавших виды плетёных сундуков то и дело вываливались пыльные костюмы и части декораций, а то и вовсе непонятные приспособления. В хозяйстве маэстро имелась даже такая экзотическая вещь, как машина для производства ветра: что-то вроде огромных мехов, соединённых с длинной деревянной трубой, с помощью которой можно было устроить на сцене миниатюрную бурю. Как водится, большая часть всего этого барахла не использовалась. Единственной постоянно бывшей в употреблении вещью являлась тяжеленная суфлёрская бочка, намертво прибитая к низеньким козлам, - без этого важнейшего атрибута театральной жизни актёров ежедневно забрасывали бы гнилыми фруктами.
Жизнь уличного лицедея стала для Пыхи привычной на удивление быстро; и, разобравшись в её реалиях, смоукер научился получать максимум удовольствия от того, чем занимается. Роли с каждым днём давались ему всё лучше и лучше; уловив суть, он начал привносить нечто новое в каждую сцену - будь то жест, взгляд, вовремя выдержанная пауза или хорошо продуманная поза. Надо сказать, уличные театры, или, как называли их в Бэби, театры маргиналов, никогда ничего подобного от своих актёров не требовали: существовали заранее известный ряд персонажей и набор сюжетов, позволявший разыгрывать непритязательные и, что самое главное, узнаваемые сценки. В лице маэстро Палисандре смоукер обрёл самую горячую поддержку своим начинаниям. Как признался импресарио, его заветной мечтой было - поднять спектакли театра на такую высоту, чтобы каждый из них собирал многотысячные толпы. «Я ничего не делаю наполовину, - сказал он как-то Пыхе и Кастрации за ужином. - И это - единственно правильный стиль жизни, на мой взгляд. Чем бы ты ни занимался - стремись к совершенству; добивайся его всеми силами, не обращая внимания на удары судьбы. Концентрация, друзья мои, - вот секрет всех великих свершений!» - «Оу, е! И мы сможем заработать много-много денег!» - подхватила Кастрация. Палисандро рассмеялся. «Вы говорите, как самая настоящая вавилонянка, дорогая моя! Духи предков, как же всё-таки быстро меняет этот город людей!»
Касси тихонько посапывала во сне. «Что же меня всё-таки разбудило, - думал Пыха, - чувствуя на лице щекочущие прикосновения её волос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101