— Хвост за нами был? — спрашиваю я водителя.
— Нет, — говорит он, энергично мотнув головой.
— Уверен?
— Об этом позаботилась вторая группа, — говорит он.
— Гм-м… — Я затягиваюсь сигаретой и отбрасываю ее в сторону.
— Могу ли я быть вам еще чем-нибудь полезен? — спрашивает он.
Я задумываюсь.
— Да нет, наверное, нет.
— Тогда спокойной ночи.
Водитель захлопывает дверцу, через которую я только что вышел, и обходит вокруг машины, направляясь обратно на водительское место.
— Постой! — окликаю его я.
Он оборачивается.
— Ты знаком с парнем по имени Фред Палакон?
Водитель какое-то время смотрит на меня, затем отворачивается, словно потеряв ко мне всякий интерес.
— Понятно, — говорю я. — Ну и ладно.
Я открываю ворота, которые автоматически закрываются за мной, и иду через темный сад под звуки REM-овской «How The West Was Won», а в доме в некоторых окнах загораются огни, но это никак не объясняет происходящего. Задняя дверь, которая ведет на кухню, слегка приоткрыта, и когда я прохожу в нее и закрываю за собой, следует серия электронных попискиваний. Я неуверенно перемещаюсь в пространстве — на первом этаже никого нет, никаких следов съемочной группы, все безупречно чисто. Я достаю бутылку «Evian» из холодильника. Концовка «Крепкого орешка 2» беззвучно крутится на гигантском телевизионном экране, пробегают титры, затем лента начинает автоматически перематываться. Я смахиваю кружки конфетти с огромной светло-зеленой софы и ложусь на нее, ожидая, когда появится кто-нибудь, время от времени посматривая на лестницу, ведущую к спальням, внимательно прислушиваясь, но слышу только шуршание перематываемой ленты и затихающие звуки песни REM. Я пытаюсь представить себе Бобби и Джейми вместе в постели, возможно, в компании Сэма Хо, и меня пронзает острая боль, но потом и это мне становится безразлично.
Сценарий лежит на кофейном столике, рассеянно я поднимаю его, открываю на случайной странице, натыкаюсь на забавную сцену, в которой Бобби утешает кого-то, дает мне таблетку ксанакс, я рыдаю, люди одеваются для того, чтобы идти на какую-то вечеринку, забавная реплика в диалоге («А что, если ты превратишься в полную противоположность самому себе?»), и тут мои глаза смыкаются. И мне чудится, что я слышу тихий голос режиссера, который командует: «Засни!»
2
От краткого беспамятства, лишенного снов, меня также пробуждает чей-то тихий голос, который говорит: «Камера!» (хотя, когда я оглядываю гостиницу, я никого в ней не обнаруживаю), и я встаю с софы, замечая, что сценарий, который я читал перед сном, куда-то исчез. Я подбираю бутылку «Evian», делаю из нее большой глоток и отправляюсь с ней в бесцельное путешествие по дому, проходя через помещения, в которых за то время, что я спал, кто-то выключил свет. В кухне я останавливаюсь, не зная, что мне делать дальше, и тупо смотрю на холодильник так долго, что мне кажется — прошел целый день, пока у меня за спиной не раздается странный шум — резкий удар, как будто что-то упало, сопровождающийся чем-то похожим на сдавленный стон, и тут же плафоны в кухне тускнут на мгновение, загораются и вновь тускнут.
Поскольку декорация освещена теперь по-новому, я замечаю в коридорчике, примыкающем к кухне, дверь, которую я никогда до того не замечал, — теперь из-под нее льется яркий свет. Верхняя ее часть занавешена вставленным в рамку рекламным плакатом Calvin Klein: Бобби Хьюз на пляже, без рубашки, в белых плавках Speedo, невероятно загорелый и мускулистый, не замечает стоящую рядом практически нагишом Синди Кроуфорд, потому что он смотрит прямо в камеру, прямо на тебя. Привлеченный плакатом, я провожу пальцами по стеклу, закрывающему его, дверь медленно поворачивается на петлях, и моим глазам предстает лестница, усыпанная конфетти, и тут же изо рта у меня начинает идти пар, потому что кругом стоит такой холод, что зуб на зуб не попадает, и тогда я начинаю спускаться вниз по лестнице, вцепившись в ледяные перила. Еще один удар, снова отдаленные стоны и мигание ламп.
Спустившись под землю, я оказываюсь в коридоре с голыми стенами, и когда я вытягиваю руку, пальцы мои задевают холодный кирпич, из которого они сложены, и я иду по нему, напевая — тише, тише, не шуми, голоса кругом слышны, — и так я дохожу до другой двери, завешанной еще одним плакатом Кельвина Кляйна, на котором — еще одна пляжная сцена с Бобби, гордо демонстрирующим свой брюшной пресс рядом с проигнорированной красоткой, и в мгновение ока я стою перед ним, пытаясь понять, что означают странные звуки, которые записаны на внезапно ставшим невероятно тихим саундтреке. Я вижу ручку, которую, очевидно, мне следует повернуть, а повсюду по бетонному полу разбросаны кружочки конфетти.
Странно, но почему-то мне вспоминается вдруг моя мама и концерт Джорджа Майкла, на котором я был через несколько дней после ее смерти, азалии в квартале, где мы жили в Джорджтауне, вечеринка, на которой никто не плакал, и шляпка с вышитой на ней алой крошечной розой, которую Лорен Хайнд дала мне в Нью-Йорке. Сделав последний глоток «Evian», я пожимаю плечами и поворачиваю ручку, и в это мгновение свет вновь мигает.
— Самое важное — это то, о чем ты даже не догадываешься, — говорит мне режиссер.
Шорох у меня за спиной. Я оборачиваюсь, продолжая открывать дверь.
Джейми быстрым шагом направляется ко мне, она одета в фуфайку, волосы уложены назад, на руках — длинные, до локтей, резиновые перчатки.
Я улыбаюсь ей.
— Виктор !— восклицает она. — Не смей !
Дверь открывается.
Сконфуженный, я поворачиваюсь и заглядываю внутрь комнаты.
Джейми кричит что-то неразборчивое у меня за спиной.
Тренажеры и прочее спортивное оборудование сдвинуты в угол облицованного звукоизолирующими панелями большого зала, посредине которого установлен стальной операционный стол, где в какой-то нечеловеческой позе скрючилась на спине с ног до головы покрытая то ли маслом, то ли вазелином нагая восковая фигура: ноги ее разведены в стороны и закреплены скобами, мошонка и анус выставлены напоказ, руки закинуты за голову и привязаны к веревке, наброшенной на крюк, вбитый в потолок.
Некто с черной лыжной маской на лице сидит в кресле-качалке рядом со столом и кричит на манекена на каком-то языке, похожем на японский.
Брюс сидит рядом с этим человеком, сосредоточенно взирая на металлическую коробку и держась руками за два рычажка, которые выступают у нее по бокам.
Бентли Харрольдс снимает всю эту сцену на видео — камера установлена так, чтобы в кадр попадал только манекен.
Я смущенно улыбаюсь, удивленный тем, с каким серьезным видом снимает все это Бентли и как ненатурально и грубо сработана восковая фигура.
Человек в черной лыжной маске снова выкрикивает что-то по-японски, а затем делает знак Брюсу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174