— Зайка, эта фотография… Я не знаю, откуда она взялась, но этого на самом деле не было, никогда не было…
— Чего не было? — спрашивает она, внезапно оживляясь.
— Того, что на фотографии, — говорю я.
— Иными словами, ты не занимался и никогда не пытался заняться сексом или хотя бы целоваться с Лорен Хайнд? — говорит она. — Ты это хочешь сказать?
Я обдумываю заданный мне вопрос, пытаюсь изменить его формулировку, а затем выдавливаю:
— Я хотел сказать, что…
Она отодвигается от меня:
— Возможно, ты очнешься скорее, если меня не будет рядом, — кто знает?
Я отчаянно жестикулирую, стараясь придумать что-нибудь или хотя бы просто произнести какую-нибудь фразу.
— А ты не пыталась, эээ, ну, может быть, поговорить с Лорен ? Разве она тебе не объяснила, что случилось? — спрашиваю я с надеждой.
— Нет, — говорит она. — Лорен мне очень нравится. Но я больше не хочу никогда ни слышать, ни видеть ее.
Хлое смотрит на часы и вполголоса чертыхается.
Я встаю с кресла и иду по направлению к ванной комнате, где Хлое уже складывает все свои баночки с кремами, маслами и порошками еще в одну сумку Gucci. Я замечаю, что ручного зеркальца, которое я рассматривал, уже нигде не видно. Зато я вижу лезвие и маленькую прозрачную трубочку, лежащие рядом с флаконом духов, и они явно мне не грезятся.
— Ну? — восклицает она, внезапно обернувшись. — Почему ты все еще здесь?
— Потому что… — улыбаюсь я печально. — Потому что… ты — мой лучший друг?
— Зеркало — твой лучший друг.
— Может быть… — начинаю я сбивчиво. — Может быть, если бы ты не ждала от меня слишком многого, ты бы не разочаровалась во мне… так сильно. — А затем (поскольку я вижу ее отражение в зеркале) я добавляю: — Ты только не плачь.
— Я не плачу… — удивляется она, — Я зеваю…
И вот я снова в вестибюле, я плетусь к выходу, шаркая по каменному полу, и напарываюсь на Тристана — бывшую модель, приторговывающую наркотиками. Я болтаю с Эштоном, Тристан же — он обладает каким-то особым магнетическим шиком, и хотя я не совсем в себе в настоящий момент, мне удается непринужденно пожать ему руку, обменяться обязательными репликами, обойти молчанием очевидное (колонку Бадди Сигала, пятна на моей рубашке, распухшую бровь), обменяться комплиментами по поводу его и моих волос, порекомендовать друг другу парочку прикольных иностранных фильмов, новую группу из Невады («В этом штате что-то реально происходит», — заверяет меня Тристан), и затем мы расходимся как в море корабли.
Уже снаружи, на лестнице, ведущей из подъезда на тротуар, я оборачиваюсь и вижу через прозрачные двери, как Тристан садится в лифт, и мне приходит в голову спросить его, к кому он приехал и не собирается ли этот кто-то прикупить у него пару грамм, но вместо этого я впадаю в какую-то панику, потому что, пока я все это обдумываю, Тристан ловит на себе мой взгляд и машет мне рукой, в то время как двери лифта закрываются, и глазам моим предстает ужасное видение Хлое, которую везут на машине «скорой помощи» в очередную наркологическую лечебницу посреди пустыни, еще одна серия неудачных попыток самоубийства, завершающаяся удачной, и я вскрикиваю и кидаюсь обратно к двери подъезда, но работники съемочной группы удерживают меня, а я кричу: «Как вы посмели? Как вы посмели ? В сценарии же этого не было!», и тут я падаю в обморок, и технические ассистенты укладывают меня на ступеньки, а я продолжаю биться и кричать: «Но вы же ничего не понимаете, ничего не понимаете!», и внезапно режиссер склоняется надо мной и тихо приказывает помощникам отпустить меня, и что все именно так и надо — тсс !
Меня колотит так сильно, что режиссеру приходится гладить меня по лицу, успокаивая меня для того, чтобы поговорить со мной по душам.
Беря сразу быка за рога, он говорит мне:
— Ты уверен, что ты на самом деле хочешь вернуться туда?
Меня колотит так сильно, что я просто не могу ничего ему ответить.
— Ты уверен, что ты на самом деле хочешь вернуться туда? — спрашивает он снова. — Ты уверен, что твой герой так бы поступил?
Я задыхаюсь, я не могу промолвить ни слова, и постепенно люди оставляют меня в покое.
После того, что кажется мне долгими часами, я наконец встаю, почувствовав, что желание вернуться в квартиру Хлое заметно ослабело (впрочем, этого следовало ожидать), и откуда-то издалека сквозь шум машин и стройки до меня доносится звон бубенцов, и тут кто-то из реквизиторов отряхивает с моего пиджака грязь, и тогда я вновь спускаюсь по ступенькам, ведущим к тротуару, где меня уже поджидает черный седан, который отвезет меня домой, где мне помогут уточнить (если не полностью переменить) мою точку зрения на постановку, в которой я в настоящий момент принимаю участие.
2
Перед домом, в котором я живу, репортерша из «Details» играет в классики, на ней — лимонно-желтый комбинезончик, белая кожаная куртка, кроссовки с толстой подошвой, косички на голове забраны с помощью пластмассовых заколок, и она набирает номер на мобильном телефоне, а ее ногти покрыты облупившимся коричневым лаком. Я молча прохожу мимо нее, осторожно переступаю через останки моей изуродованной «веспы», лежащие вместе с остальным мусором, сигарета прилипла к моим губам, темные очки скрывают глаза.
— Привет, мы вроде бы собирались встретиться сегодня утром, — говорит она, захлопывая крышку телефона.
Я ничего не отвечаю, только шарю по карманам в поисках ключей.
— Они выкинули из номера материал о тебе, — говорит она.
— Ты пришла, чтобы сказать мне это? — Я наконец нахожу ключи. — Я просто в ужасе.
— Тебе это важно?
Я вздыхаю, снимаю темные очки и спрашиваю:
— За кого ты меня принимаешь?
Она «многозначительно» склоняет голову набок и делает вид, что разглядывает асфальт, а затем снова смотрит в мою сторону.
— Я нахожу тебя практически непостижимым, — тянет она, подражая британскому выговору.
— Ну а я пришел к выводу, что давненько не встречал такой ходячей банальности, как ты, — парирую я в той же манере.
Затем я открываю дверь и захожу внутрь. Репортерша пожимает плечами и скачет прочь от меня.
К моей двери пришпилено уведомление о выселении, поэтому, когда я открываю ее, я смотрю в сторону режиссера, закатываю глаза и протягиваю: «Да ради бога!» В то же самое мгновение начинает звонить телефон, а я шлепаюсь без сил на мое кресло-набивнушку и, сняв трубку, зеваю в нее:
— Виктор слушает. Что стряслось?
— Это Палакон, — отвечает мне решительный голос.
— А, Палакон, у меня сейчас совсем нет времени разговаривать, так что…
— На столе в вашей кухне лежит коричневый конверт, — говорит Палакон, не слушая меня. — Откройте его.
Я смотрю в двери кухни не меняя позы и действительно замечаю лежащий на столе конверт.
— Ладно, — говорю я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174