После секса Элисон сообщает мне, что со мной она ни разу не симулировала оргазм. Мы лежим на ее кровати, две собаки — Мистер и Миссис Чау — возятся, зарывшись в плед неоново-розовой расцветки, лежащий у нас в ногах, а я приглаживаю их шерстку. Элисон рассказывает что-то про Aerosmith в то время как на заднем плане негромко играет компакт Джони Митчелл.
— Стивен Тайлер недавно признался, что его первый эротический сон был о Джейн Фонде. — Элисон вздыхает и затягивается косяком. (Я не заметил, когда она успела его раскурить.) — Сколько же ему лет?
Я продолжаю поглаживать Мистера Чау, затем чешу у него за ушами, и пес закрывает глаза от удовольствия.
— Я тоже хочу завести собаку, — говорю я. — Или кого-нибудь еще.
— Ты же терпеть не мог собак, — говорит Элисон. — И что ты имеешь в виду, когда говоришь «кого-нибудь еще»? Единственное домашнее животное, с которым ты умеешь обращаться, это орел на эмблеме Armani.
— Это было раньше, теперь я стал другим.
— Ты стал лучше, — искренне говорит Элисон.
Повисает продолжительная пауза. Собаки устраиваются ко мне поближе.
— Я слышала, что завтра ты встречаешься с Дамьеном? — говорит Элисон.
Я слегка напрягаюсь:
— Ты все еще думаешь о нем?
— По какому поводу вы с ним встречаетесь?
— Я буду вынужден сказать ему, — говорю я, слегка успокаиваясь, — я буду вынужден сказать ему, что не смогу помочь ему с презентацией нового клуба. Учеба на юрфаке отнимает слишком много времени.
Я беру косяк из рук Элисон, затягиваюсь, выпускаю дым.
— Ты все еще думаешь о нем? — спрашиваю я. — В смысле о Дамьене?
— Нет, — отвечает она. — Я его полностью простила. И хотя я терпеть не могу Лорен Хайнд, на фоне всех этих жутких сучек, что вешаются на парней в этом городе, в последнее время я начинаю приходить к выводу, что это еще не самый худший вариант.
— Это сказано для протокола? — ухмыляюсь я.
— Ты знаешь, что она — активный член ЯТЕНЕПОДА? — спрашивает Элисон. — Это такая новая феминистская организация.
— А что означает ЯТЕНЕПОД?
— Это сокращение от «Я Тебе Не Подстилка», — вздыхает Элисон. — Кроме того, выяснилось, что мы ходим к одному и тому же специалисту по акупунктуре. — Элисон выдерживает паузу. — С некоторыми вещами ничего нельзя поделать.
— Видно, что так, — вздыхаю я вместе с ней.
— А еще она член БОГУОБЖИВа, — говорит Элисон, — так что я не могу ненавидеть ее по-настоящему. Даже зная, что она спала — что она спит — с моим бывшим женихом.
— А что такое БОГУОБЖИВ? — интересуюсь я.
— Борцы за Гуманное Обращение с Животными, — объясняет Элисон, отвешивая мне шутливую пощечину. — Тебе бы следовало знать это, Виктор.
— С чего это? — удивляюсь я. — За гуманное обращение… с животными ?
— Нет ничего проще, Виктор, — объясняет Элисон. — Мы хотим, чтобы в этом мире с животными обращались так же, как с людьми.
Я удивленно гляжу на нее:
— А разве… с ними и так… не обращаются… как с людьми?
— Нет. Их ведь, бедняжек, безжалостно убивают.
— Ясно.
— У нас собрание в пятницу в «Asia de Cuba», — продолжает Элисон. — Придут Оливер Стоун, Билл Маэр, Алек Болдуин и Ким Бэйсинджер, Грэйс Слик, Ноа Уайл, Мэри Тайлер Мур. Алисия Сильверстоун прочитает речь, которую написала Эллен Де Дженерис. — Элисон выдерживает паузу. — Диджеем будет Моби.
— И все наверняка припрутся в камуфляжных штанах, верно? — спрашиваю я. — И в пластмассовых ботинках? И будут разговаривать о том, как прекрасно на вкус соевое мясо?
— К чему такая ирония? — перебивает меня Элисон, закатывая глаза. Голос ее явно становится не таким ласковым.
— Да так, ни к чему.
— Если бы ты знал все про капканы, про то, как издеваются над детенышами норки и специально калечат кроликов определенных пород — не говоря уже о медицинских экспериментах, которые ставят над ни в чем не повинными енотами и рысями — о Боже, Виктор, ты бы пробудился ото сна.
— Угу, — бурчу я. — Ах, зайка!
— Над животными издеваются, а ты лежишь тут и не хочешь спасать их.
— Золотце, а куриц они тоже запретят есть?
— Животные не могут защитить себя сами, Виктор.
— Зайка, но это всего лишь курицы!
— Ты бы попытался хоть однажды увидеть мир глазами загнанного зверя, Виктор, — говорит она.
— Зайка, я пытался. Я ведь столько лет проработал моделью, — говорю я. — Так что мне это знакомо.
— Ну не будь ты таким легкомысленным, — стонет она.
— Элисон, — отзываюсь я, приподнимаясь в кровати. — Может, они и овощи с фруктами примутся защищать?
— А что в этом плохого? — спрашивает она. — Это свидетельствует о высоком уровне экологического сознания.
— Зайка, но у персиков нет родителей!
— Зато у них тоже есть кожица и косточки!
— Боюсь, что вы бросаете вызов суровой действительности.
— А кто не бросает? — делает она жест рукой. — Мы должны уделять животным столько же любви и заботы, сколько людям.
Я обдумываю это заявление. Я вспоминаю все, что делал в этой жизни, и все, что делали другие у меня на глазах.
— Лучше не надо, зайка, — говорю я. — По-моему, им и так хорошо.
У меня снова встает, и я забираюсь на Элисон. Позже Элисон задает мне вопрос:
— Это Европа тебя так изменила, Виктор?
— С чего ты взяла? — сонно отзываюсь я.
— Потому что ты стал совсем другим, — говорит она негромко. — Разве нет?
— Пожалуй, — говорю я после продолжительной паузы.
— Как бы ты сам это определил?
— Я стал менее… — Я замолкаю. — Менее… не знаю.
— Что с тобой там случилось, Виктор?
Я осторожно интересуюсь:
— В каком смысле?
Она повторяет, но уже шепотом:
— Что с тобой там случилось?
Я молчу, обдумывая ответ и играя с собачками. Одна из них принимается лизать мне руку.
— И что случилось с Хлое, Виктор? — шепчет Элисон.
6
Придя в «Industrie» на фотосессию для журнала «George» я никак не могу уразуметь, почему пресса подняла такую шумиху вокруг этого события. До: я держу в руке банку пива Bass, на мне костюм от Prada, к подбородку приклеена фальшивая козлиная бородка, на лице типичное выражение, характерное для стиля грандж, глаза заплывшие. После: я держу под мышкой стопку юридических книг, на мне летний креповый костюм от Brooks Brothers, в моей левой руке бутылка диетической колы, на переносице — очки в тонкой металлической оправе от Oliver Peoples. «ТРАНСФОРМАЦИИ ВИКТОРА ВАРДА (НУ ДА, КОНЕЧНО ЖЕ, ДЖОНСОНА)» — таким будет заголовок на обложке январского номера. Сперва съемки собирались проводить перед школой Сент-Альбанс в Вашингтоне, округ Колумбия, — это учебное заведение я посещал непродолжительное время, пока меня из него не исключили, но папа наложил на эту идею вето. У него для этого власти хватает. В «Industrie» заскакивает далай-лама, я обмениваюсь рукопожатиями с Крисом Роком и один из сыновей Харрисона Форда — он штатный работник «George» — болтается рядом в компании бывших сотрудников администрации Клинтона, ушедших в отставку, a MTV что-то снимает для передачи «Рок-неделя» и виджей задает мне вопросы, касающиеся последнего многомиллионного контракта Impersonators с DreamWorks, и меня спрашивают, не сожалею ли я, что ушел из группы, но я ловко выкручиваюсь, отмочив следующую тонкую корку «Учиться на юриста гораздо легче, чем быть членом этой группы», и все очень похоже на «Глаза Лоры Марс», а все вокруг старательно изображают подавленное настроение в знак сочувствия по поводу Хлое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174
— Стивен Тайлер недавно признался, что его первый эротический сон был о Джейн Фонде. — Элисон вздыхает и затягивается косяком. (Я не заметил, когда она успела его раскурить.) — Сколько же ему лет?
Я продолжаю поглаживать Мистера Чау, затем чешу у него за ушами, и пес закрывает глаза от удовольствия.
— Я тоже хочу завести собаку, — говорю я. — Или кого-нибудь еще.
— Ты же терпеть не мог собак, — говорит Элисон. — И что ты имеешь в виду, когда говоришь «кого-нибудь еще»? Единственное домашнее животное, с которым ты умеешь обращаться, это орел на эмблеме Armani.
— Это было раньше, теперь я стал другим.
— Ты стал лучше, — искренне говорит Элисон.
Повисает продолжительная пауза. Собаки устраиваются ко мне поближе.
— Я слышала, что завтра ты встречаешься с Дамьеном? — говорит Элисон.
Я слегка напрягаюсь:
— Ты все еще думаешь о нем?
— По какому поводу вы с ним встречаетесь?
— Я буду вынужден сказать ему, — говорю я, слегка успокаиваясь, — я буду вынужден сказать ему, что не смогу помочь ему с презентацией нового клуба. Учеба на юрфаке отнимает слишком много времени.
Я беру косяк из рук Элисон, затягиваюсь, выпускаю дым.
— Ты все еще думаешь о нем? — спрашиваю я. — В смысле о Дамьене?
— Нет, — отвечает она. — Я его полностью простила. И хотя я терпеть не могу Лорен Хайнд, на фоне всех этих жутких сучек, что вешаются на парней в этом городе, в последнее время я начинаю приходить к выводу, что это еще не самый худший вариант.
— Это сказано для протокола? — ухмыляюсь я.
— Ты знаешь, что она — активный член ЯТЕНЕПОДА? — спрашивает Элисон. — Это такая новая феминистская организация.
— А что означает ЯТЕНЕПОД?
— Это сокращение от «Я Тебе Не Подстилка», — вздыхает Элисон. — Кроме того, выяснилось, что мы ходим к одному и тому же специалисту по акупунктуре. — Элисон выдерживает паузу. — С некоторыми вещами ничего нельзя поделать.
— Видно, что так, — вздыхаю я вместе с ней.
— А еще она член БОГУОБЖИВа, — говорит Элисон, — так что я не могу ненавидеть ее по-настоящему. Даже зная, что она спала — что она спит — с моим бывшим женихом.
— А что такое БОГУОБЖИВ? — интересуюсь я.
— Борцы за Гуманное Обращение с Животными, — объясняет Элисон, отвешивая мне шутливую пощечину. — Тебе бы следовало знать это, Виктор.
— С чего это? — удивляюсь я. — За гуманное обращение… с животными ?
— Нет ничего проще, Виктор, — объясняет Элисон. — Мы хотим, чтобы в этом мире с животными обращались так же, как с людьми.
Я удивленно гляжу на нее:
— А разве… с ними и так… не обращаются… как с людьми?
— Нет. Их ведь, бедняжек, безжалостно убивают.
— Ясно.
— У нас собрание в пятницу в «Asia de Cuba», — продолжает Элисон. — Придут Оливер Стоун, Билл Маэр, Алек Болдуин и Ким Бэйсинджер, Грэйс Слик, Ноа Уайл, Мэри Тайлер Мур. Алисия Сильверстоун прочитает речь, которую написала Эллен Де Дженерис. — Элисон выдерживает паузу. — Диджеем будет Моби.
— И все наверняка припрутся в камуфляжных штанах, верно? — спрашиваю я. — И в пластмассовых ботинках? И будут разговаривать о том, как прекрасно на вкус соевое мясо?
— К чему такая ирония? — перебивает меня Элисон, закатывая глаза. Голос ее явно становится не таким ласковым.
— Да так, ни к чему.
— Если бы ты знал все про капканы, про то, как издеваются над детенышами норки и специально калечат кроликов определенных пород — не говоря уже о медицинских экспериментах, которые ставят над ни в чем не повинными енотами и рысями — о Боже, Виктор, ты бы пробудился ото сна.
— Угу, — бурчу я. — Ах, зайка!
— Над животными издеваются, а ты лежишь тут и не хочешь спасать их.
— Золотце, а куриц они тоже запретят есть?
— Животные не могут защитить себя сами, Виктор.
— Зайка, но это всего лишь курицы!
— Ты бы попытался хоть однажды увидеть мир глазами загнанного зверя, Виктор, — говорит она.
— Зайка, я пытался. Я ведь столько лет проработал моделью, — говорю я. — Так что мне это знакомо.
— Ну не будь ты таким легкомысленным, — стонет она.
— Элисон, — отзываюсь я, приподнимаясь в кровати. — Может, они и овощи с фруктами примутся защищать?
— А что в этом плохого? — спрашивает она. — Это свидетельствует о высоком уровне экологического сознания.
— Зайка, но у персиков нет родителей!
— Зато у них тоже есть кожица и косточки!
— Боюсь, что вы бросаете вызов суровой действительности.
— А кто не бросает? — делает она жест рукой. — Мы должны уделять животным столько же любви и заботы, сколько людям.
Я обдумываю это заявление. Я вспоминаю все, что делал в этой жизни, и все, что делали другие у меня на глазах.
— Лучше не надо, зайка, — говорю я. — По-моему, им и так хорошо.
У меня снова встает, и я забираюсь на Элисон. Позже Элисон задает мне вопрос:
— Это Европа тебя так изменила, Виктор?
— С чего ты взяла? — сонно отзываюсь я.
— Потому что ты стал совсем другим, — говорит она негромко. — Разве нет?
— Пожалуй, — говорю я после продолжительной паузы.
— Как бы ты сам это определил?
— Я стал менее… — Я замолкаю. — Менее… не знаю.
— Что с тобой там случилось, Виктор?
Я осторожно интересуюсь:
— В каком смысле?
Она повторяет, но уже шепотом:
— Что с тобой там случилось?
Я молчу, обдумывая ответ и играя с собачками. Одна из них принимается лизать мне руку.
— И что случилось с Хлое, Виктор? — шепчет Элисон.
6
Придя в «Industrie» на фотосессию для журнала «George» я никак не могу уразуметь, почему пресса подняла такую шумиху вокруг этого события. До: я держу в руке банку пива Bass, на мне костюм от Prada, к подбородку приклеена фальшивая козлиная бородка, на лице типичное выражение, характерное для стиля грандж, глаза заплывшие. После: я держу под мышкой стопку юридических книг, на мне летний креповый костюм от Brooks Brothers, в моей левой руке бутылка диетической колы, на переносице — очки в тонкой металлической оправе от Oliver Peoples. «ТРАНСФОРМАЦИИ ВИКТОРА ВАРДА (НУ ДА, КОНЕЧНО ЖЕ, ДЖОНСОНА)» — таким будет заголовок на обложке январского номера. Сперва съемки собирались проводить перед школой Сент-Альбанс в Вашингтоне, округ Колумбия, — это учебное заведение я посещал непродолжительное время, пока меня из него не исключили, но папа наложил на эту идею вето. У него для этого власти хватает. В «Industrie» заскакивает далай-лама, я обмениваюсь рукопожатиями с Крисом Роком и один из сыновей Харрисона Форда — он штатный работник «George» — болтается рядом в компании бывших сотрудников администрации Клинтона, ушедших в отставку, a MTV что-то снимает для передачи «Рок-неделя» и виджей задает мне вопросы, касающиеся последнего многомиллионного контракта Impersonators с DreamWorks, и меня спрашивают, не сожалею ли я, что ушел из группы, но я ловко выкручиваюсь, отмочив следующую тонкую корку «Учиться на юриста гораздо легче, чем быть членом этой группы», и все очень похоже на «Глаза Лоры Марс», а все вокруг старательно изображают подавленное настроение в знак сочувствия по поводу Хлое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174