Я пошла. Скажи Кондратьеву, что я до последней секунды играю в полное доверие. Надо, чтобы Савельева сама раскрылась.
Маруська вышла в коридор. Савельева причесывалась перед зеркалом.
— Я сейчас вернусь в зал, — улыбнулась она Маруське.
— Вам нужно немедленно уйти, — сказала Маруська. — Здесь теперь очень опасно. И потом — нам уже все ясно и вы больше не нужны.
И снова Маруська увидела, как в глазах Савельевой мелькнули растерянность и страх.
— Нет, — нервно сказала Савельева. — Я обещала товарищу Кондратьеву быть в зале. Я не уйду!
— Это приказ. Идите рядом, ни шагу в сторону!
— Хорошо, — Савельева растерянно пожала плечами. — А платок и сумочка?
— Не беспокойтесь, — улыбнулась Маруська. — Их возьмут наши. Завтра все получите в целости.
— Мне на Сенную. Я к тетке ночевать.
— Ваше дело, — ответила Маруська. — Я вас, само собой разумеется, провожу.
Швейцар закрыл за ними дверь и начал кричать на рабочих, которые таскали ящики с пивом:
— Грязи-то, грязи от вас! И дверями не хлопайте, клиентов это беспокоит! Погодите, я на крючок закреплю! — Он вышел во двор.
Травкин, который стоял у зеркала и курил, не пошел за ним. Это была ошибка…
Швейцар приблизился к одному из рабочих, опасливо оглянулся:
— Менты нащупали официанта. Он не кремень, сам знаешь.
— Сведения точные? — Рабочий затоптал окурок.
— Мусориха Савельевой проболталась. Они теперь ушли, мусориха ее силком увела. Только у нас условлено — Савельева в любом случае пойдет на Сенную.
— Официанта успокой и сразу догоняй Савельеву. Если что — знаешь, как быть… — Рабочий понес ящик с пустыми бутылками к штабелю в углу двора.
Швейцар вернулся в вестибюль, заглянул в зал, крикнул:
— Аксентий, принеси пивка, в горле пересохло.
Через минуту чернявый уже подходил к гардеробной с бутылкой пива в руках.
— Зайди-ка, — поманил его швейцар. Дверь гардеробной закрылась.
И здесь Травкин допустил вторую ошибку. Вместо того, чтобы подойти к дверям и подслушать, о чем разговаривают швейцар и официант. Травкин, считая, что этот разговор крайне важен, а он всего не услышит или не поймет, — побежал в зал за Колей. А когда вернулся к гардеробной вместе с Колей, — швейцара уже не было, а среди опрокинутых вешалок лежал окровавленный официант и гаснущим взглядом смотрел в потолок…
В виске у него торчала рукоять финского ножа.
— Ах, Травкин, Травкин, — только и сказал Коля. — Вызывай скорую, я попробую догнать швейцара. — Коля побежал к машине.
Подскочил милиционер в штатском:
— Все в порядке, товарищ начальник!
— Швейцар в какую сторону ушел? — крикнул Коля. — Видели?
— Видел, — растерянно сказал милиционер. — Направо, к Сенной он побежал… Случилось что, товарищ начальник?
Коля прыгнул на сиденье автомобиля:
— Давай к Сенной!
…Савельева привела Маруську к церкви «Знамения богородицы», сказала приветливо:
— Спасибо вам, Мария Гавриловна. Если еще нужна буду — сообщите. Вы не беспокойтесь, здесь уже не страшно. Вот он, теткин подъезд. Рядом.
— Нет у тебя никакой тетки, — усмехнулась Маруська.
— Как… это нет? — Савельева отступила на шаг.
— Тихо… — Маруськин браунинг уперся Савельевой в живот. — Руки на затылок и вперед, шагом марш. Письмо зачем нам написала? Седой научил? Втереться хотела, стерва? Быть у нас глазами и ушами Седого?
В ту же секунду краем глаза она увидела мужской силуэт. Резко обернулась, крикнула:
— Стоять!
Швейцар ударил ее ногой. Браунинг вылетел из рук Маруськи, но она успела поймать швейцара за ногу, взяла на прием, и швейцар со всего маху грохнулся на тротуар. Маруська навалилась сверху, вывернула ему руки. Она не видела — не до того ей было, как Савельева спокойно подобрала ее браунинг, начала стрелять. Она стреляла в спину Маруськи, стреляла методично, в упор… Маруська так и осталась лежать, прикрыв собою швейцара.
А Коля опоздал. Он слышал выстрелы и даже видел вспышки, но его «форд» затормозил около Савельевой слишком поздно. Коля выскочил из машины, выбил у бандитки оружие и, завернув ей руки за спину, отшвырнул шоферу. Потом склонился над Маруськой. Она лежала лицом вниз.
Коля поднял ее и осторожно положил на сиденье автомобиля. Лицо у Маруськи было белое, обескровленное, остекленевшие глаза неподвижно смотрели в небо.
Коля был в таком отчаянии, что не выдержал и зарыдал. Он не видел, как шофер поднял швейцара с асфальта и подвел к автомобилю. Он долго не понимал, что от него хочет шофер, а тот тихо спрашивал — уже в который раз:
— Что будем делать, товарищ начальник…
Подъехала еще одна машина, сотрудники окружили автомобиль, в котором лежала Маруська. Все стояли молча…
«Маруська, Маруська… — давясь рыданиями, думал Коля. — Вот и пришел час расставания. Как же я перед тобой виноват, родная ты моя Маруська, как же я виноват, и прощения мне не найти никогда».
— Надо ехать, — сказал Травкин.
Коля проглотил шершавый комок:
— Все на Дворцовую… Я поеду со швейцаром во второй машине. Поводу машину сам. — Коля замкнул на запястьях швейцара наручники.
Когда первый автомобиль уехал, Коля сказал:
— Садитесь вперед, рядом со мной: есть разговор.
Швейцар взгромоздился на переднее сиденье. Руки ему мешали, и он все время пытался устроить их поудобнее.
Коля включил зажигание, скорость. «Форд» высветил фарами угол гауптвахты и помчался к улице Дзержинского.
— Савельеву я понял слишком поздно, к сожалению. Это Седой придумал трюк с ее заявлением в органы?
Швейцар кивнул:
— Дайте закурить. У меня в боковом.
Коля вытащил портсигар, сунул швейцару папиросу, дал прикурить. Швейцар затянулся:
— Соловьева хотели пришить. Да он скрывался. Ясно было — со дня на день выдаст. Седой и решил: Савельева заявит, ну, ей какое-то доверие окажут, она и будет нечто вроде наших глаз и ушей. У вас…
— Официанта зачем убил? — спокойно спросил Коля.
— Доказать еще надо, — осклабился швейцар.
— Раны сами за себя скажут. У Слайковского и у официанта. Экспертиза установит. Впрочем, и так видно — одинаковые они. В обоих случаях — твоя рука.
— Моя, — согласился швейцар. — Меня этому удару еще в шестнадцатом году урки научили. Я в «Крестах» за разбой сидел. По малолетству скоро освободился. Эх, начальник, кабы женщина ваша Савельеву на пушку не взяла, не напугала — жива бы сейчас была.
— Молчи, — Коля стиснул зубы. — Молчи об этом.
— Ведь как вышло-то? — разговорился швейцар. — Она думала: официант расколется, скажет, где хаза Седого. А ведь официант этот, начальник, и в самом деле про хазу знал. Что делать оставалось?
— Где Седой? — спросил Коля. — Сейчас поедем к нему. Я, между прочим, для того и остался с тобой.
— Нет, начальник, — швейцар замотал головой. — Седого я не сдам. Кабы вы не напороли — вы бы сами собой на Седого вышли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
Маруська вышла в коридор. Савельева причесывалась перед зеркалом.
— Я сейчас вернусь в зал, — улыбнулась она Маруське.
— Вам нужно немедленно уйти, — сказала Маруська. — Здесь теперь очень опасно. И потом — нам уже все ясно и вы больше не нужны.
И снова Маруська увидела, как в глазах Савельевой мелькнули растерянность и страх.
— Нет, — нервно сказала Савельева. — Я обещала товарищу Кондратьеву быть в зале. Я не уйду!
— Это приказ. Идите рядом, ни шагу в сторону!
— Хорошо, — Савельева растерянно пожала плечами. — А платок и сумочка?
— Не беспокойтесь, — улыбнулась Маруська. — Их возьмут наши. Завтра все получите в целости.
— Мне на Сенную. Я к тетке ночевать.
— Ваше дело, — ответила Маруська. — Я вас, само собой разумеется, провожу.
Швейцар закрыл за ними дверь и начал кричать на рабочих, которые таскали ящики с пивом:
— Грязи-то, грязи от вас! И дверями не хлопайте, клиентов это беспокоит! Погодите, я на крючок закреплю! — Он вышел во двор.
Травкин, который стоял у зеркала и курил, не пошел за ним. Это была ошибка…
Швейцар приблизился к одному из рабочих, опасливо оглянулся:
— Менты нащупали официанта. Он не кремень, сам знаешь.
— Сведения точные? — Рабочий затоптал окурок.
— Мусориха Савельевой проболталась. Они теперь ушли, мусориха ее силком увела. Только у нас условлено — Савельева в любом случае пойдет на Сенную.
— Официанта успокой и сразу догоняй Савельеву. Если что — знаешь, как быть… — Рабочий понес ящик с пустыми бутылками к штабелю в углу двора.
Швейцар вернулся в вестибюль, заглянул в зал, крикнул:
— Аксентий, принеси пивка, в горле пересохло.
Через минуту чернявый уже подходил к гардеробной с бутылкой пива в руках.
— Зайди-ка, — поманил его швейцар. Дверь гардеробной закрылась.
И здесь Травкин допустил вторую ошибку. Вместо того, чтобы подойти к дверям и подслушать, о чем разговаривают швейцар и официант. Травкин, считая, что этот разговор крайне важен, а он всего не услышит или не поймет, — побежал в зал за Колей. А когда вернулся к гардеробной вместе с Колей, — швейцара уже не было, а среди опрокинутых вешалок лежал окровавленный официант и гаснущим взглядом смотрел в потолок…
В виске у него торчала рукоять финского ножа.
— Ах, Травкин, Травкин, — только и сказал Коля. — Вызывай скорую, я попробую догнать швейцара. — Коля побежал к машине.
Подскочил милиционер в штатском:
— Все в порядке, товарищ начальник!
— Швейцар в какую сторону ушел? — крикнул Коля. — Видели?
— Видел, — растерянно сказал милиционер. — Направо, к Сенной он побежал… Случилось что, товарищ начальник?
Коля прыгнул на сиденье автомобиля:
— Давай к Сенной!
…Савельева привела Маруську к церкви «Знамения богородицы», сказала приветливо:
— Спасибо вам, Мария Гавриловна. Если еще нужна буду — сообщите. Вы не беспокойтесь, здесь уже не страшно. Вот он, теткин подъезд. Рядом.
— Нет у тебя никакой тетки, — усмехнулась Маруська.
— Как… это нет? — Савельева отступила на шаг.
— Тихо… — Маруськин браунинг уперся Савельевой в живот. — Руки на затылок и вперед, шагом марш. Письмо зачем нам написала? Седой научил? Втереться хотела, стерва? Быть у нас глазами и ушами Седого?
В ту же секунду краем глаза она увидела мужской силуэт. Резко обернулась, крикнула:
— Стоять!
Швейцар ударил ее ногой. Браунинг вылетел из рук Маруськи, но она успела поймать швейцара за ногу, взяла на прием, и швейцар со всего маху грохнулся на тротуар. Маруська навалилась сверху, вывернула ему руки. Она не видела — не до того ей было, как Савельева спокойно подобрала ее браунинг, начала стрелять. Она стреляла в спину Маруськи, стреляла методично, в упор… Маруська так и осталась лежать, прикрыв собою швейцара.
А Коля опоздал. Он слышал выстрелы и даже видел вспышки, но его «форд» затормозил около Савельевой слишком поздно. Коля выскочил из машины, выбил у бандитки оружие и, завернув ей руки за спину, отшвырнул шоферу. Потом склонился над Маруськой. Она лежала лицом вниз.
Коля поднял ее и осторожно положил на сиденье автомобиля. Лицо у Маруськи было белое, обескровленное, остекленевшие глаза неподвижно смотрели в небо.
Коля был в таком отчаянии, что не выдержал и зарыдал. Он не видел, как шофер поднял швейцара с асфальта и подвел к автомобилю. Он долго не понимал, что от него хочет шофер, а тот тихо спрашивал — уже в который раз:
— Что будем делать, товарищ начальник…
Подъехала еще одна машина, сотрудники окружили автомобиль, в котором лежала Маруська. Все стояли молча…
«Маруська, Маруська… — давясь рыданиями, думал Коля. — Вот и пришел час расставания. Как же я перед тобой виноват, родная ты моя Маруська, как же я виноват, и прощения мне не найти никогда».
— Надо ехать, — сказал Травкин.
Коля проглотил шершавый комок:
— Все на Дворцовую… Я поеду со швейцаром во второй машине. Поводу машину сам. — Коля замкнул на запястьях швейцара наручники.
Когда первый автомобиль уехал, Коля сказал:
— Садитесь вперед, рядом со мной: есть разговор.
Швейцар взгромоздился на переднее сиденье. Руки ему мешали, и он все время пытался устроить их поудобнее.
Коля включил зажигание, скорость. «Форд» высветил фарами угол гауптвахты и помчался к улице Дзержинского.
— Савельеву я понял слишком поздно, к сожалению. Это Седой придумал трюк с ее заявлением в органы?
Швейцар кивнул:
— Дайте закурить. У меня в боковом.
Коля вытащил портсигар, сунул швейцару папиросу, дал прикурить. Швейцар затянулся:
— Соловьева хотели пришить. Да он скрывался. Ясно было — со дня на день выдаст. Седой и решил: Савельева заявит, ну, ей какое-то доверие окажут, она и будет нечто вроде наших глаз и ушей. У вас…
— Официанта зачем убил? — спокойно спросил Коля.
— Доказать еще надо, — осклабился швейцар.
— Раны сами за себя скажут. У Слайковского и у официанта. Экспертиза установит. Впрочем, и так видно — одинаковые они. В обоих случаях — твоя рука.
— Моя, — согласился швейцар. — Меня этому удару еще в шестнадцатом году урки научили. Я в «Крестах» за разбой сидел. По малолетству скоро освободился. Эх, начальник, кабы женщина ваша Савельеву на пушку не взяла, не напугала — жива бы сейчас была.
— Молчи, — Коля стиснул зубы. — Молчи об этом.
— Ведь как вышло-то? — разговорился швейцар. — Она думала: официант расколется, скажет, где хаза Седого. А ведь официант этот, начальник, и в самом деле про хазу знал. Что делать оставалось?
— Где Седой? — спросил Коля. — Сейчас поедем к нему. Я, между прочим, для того и остался с тобой.
— Нет, начальник, — швейцар замотал головой. — Седого я не сдам. Кабы вы не напороли — вы бы сами собой на Седого вышли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161