— Назовите остальных ваших сообщников, места явок и сборищ, тайники с награбленным. Еще раз повторяю: в чистосердечном признании ваш маловероятный, но единственный шанс на жизнь. Деваться вам некуда.
— Некуда, — повторил Плавский. — Вот вы решили: раз я у вас в руках, значит, спекся Плавский. — Он схватил со стола карандаш и, ломая грифель, нарисовал на белой стене лодочку с веслами. — Некуда, — снова повторил он. И вдруг посмотрел на Трепанова так уверенно, с таким превосходством, что у того от предчувствия беды засосало под ложечкой и сам собой вырвался вопрос:
— Что это вы задумали, подследственный?
— Что? — Плавский тихо засмеялся. — А вот сяду в эту лодочку и уплыву от вас… Не понимаете? И не поймете никогда! А я уплыву.
Трепанов вызвал конвой и, когда Плавского увели, долго сидел, задумавшись. Зазвонил телефон. Секретарь Дзержинского спросил о ходе расследования. Трепанов ответил, что уверен в успехе, и, хотя он далеко не был уверен, ему почему-то сразу стало легче.
Вошел Никифоров, молча сел на стул. Потом в двери протиснулся Афиноген, следом Коля.
— Он лодочку нарисовал, — Трепанов показал на рисунок Плавского. Афиноген подошел к стене, вгляделся:
— Я одну книжку читал — про сумасшедшего. Так он все время деньги на бумаге рисовал и пытался их всучить людям. Псих этот Плавский.
— Сравнил, — протянул Никифоров. — Чудик… Никакой Плавский не псих — он ломает комедию, вот и все.
Коля промолчал.
— А ты? — спросил его Трепанов. — Почему молчишь?
— Потому что вы мне все равно не поверите. А я так считаю: задумал он что-то.
— Чушь! — уверенно заявил Никифоров. — От нас не убежишь, дудки!
— Хвастаешь, — сказал Трепанов устало. — Всегда ты, Никифоров, хвастаешь.
Тренькнул телефон. Начальник предвариловки сообщил, что арестованный Плавский желает немедленно дать важные показания.
— Ну вот! — торжествующе сказал Никифоров. — Не выдержал, как все они не выдерживают. Кишка тонка оказалась.
— Преувеличиваешь, — заметил Афиноген. — Всегда ты, Никифоров, преувеличиваешь.
— Ты, — Никифоров, задохнулся от ярости. — Ты какое имеешь право, сопляк? За собой лучше смотри! Ничтожество этот Плавский, и вы сейчас в этом убедитесь!
— Доставить гада! — отдал приказ Трепанов и, посмотрев на ребят, добавил: — Прошу соблюдать особую осторожность!
— Осторожность — дело хорошее! — улыбнулся Никифоров. — Только Плавский сломался. Я в этом уверен.
Выводной открыл дверь камеры.
— Руки назад! — приказал он.
Двинулись по коридору. У тюремной машины — это был старенький «Рено» с кузовом — Плавского приняли еще четыре конвоира.
В дороге он был совершенно спокоен и даже насвистывал какой-то мотивчик. Подъехали к МУРу. Плавский не делал никаких попыток к побегу. Стали подниматься по лестнице. Все шло хорошо до четвертого этажа. А когда оказались на площадке, которая вела к пятому, бандит рванулся к перилам.
— Что, взяли меня, взяли?! — срываясь на визг, заорал он.
Конвоиры бросились к нему, но опоздали: Плавский перемахнул перила и камнем полетел вниз.
Вызвали Трепанова. Санитары уложили Плавского на носилки. Левая рука погибшего свесилась, и Трепанов отчетливо увидел лодочку с веслами, нарисованную на ладони химическим карандашом.
Вернулись в кабинет.
— Прокололся я… — Никифоров виновато развел руками.
— Считаю необходимым проанализировать случившееся, — Трепанов с трудом произнес непривычное слово и продолжал: — Мы все проявили преступную недальновидность. Все, кроме Кондратьева, чутье которого сработало точно. Дело, конечно, не в том, что сегодня я обещал лично товарищу Дзержинскому скорейшее раскрытие этого дела, хотя такое обещание тоже налагает на нас немало, а в том, что я на данный момент не вижу практических путей к раскрытию дела. Пока у нас в руках был Плавский, мы имели возможность работать активно. А теперь все снова сводится к тому, что будем ждать у моря погоды. Какая у нас надежда на гражданку Вентулову? Никакой. Все, что она могла нам дать, — она дала.
— Не все, — сказал Коля. — У меня есть такое предположение, что Кутьков и его банда искали в квартире Жичигина деньги и не нашли. Они до сих пор думают, что Маша знает, где эти деньги, и из-за этого преследуют ее.
— Если бы ты был прав, — сказал Никифоров, — они бы не пытались ее убить. Мертвая она что им расскажет?
— А ты не понял, — возразил Коля. — Вот именно то, что они хотят ее убить, и дает мне мысль: они боятся, что она отдаст эти деньги нам!
— Что-то долго она их отдает, — улыбнулся Афиноген.
— Ну, тут ты, положим, не прав, — заметил Трепанов. — Если эти жичигинские деньги на самом деле существуют, — это дает нам большую надежду, братки… В том, конечно, случае, если Мария решится их отдать нам. Есть у меня одна идея. Но не все сразу. Коля, ты должен с девушкой решительно поговорить. Честно, прямо. Довод один: все отдаем революции, самое дорогое, так неужели же такая девушка, как она, скроет от народа какие-то паршивые деньги?
Маша открыла дверь и повисла у Коли на шее:
— Живой. Ну, слава богу, я уж не знала, что и думать.
Коля чувствовал на щеке ее теплое дыхание и боялся пошевелиться. Он стоял и думал, что вот теперь совершенно определенно можно признаться хотя бы самому себе: он любит Машу, и с этим уже ничего не поделаешь. Укором всплыла и кольнула мысль о Маруське. «Их даже зовут одинаково…» — подумал Коля, но тут же отогнал эту мысль.
А Маша ждала от него признания, вполне четких и очень определенных слов, о которых она много читала в романах, а слышала всего только раз — от гусарского корнета на балу в Смольном. Но Смольный, бал, корнет в развевающемся ментике — все это осталось в безвозвратно ушедшей жизни, а сейчас она со страхом и удивлением чувствовала, что неравнодушна к этому парню, — о ужас! — крестьянину, представителю этой «взбесившейся черни».
Но Коля никаких слов не произнес и даже не пытался ее обнять. И она не поняла, что произошло это не столько от природной Колиной застенчивости, сколько от того, что был он человеком чистым и цельным и очень боялся ее обидеть, оскорбить. И, не поняв этого, Маша рассердилась и резко оттолкнула Колю.
— Собственно, зачем вы явились? — спросила она надменно. Коля огорченно ответил:
— Дело есть, — он никак не мог привыкнуть к неожиданным перепадам ее настроения.
— Понятно, — сказала она с горьким упреком. — Дело, дело, дело. Куда нужно идти?
— Давайте просто пройдемся, — попросил Коля. — Не могу здесь, голова разболелась.
Они вышли на улицу. По бульвару шагали красноармейцы, оркестр играл марш. Впереди несли красный транспарант: «Все на защиту Петрограда!» Коля остановился на краю тротуара и смотрел вслед уходившим бойцам.
— У тебя такая физиономия, что даже противно!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161