Вызывать к нам не хотелось, вот и написал записку. А на самом деле ничегошеньки я не знаю, — признался Витька. — Не сердитесь и расскажите, что вы знаете, ладно?
Она покачала головой:
— О чем рассказывать. Юру не вернуть, а убийцы… Бог их накажет.
— Бог накажет, если мы их ему представим, — без улыбки сказал Витька. — Я вижу, вы девушка хорошая, а я вас долго не задержу. Вот скажите, почему ваш Юра на заводе значился Николаем?
Она недоуменно взглянула на Витьку:
— Ей-богу, не знаю. Недоразумение, вероятно. Он — Юра. Юра Томич.
— Как это Томич, когда он — Куликов? — опешил Витька.
— Возможно, — сказала она безразличным голосом. — Только ни для меня, ни для Юры это уже ничего не прибавит и не убавит.
— Ладно, это наше дело, — сказал Витька. — А как вы с ним познакомились?
— На Сенном рынке. В прошлом году. Я по развалу книжному бродила, хотела комплект «Нивы» купить — за любой год, со скуки полистать. А он искал Лермонтова — какое-то редкое издание.
— Культурный сторож, этот ваш Юра, — заметил Витька. — Простой вахтер, а поди ж ты. Впрочем, это хорошо.
— Умер вахтером, а был… — она махнула рукой. — Это ни о чем не говорит — вахтер, князь, царь. Что в голове — это важно. Вы на Сытном рынке бываете?
— Редко. А что? — заинтересовался Витька.
— Сходите, поглядите, — посоветовала Нина. — Весной там княгиня Ширинская-Шихматова редиской торгует. Сама, между прочим, выращивает.
— А кем он… был? — осторожно спросил Витька.
— До революции? — уточнила она. — Юнкером Константиновского училища. — Она помолчала, видно было, что ей очень хочется сказать что-то еще, но она не решается. Витька заметил это.
— Давайте на откровенность, — улыбнулся он. — Вы на нашу встречу раньше на три минуты пришли. Я вижу, у вас наболело, недоговариваете вы. А зря.
— Вы думаете? — Она заколебалась. — Не знаю, не знаю.
— Я вам помогу, — сказал Витька и показал фото Длинного. — Знаете его?
Она скользнула взглядом по фотографии:
— Да, он к Юре иногда захаживал. Они служили вместе, Юра мне говорил.
— Когда, где?
— Не знаю. — Она виновато развела руками.
— Этот Длинный — тоже офицер? — осторожно спросил Витька.
— Право, не знаю. Если бы это был друг Юры, а то так, знакомый. Зачем мне знать? Извините, я должна идти.
Витька удержал ее за руку.
— Не пожалеть бы нам всем потом, — он заглянул ей в глаза. — Скажите, не томите себя. Вам легче станет.
Она заколебалась, но тут же вырвала свою руку из Витькиной:
— Прощайте…
Подошел трамвай. Нина побежала, прыгнула на подножку. Набирая ход, трамвай двинулся к Инженерному замку. Витька помахал Нине рукой и ушел. На человека в длинной кавалерийской шинели, который вскочил в первый вагон того же самого трамвая, Витька не обратил ни малейшего внимания. То ли издали не узнал, то ли просто не заметил.
А это был Длинный…
Накануне встречи Витьки и Нины Коля просидел в отделе всю ночь напролет — анализировал результаты экспертизы, изучал — в который уже раз — показания свидетелей. Поэтому утром он позволил себе поспать не до шести, как обычно, а до восьми. Когда проснулся, Маша собирала Генку в школу, кормила его завтраком.
— Локти на стол не ставь, — выговаривала она Генке. — Не шмыгай носом, горе мое. И в кого только ты такой уродился!
— В отца, — Генка хитро покосился на диван. — Он тоже сопит и чавкает, когда ест.
— Ну и брешешь, — Коля сел на диване и потянулся. — Сопеть я, может, и соплю, но это только когда у меня насморк. А чавкать… Это, брат, извини, ты придумал.
— Это факт! — обиделся Генка.
— Все! — прикрикнула Маша. — Коля, вставай, я ухожу.
Уже второй год Маша преподавала в соседней школе французский язык. Коля тоже пытался выучить язык — взялся за английский, но одолеть не смог и бросил. Маша никогда не упускала случая напомнить ему об этом. Вот и на этот раз она насмешливо посмотрела на мужа:
— Я тебе Конан-Дойля принесла. Шерлок Холмс… Полностью. — И, заметив, как радостно вспыхнули глаза Коли, добавила: — На английском. Ты ведь вот-вот осилишь?
— Да ну тебя, — в сердцах сказал Коля. — Дай срок, я и французский осилю! Времени сейчас нет.
— А его никогда не будет. Ты этого еще не понял?
— Преступность пойдет на убыль, — не слишком уверенно сказал Коля, — тогда я и наверстаю.
— А ты уверен, что она пойдет на убыль? — спросила Маша. — Я вот думаю: пока будет разрыв между уровнем жизни отдельных людей — будут и преступления. Всегда кто-то захочет иметь больше. И попытаться добыть это большее нечестным путем.
— Сложный вопрос, — сказал Коля. — Может, ты в чем-то и права. Но главное, я считаю, царизм оставил нам родимые пятна. В них все дело.
— А когда умрут носители родимых пятен, тогда чем ты будешь объяснять преступность?
— А она тогда будет? — спросил Коля.
— Не знаю. — Маша улыбнулась. — Разошлись, мужчины. До вечера.
…Коля встретился с Витькой у входа в управление.
— Что узнал?
— Есть кое-что. — Витька пропустил Колю вперед и добавил с плохо скрытой гордостью: — Недаром время терял.
— Расскажешь.
Когда вошли в кабинет, Коля позвонил Маруське, попросил зайти.
— Вот мои выводы, — Маруська раскрыла папку и протянула Коле лист бумаги, исписанный мелким, убористым почерком. — Обращаю твое внимание, что на гимнастерке Куликова — пороховой нагар!
— Неужели наган Иванова бьет так сильно? — удивился Витька. — Ведь метров с семи стрелял Иванов!
— Не стрелял, — оборвала его Маруська.
— А… а кто же? — оторопело спросил Витька.
Коля положил рапорт Маруськи на стол.
— Тот, кто стоял рядом с Куликовым. — Коля подошел к Витьке, добавил: — Помнишь, мы говорили о том, что мог быть пятый человек? Так вот, он был! Он застрелил Куликова в упор — оттого и нагар на гимнастерку Куликова попал. Он же, вероятно, и деньги украл.
— Кто же это? — недоверчиво спросил Витька.
Коля и Маруська рассмеялись.
— Знать бы, — сказала Маруська. — Но есть в твоем вопросе, так сказать, два подвопроса, сынок. Как преступник попал в запертую комнату? Почему его впустили? Замки-то целы.
— Может быть, это был свой человек? — загорячился Витька. — Его все знали, потому и впустили.
Коля с интересом взглянул на Витьку:
— А что? Есть резон. Как версия — годится. Значит, так: некто, назовем его Свой, сразу же после кассира Евстигнеева и вахтеров вошел в помещение кассы. Его не испугались, пустили.
— И прямо с порога он начал садить из нагана! — подхватил Витька.
— Подожди. — Маруська развернула план места происшествия. — Вот как были расположены трупы. О чем это говорит? Я написала в рапорте: о том, что Свой стрелял только в Куликова.
Витька схватил план:
— Точно! Куликов — его сообщник, я понял, мать! Куликов убил Евстигнеева и Анисимова, а неизвестный, «свой», одним словом, видит — дело сделано, деньги — вот они, зачем еще с одним человеком делиться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
Она покачала головой:
— О чем рассказывать. Юру не вернуть, а убийцы… Бог их накажет.
— Бог накажет, если мы их ему представим, — без улыбки сказал Витька. — Я вижу, вы девушка хорошая, а я вас долго не задержу. Вот скажите, почему ваш Юра на заводе значился Николаем?
Она недоуменно взглянула на Витьку:
— Ей-богу, не знаю. Недоразумение, вероятно. Он — Юра. Юра Томич.
— Как это Томич, когда он — Куликов? — опешил Витька.
— Возможно, — сказала она безразличным голосом. — Только ни для меня, ни для Юры это уже ничего не прибавит и не убавит.
— Ладно, это наше дело, — сказал Витька. — А как вы с ним познакомились?
— На Сенном рынке. В прошлом году. Я по развалу книжному бродила, хотела комплект «Нивы» купить — за любой год, со скуки полистать. А он искал Лермонтова — какое-то редкое издание.
— Культурный сторож, этот ваш Юра, — заметил Витька. — Простой вахтер, а поди ж ты. Впрочем, это хорошо.
— Умер вахтером, а был… — она махнула рукой. — Это ни о чем не говорит — вахтер, князь, царь. Что в голове — это важно. Вы на Сытном рынке бываете?
— Редко. А что? — заинтересовался Витька.
— Сходите, поглядите, — посоветовала Нина. — Весной там княгиня Ширинская-Шихматова редиской торгует. Сама, между прочим, выращивает.
— А кем он… был? — осторожно спросил Витька.
— До революции? — уточнила она. — Юнкером Константиновского училища. — Она помолчала, видно было, что ей очень хочется сказать что-то еще, но она не решается. Витька заметил это.
— Давайте на откровенность, — улыбнулся он. — Вы на нашу встречу раньше на три минуты пришли. Я вижу, у вас наболело, недоговариваете вы. А зря.
— Вы думаете? — Она заколебалась. — Не знаю, не знаю.
— Я вам помогу, — сказал Витька и показал фото Длинного. — Знаете его?
Она скользнула взглядом по фотографии:
— Да, он к Юре иногда захаживал. Они служили вместе, Юра мне говорил.
— Когда, где?
— Не знаю. — Она виновато развела руками.
— Этот Длинный — тоже офицер? — осторожно спросил Витька.
— Право, не знаю. Если бы это был друг Юры, а то так, знакомый. Зачем мне знать? Извините, я должна идти.
Витька удержал ее за руку.
— Не пожалеть бы нам всем потом, — он заглянул ей в глаза. — Скажите, не томите себя. Вам легче станет.
Она заколебалась, но тут же вырвала свою руку из Витькиной:
— Прощайте…
Подошел трамвай. Нина побежала, прыгнула на подножку. Набирая ход, трамвай двинулся к Инженерному замку. Витька помахал Нине рукой и ушел. На человека в длинной кавалерийской шинели, который вскочил в первый вагон того же самого трамвая, Витька не обратил ни малейшего внимания. То ли издали не узнал, то ли просто не заметил.
А это был Длинный…
Накануне встречи Витьки и Нины Коля просидел в отделе всю ночь напролет — анализировал результаты экспертизы, изучал — в который уже раз — показания свидетелей. Поэтому утром он позволил себе поспать не до шести, как обычно, а до восьми. Когда проснулся, Маша собирала Генку в школу, кормила его завтраком.
— Локти на стол не ставь, — выговаривала она Генке. — Не шмыгай носом, горе мое. И в кого только ты такой уродился!
— В отца, — Генка хитро покосился на диван. — Он тоже сопит и чавкает, когда ест.
— Ну и брешешь, — Коля сел на диване и потянулся. — Сопеть я, может, и соплю, но это только когда у меня насморк. А чавкать… Это, брат, извини, ты придумал.
— Это факт! — обиделся Генка.
— Все! — прикрикнула Маша. — Коля, вставай, я ухожу.
Уже второй год Маша преподавала в соседней школе французский язык. Коля тоже пытался выучить язык — взялся за английский, но одолеть не смог и бросил. Маша никогда не упускала случая напомнить ему об этом. Вот и на этот раз она насмешливо посмотрела на мужа:
— Я тебе Конан-Дойля принесла. Шерлок Холмс… Полностью. — И, заметив, как радостно вспыхнули глаза Коли, добавила: — На английском. Ты ведь вот-вот осилишь?
— Да ну тебя, — в сердцах сказал Коля. — Дай срок, я и французский осилю! Времени сейчас нет.
— А его никогда не будет. Ты этого еще не понял?
— Преступность пойдет на убыль, — не слишком уверенно сказал Коля, — тогда я и наверстаю.
— А ты уверен, что она пойдет на убыль? — спросила Маша. — Я вот думаю: пока будет разрыв между уровнем жизни отдельных людей — будут и преступления. Всегда кто-то захочет иметь больше. И попытаться добыть это большее нечестным путем.
— Сложный вопрос, — сказал Коля. — Может, ты в чем-то и права. Но главное, я считаю, царизм оставил нам родимые пятна. В них все дело.
— А когда умрут носители родимых пятен, тогда чем ты будешь объяснять преступность?
— А она тогда будет? — спросил Коля.
— Не знаю. — Маша улыбнулась. — Разошлись, мужчины. До вечера.
…Коля встретился с Витькой у входа в управление.
— Что узнал?
— Есть кое-что. — Витька пропустил Колю вперед и добавил с плохо скрытой гордостью: — Недаром время терял.
— Расскажешь.
Когда вошли в кабинет, Коля позвонил Маруське, попросил зайти.
— Вот мои выводы, — Маруська раскрыла папку и протянула Коле лист бумаги, исписанный мелким, убористым почерком. — Обращаю твое внимание, что на гимнастерке Куликова — пороховой нагар!
— Неужели наган Иванова бьет так сильно? — удивился Витька. — Ведь метров с семи стрелял Иванов!
— Не стрелял, — оборвала его Маруська.
— А… а кто же? — оторопело спросил Витька.
Коля положил рапорт Маруськи на стол.
— Тот, кто стоял рядом с Куликовым. — Коля подошел к Витьке, добавил: — Помнишь, мы говорили о том, что мог быть пятый человек? Так вот, он был! Он застрелил Куликова в упор — оттого и нагар на гимнастерку Куликова попал. Он же, вероятно, и деньги украл.
— Кто же это? — недоверчиво спросил Витька.
Коля и Маруська рассмеялись.
— Знать бы, — сказала Маруська. — Но есть в твоем вопросе, так сказать, два подвопроса, сынок. Как преступник попал в запертую комнату? Почему его впустили? Замки-то целы.
— Может быть, это был свой человек? — загорячился Витька. — Его все знали, потому и впустили.
Коля с интересом взглянул на Витьку:
— А что? Есть резон. Как версия — годится. Значит, так: некто, назовем его Свой, сразу же после кассира Евстигнеева и вахтеров вошел в помещение кассы. Его не испугались, пустили.
— И прямо с порога он начал садить из нагана! — подхватил Витька.
— Подожди. — Маруська развернула план места происшествия. — Вот как были расположены трупы. О чем это говорит? Я написала в рапорте: о том, что Свой стрелял только в Куликова.
Витька схватил план:
— Точно! Куликов — его сообщник, я понял, мать! Куликов убил Евстигнеева и Анисимова, а неизвестный, «свой», одним словом, видит — дело сделано, деньги — вот они, зачем еще с одним человеком делиться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161