Я одна. А в квартиру я не вернусь. Да и нельзя, наверное?
— Нельзя, — согласился Виктор. — Она теперь опечатана. Что же будем делать?
— Будем? — удивилась она. — При чем здесь вы? Вы извините, что я так вот. Пристала к вам. Я пойду, вы извините.
Виктор удержал ее за руку.
— Давайте так, Нина. Вот вам ключи от моей комнаты. А вот — адрес, — Виктор написал несколько строк на обрывке бумаги. — Если соседи дома — покажите им мою записку. Они хорошие люди, приставать с вопросами не станут.
— А вы? — растерянно спросила она.
— Обо мне не беспокойтесь. У меня много товарищей, да я и у бати могу пока пожить. У него квартира на улице Горького!
— У вас есть отец? — удивилась Нина. — Как странно. А кто он?
— Кондратьев. Вы его знаете.
— Он ваш отец? — Нина даже остановилась. — Боже мой.
— Что, не похожи?
— Какой вы счастливый. У вас такой… такой отец. А у меня. А у меня — такой… — Она заплакала…
— Да что вы, — растерялся Виктор. — Не плачьте, неудобно. — Он достал платок и начал торопливо и неумело вытирать ей глаза. — Пойдемте, я провожу вас.
— Нет! — Она протянула ему ключи. — Я не пойду. Я не должна. Вы очень добрый человек, но я не могу. Вы не беспокойтесь: я приду через три дня, я не убегу. — Она горько усмехнулась. — Зачем? И куда?
— А жить? Жить где будете? — заволновался Виктор. — Нет, я вас не отпущу. Глупости все это. Хороший человек ни про вас, ни про меня ничего худого не подумает и не скажет. А на плохих — плевать! Верно я говорю?
— Верно, — улыбнулась она сквозь слезы. — Скажите, у вас все умеют так убеждать?
— Все, — Виктор взял ее под руку.
Рано утром оперативники собрались в кабинете Кондратьева.
— Все так сложилось, — сказал Коля, — что Хвылин и Борецкий уже ничего нам об украденных вещах сообщить не могут, а у нас нет даже приблизительных данных, где их искать, эти кольца и браслеты. Заключение экспертизы — чья кровь на ботинке, чей ботинок и чьи отпечатки пальцев на ружье, из которого был убит Агеев, — это, честно говоря, последнее, на что я рассчитываю. Где товарищ Кондаков?
— Еще не приходил, — доложил Воронцов. — А почему вы так ждете этой экспертизы, товарищ начальник? Заранее можно сказать: кровь на ботинке — либо Агеева, либо сторожа. Ботинок либо Борецкого, либо Смирнова. А следы пальцев на ружье — это же ясно — Борецкого! Он же сам признался!
— Бывает, что даже перед смертью человек петляет. Отводит беду от кого-то.
— От кого? И зачем? — спросил Рудаков.
— Не знаю. Поэтому мне и нужны материалы экспертизы.
Вошел Виктор. Он был возбужден.
— Извините, что опоздал, — Виктор зажег спичку, прикурил и жадно затянулся.
— Как девушка? — спросил Коля.
— Вы разве знаете? — покраснел Виктор.
— Я знаю тебя, — спокойно сказал Коля. — Как она?
— Нормально. — Виктор смущенно улыбнулся. — Она ночевала в моей квартире, а я здесь, в комитете комсомола. Как вы догадались? Мне интересно с профессиональной точки зрения.
— Январь девятнадцатого помнишь? — тихо спросил Коля. — Как отец на фронт уходил, как мать умерла. Как Маруся Кондакова тебя, голодного и холодного, приветила. Ты через такое, браток, прошел, что никогда никакого человека без помощи не оставишь. Ты не смущайся, не красней. Ты такой. И за это мы все тебя крепко уважаем. И любим. Как, ребята?
— Само собой, — сказал Воронцов. — Я иначе и не понимаю.
— Ну, я-то, положим, не очень согласен, — протянул Рудаков. — Альтруизм это все. Нам жесткими надо быть, не расклеиваться. А начальство наше? Скажите честно, Николай Федорович, разве поступок товарища капитана наше начальство одобрит? Я, мягко говоря, не уверен. На нашем языке это называется «неразборчивые связи». Вы, товарищ капитан, не сердитесь. Я честно, глядя в глаза. Не за спиной.
— Что не за спиной, — хвалю, — сказал Коля. — Но если ты хочешь быть нам всем товарищем и вообще — если хочешь, чтобы тебя люди уважали, ты всегда поступай по совести, парень. А что скажет начальство, — это дело второе, ты мне поверь.
— Разрешите по существу? — продолжил Виктор. — У меня с Ниной Хвылиной был вполне откровенный разговор. Никакими грязными делами она себя не запятнала, раскаивается, что в чем-то была невольной пособницей отца. Я считаю, ей надо помочь: устроить на работу, не терять контакта. Если согласны — возьму это на себя.
— Согласен, — сказал Коля. — Уверен, что и начальство меня поддержит. А не поддержит, так ведь мы ничего противозаконного делать не собираемся. Что-нибудь интересное Нина рассказала?
— Кроме того, что нам известно, — ничего. Назвала одну фамилию.
— Какую? В связи с чем? — напрягся Коля. — Это крайне важно!
— Балмашов. Иван Алексеич Балмашов. Хвылин и Борецкий как-то упомянули это имя. Разговор у них шел о том, что этого Балмашова нужно как можно скорее устроить на работу. Борецкий уверял, что из этого ничего не выйдет. Балмашову-де не всякая работа будет по нутру, не сявка Балмашов. А Хвылин сказал: «Ради дела потерпит».
— Ты… — начал было Коля, но Виктор перебил:
— Я проверил эти данные по «ЦАБУ» по всем учетам и даже по трем старым адресным книжкам «Вся Москва». Числится такой человек только за девятьсот шестнадцатый год. Потомственный почетный гражданин. По архивам полиции значится с тысяча восемьсот девяностого года рождения, уроженец Самары. Купец второй гильдии, торговал универсально, в том числе ювелирными изделиями. Запрос в Куйбышев я уже направил. И даже просьбу Балмашова собственноручную о выдаче заграничного паспорта прихватил. На всякий случай.
— Спасибо, — Коля развел руками. — Говорят, часто хвалить вредно. Я не согласен с этим. Молодец, капитан! Вот сейчас и подтвердится мое предположение. И захлопнем мы этот капкан. Захлопнем, это точно!
Виктор улыбнулся:
— Я знаю, что вы предположили. Знаю!
— Держу пари — нет! — загорелся Коля. — Ребята! Служба — не предмет для игры, но мы для интереса посмотрим, кто был прав. Пиши на бумажке, и я напишу. Рудаков! Спрячь в карман, потом вернешь.
Хлопнула дверь: влетел эксперт. Он был заметно растерян:
— Борецкий носил тридцать девятый номер, а вы представили сорок второй.
Коля и Виктор переглянулись.
— Пальцы, — сказал Виктор, — пальцы на ружье кто оставил?
Эксперт развел руками:
— В том-то и дело, что не Борецкий. Неизвестно кто! А кровь — сторожа. Вторая группа. У Агеева — первая. У Смирнова — третья. Так что это сторожа кровь. Задал я вам загадку?
— А нам уже известна отгадка, — спокойно сказал Коля и снял трубку телефона: — Машину к подъезду.
…Через несколько минут «эмка» остановилась у входа в ювелирный магазин.
— Подождите меня здесь. — Коля скрылся в дверях.
В кабинете директора никого не было, и Коля зашел в бухгалтерию.
— Где директор?
— У него тяжело заболела мать, — объяснила секретарша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161
— Нельзя, — согласился Виктор. — Она теперь опечатана. Что же будем делать?
— Будем? — удивилась она. — При чем здесь вы? Вы извините, что я так вот. Пристала к вам. Я пойду, вы извините.
Виктор удержал ее за руку.
— Давайте так, Нина. Вот вам ключи от моей комнаты. А вот — адрес, — Виктор написал несколько строк на обрывке бумаги. — Если соседи дома — покажите им мою записку. Они хорошие люди, приставать с вопросами не станут.
— А вы? — растерянно спросила она.
— Обо мне не беспокойтесь. У меня много товарищей, да я и у бати могу пока пожить. У него квартира на улице Горького!
— У вас есть отец? — удивилась Нина. — Как странно. А кто он?
— Кондратьев. Вы его знаете.
— Он ваш отец? — Нина даже остановилась. — Боже мой.
— Что, не похожи?
— Какой вы счастливый. У вас такой… такой отец. А у меня. А у меня — такой… — Она заплакала…
— Да что вы, — растерялся Виктор. — Не плачьте, неудобно. — Он достал платок и начал торопливо и неумело вытирать ей глаза. — Пойдемте, я провожу вас.
— Нет! — Она протянула ему ключи. — Я не пойду. Я не должна. Вы очень добрый человек, но я не могу. Вы не беспокойтесь: я приду через три дня, я не убегу. — Она горько усмехнулась. — Зачем? И куда?
— А жить? Жить где будете? — заволновался Виктор. — Нет, я вас не отпущу. Глупости все это. Хороший человек ни про вас, ни про меня ничего худого не подумает и не скажет. А на плохих — плевать! Верно я говорю?
— Верно, — улыбнулась она сквозь слезы. — Скажите, у вас все умеют так убеждать?
— Все, — Виктор взял ее под руку.
Рано утром оперативники собрались в кабинете Кондратьева.
— Все так сложилось, — сказал Коля, — что Хвылин и Борецкий уже ничего нам об украденных вещах сообщить не могут, а у нас нет даже приблизительных данных, где их искать, эти кольца и браслеты. Заключение экспертизы — чья кровь на ботинке, чей ботинок и чьи отпечатки пальцев на ружье, из которого был убит Агеев, — это, честно говоря, последнее, на что я рассчитываю. Где товарищ Кондаков?
— Еще не приходил, — доложил Воронцов. — А почему вы так ждете этой экспертизы, товарищ начальник? Заранее можно сказать: кровь на ботинке — либо Агеева, либо сторожа. Ботинок либо Борецкого, либо Смирнова. А следы пальцев на ружье — это же ясно — Борецкого! Он же сам признался!
— Бывает, что даже перед смертью человек петляет. Отводит беду от кого-то.
— От кого? И зачем? — спросил Рудаков.
— Не знаю. Поэтому мне и нужны материалы экспертизы.
Вошел Виктор. Он был возбужден.
— Извините, что опоздал, — Виктор зажег спичку, прикурил и жадно затянулся.
— Как девушка? — спросил Коля.
— Вы разве знаете? — покраснел Виктор.
— Я знаю тебя, — спокойно сказал Коля. — Как она?
— Нормально. — Виктор смущенно улыбнулся. — Она ночевала в моей квартире, а я здесь, в комитете комсомола. Как вы догадались? Мне интересно с профессиональной точки зрения.
— Январь девятнадцатого помнишь? — тихо спросил Коля. — Как отец на фронт уходил, как мать умерла. Как Маруся Кондакова тебя, голодного и холодного, приветила. Ты через такое, браток, прошел, что никогда никакого человека без помощи не оставишь. Ты не смущайся, не красней. Ты такой. И за это мы все тебя крепко уважаем. И любим. Как, ребята?
— Само собой, — сказал Воронцов. — Я иначе и не понимаю.
— Ну, я-то, положим, не очень согласен, — протянул Рудаков. — Альтруизм это все. Нам жесткими надо быть, не расклеиваться. А начальство наше? Скажите честно, Николай Федорович, разве поступок товарища капитана наше начальство одобрит? Я, мягко говоря, не уверен. На нашем языке это называется «неразборчивые связи». Вы, товарищ капитан, не сердитесь. Я честно, глядя в глаза. Не за спиной.
— Что не за спиной, — хвалю, — сказал Коля. — Но если ты хочешь быть нам всем товарищем и вообще — если хочешь, чтобы тебя люди уважали, ты всегда поступай по совести, парень. А что скажет начальство, — это дело второе, ты мне поверь.
— Разрешите по существу? — продолжил Виктор. — У меня с Ниной Хвылиной был вполне откровенный разговор. Никакими грязными делами она себя не запятнала, раскаивается, что в чем-то была невольной пособницей отца. Я считаю, ей надо помочь: устроить на работу, не терять контакта. Если согласны — возьму это на себя.
— Согласен, — сказал Коля. — Уверен, что и начальство меня поддержит. А не поддержит, так ведь мы ничего противозаконного делать не собираемся. Что-нибудь интересное Нина рассказала?
— Кроме того, что нам известно, — ничего. Назвала одну фамилию.
— Какую? В связи с чем? — напрягся Коля. — Это крайне важно!
— Балмашов. Иван Алексеич Балмашов. Хвылин и Борецкий как-то упомянули это имя. Разговор у них шел о том, что этого Балмашова нужно как можно скорее устроить на работу. Борецкий уверял, что из этого ничего не выйдет. Балмашову-де не всякая работа будет по нутру, не сявка Балмашов. А Хвылин сказал: «Ради дела потерпит».
— Ты… — начал было Коля, но Виктор перебил:
— Я проверил эти данные по «ЦАБУ» по всем учетам и даже по трем старым адресным книжкам «Вся Москва». Числится такой человек только за девятьсот шестнадцатый год. Потомственный почетный гражданин. По архивам полиции значится с тысяча восемьсот девяностого года рождения, уроженец Самары. Купец второй гильдии, торговал универсально, в том числе ювелирными изделиями. Запрос в Куйбышев я уже направил. И даже просьбу Балмашова собственноручную о выдаче заграничного паспорта прихватил. На всякий случай.
— Спасибо, — Коля развел руками. — Говорят, часто хвалить вредно. Я не согласен с этим. Молодец, капитан! Вот сейчас и подтвердится мое предположение. И захлопнем мы этот капкан. Захлопнем, это точно!
Виктор улыбнулся:
— Я знаю, что вы предположили. Знаю!
— Держу пари — нет! — загорелся Коля. — Ребята! Служба — не предмет для игры, но мы для интереса посмотрим, кто был прав. Пиши на бумажке, и я напишу. Рудаков! Спрячь в карман, потом вернешь.
Хлопнула дверь: влетел эксперт. Он был заметно растерян:
— Борецкий носил тридцать девятый номер, а вы представили сорок второй.
Коля и Виктор переглянулись.
— Пальцы, — сказал Виктор, — пальцы на ружье кто оставил?
Эксперт развел руками:
— В том-то и дело, что не Борецкий. Неизвестно кто! А кровь — сторожа. Вторая группа. У Агеева — первая. У Смирнова — третья. Так что это сторожа кровь. Задал я вам загадку?
— А нам уже известна отгадка, — спокойно сказал Коля и снял трубку телефона: — Машину к подъезду.
…Через несколько минут «эмка» остановилась у входа в ювелирный магазин.
— Подождите меня здесь. — Коля скрылся в дверях.
В кабинете директора никого не было, и Коля зашел в бухгалтерию.
— Где директор?
— У него тяжело заболела мать, — объяснила секретарша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161