Незаметно для себя он въехал в город. Неподалеку от дома его окликнули из встречного экипажа: в нем сидели Волков и Прасковья Васильевна.
Григорий спрыгнул с лошади и подошел к ним. Поздоровавшись с Прасковьей Васильевной, он рассказал Волкову о своих впечатлениях от разговора с арбаке-шами.
Волков обрадованно хлопнул себя по колену, услыхав, что дехкане смутились, когда узнали о его плане завести собственный транспорт.
— Не зря ты ездил, Гриша! Ей богу, не зря!—воскликнул он.— Саурка — что? Я бы ему давнэ место нашел, да не в нем дело. За его спиной похитрее стоят, они других Саурок найдут... Шарифбая это дело...
Прасковья Васильевна прервала разговор:
— Потом наговоритесь, вечером, в клубе, дядя Арсюша... Отпустите молодого человека. Да и нам стоять посреди дороги...
Волков кивнул головой Григорию.
— Вечером свожу тебя в наш клуб, там поговорим... Татьяна Андреевна, если спросит, скажи, видал, мол, с Михаилом Ильичей на завод Мешкова ехали. Через часок обещал, мол, приехать.
Он подмигнул Прасковье Васильевне:
— В часок-то управимся, наверное, Прасковья Васильевна?
Прасковья Васильевна низко опустила зонтик, скрывая свое смеющееся лицо от Григория.
— Ах, дядя Арсюша, какой, я погляжу, вы нахал и циник, Григорий Васильевич может бог знает что подумать про нас.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
На крыльце клуба, к которому Григорий подъехал вместе с Волковым и Кисляковыми, кто-то схватил его за плечо. Григорий удивленно обернулся. Молодой человек в черном смокинге, с угрястым лицом радостно и изумленно схватил его за руку:
— Гриша, ты?
Григорий обрадовался встрече. Это был его товарищ по гимназии Андрюша Мешков. Они учились вместе, сидели на одной парте. Ученье плохо давалось Андрею. С помощью репетиторов он кое-как дошел до шестого класса и, оставшись на второй год, бросил ученье. Туповатый, слабосильный мальчик вызывал глубокое сожаление Григория. Он помогал ему учить уроки, защищал ог насмешек и побоев гимназистов.
Андрей в волнении немилосердно тискал руку Григория в свох потных ладонях.
— Когда приехал? Уже три дня. И не зашел ко мне, как не стыдно, Гриша!
Волков, поднявшийся на крыльцо, добродушно обнял молодых людей и протолкнул их в двери клуба.
— Идите в буфет, станишники, и вспрысните встречу бутылкой пива.
Андрей крепко держал Григория за руку, пробиваясь через толпу, наполнявшую прихожую клуба. Он точно боялся потерять так неожиданно появившегося товарища.
В клубе было много народа. В ожидании любительского спектакля по комнатам, освещенным керосиновыми лампами, рука об руку с женами медленно кружились лодзинские и московские вояжеры, агенты торговых компаний, маклеры, служащие колонии. Андрей показал Григорию на Волкова, который едва успевал отвечать на приветствия многочисленных знакомых.
— Общий кум! Нет бабы, у которой он не крестил бы. Такой хитрый, черт!—с восхищением и завистью сказал он.
В буфетной клуба Андрей выбрал укромный уголок и, усадив Григория за стол, распорядился подать вина. Он засыпал его нетерпеливыми вопросами о Ташкенте. С дрожью в голосе Андрей вспоминал голубой город-сад с сотнями канавок, полных свежей журчащей воды, с большими тенистыми парками, широкими улицами. Вспоминал своих школьных товарищей, гимназические проказы. Голос Андрея звенел от негодования, когда он произносил фамилии обижавших его однокашников. Два года пролетели со времени выхода Андрея из гимназии, но это не ослабило в нем чувства неприязни к бойким товарищам. Нет, он никогда не забудет обидчиков, ничего не хочет слышать о них.
Он говорил Григорию, что ничуть не жалеет о гимназии. Практическая работа с отцом дала ему больше знаний, чем шесть лет ученья в Ташкенте. Ни латынь, ни геометрия, которые доставляли ему столько огорчений, для него были совершенно неприменимы в жизни. Он в дна года добился полного доверия отца и теперь помогает ему управлять тремя крупными заводами — хлопкоочистительным, маслобойным, кожевенным и большой хлопковой плантацией. Дело отца было солидное и спокойное...
Андрей прервал себя.
— Ну, а ты? Почему ты здесь, Гриша? Ты же собирался в Восточный институт? Помнишь, мы тебя в гимназии дразнили полиглотом, профессором дохлых языков?!
Участливый голос товарища напомнил Григорию о причине его приезда в Новый Ургенч, и он вновь пережил всю горечь крушения своих мечтаний. Волнуясь, Григорий рассказал Андрею причину, которая вынудила его прервать ученье.
Андрей дружески сжал его руку, нервно теребившую бахрому скатерти.
— Успокойся, Гриша. Это ничуть не помешает тебе сделать карьеру. В коммерческом деле аттестаты и дипломы чепуха! Здесь, брат, главное — коммерческая сметка, а это ты легко приобретешь, ты умный парень.
— Разве все дело в карьере?— печально спросил Григорий.— Я даже не знаю о чем здесь спорить, как будто тебе нужно доказывать необходимость культуры, знаний...
Андрей рассмеялся.
— Ты остался таким же резонером, каким был и в гимназии! Теперь ты должен добиваться положения в обществе и делать карьеру, а о дипломах и аттестатах— забудь. Я во многом смогу помочь тебе. Здесь, в Ургенче, я, брат, сила,—хвастливо сказал Андрей.
Он улыбнулся, узнав, что Кисляков устроил Григория у Волкова.
— Нечего сказать, удачное начало! Волков коммерсант небрезгливый, но кое-чему ты у него, конечно, научишься. Ты, Григорий, не унывай; я о тебе позабочусь, не брошу старого товарища. Мы по-прежнему должны помогать друг другу.
С лица Андрея сбежало выражение самоуверенности. Маленькие неглубоко сидящие в орбитах, казавшиеся плоскими глаза его смотрели растерянно. Он залпом выпил стакан вина и пододвинулся к Григорию.
— В гимназии я, кажется, никогда не отличался склонностью к философии, но жизнь, Гриша, ставит иногда перед такими вопросами, что поневоле начинаешь философствовать. Черт знает отчего это? Жизнь у меня хорошая, дела — лучше желать нечего, а вот грызет, грызет что-то! А что, спрашивается, мне нужно? Живут же другие—мой отец, Волков, Сыщеров,— позволяют себе много такого, на что я не пошел бы... Ты, как друг, поможешь мне разобраться во всем этом...
Григорий удивленно смотрел в растерянное лицо Андрея. В гимназии Андрей никогда ни над чем не задумывался, литературу читал только по обязанности, и ни один проклятый вопрос, занимавший передовую
молодежь, не мучил его. Он не читал ни «Матери» Горького, ни «Записок врача» Вересаева, ни «Красного смеха» Андреева, книг, которые волновали молодежь.
В буфетную вошла статная дама в тяжелом лиловом платье. Даму сопровождал невысокий жгучий брюнет с горбатым широким носом, точно придавившим его густые вьющиеся усы. Андрей оживился, толкнул Григория в локоть:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82