По мере рассказа горячее возмущение опять охватывало его.
Лазарев, прихлебывая чай, внимательно глядел в взволнованное лицо Григория.
— Что же вы ответили Сауру на просьбу научить дехкан, что им делать?
Возбуждение Григория упало от неожиданного вопроса машиниста. Он коротко сказал:
— Я уехал.
— И на этом успокоились?
Григорий несколько помедлил с ответом, потом сказал, словно нехотя.
— Не совсем. Я хочу попробовать защитить дехкан... Лазарев одобрительно кивнул головой.
— Хотите возбудить общественное мнение России, написать в газету? Что ж, попробуйте и это.
— Меня ужасно возмущает в нем какая-то особая его беспомощность, интеллигентщина,— сказала Елена.— Ему не удалось сразу поступить в университет. Так вместо того, чтобы заработать средства на ученье, ручки сложил. Буду — говорит — «главным бухгалтером, или доверенным крупной фирмы».
— Ведь это я пошутил,— попробовал защититься Григорий.
— Какая тут шутка?—возмущалась Елена.— Для чего вы здесь? Ну, скажите мне цель вашего приезда в колонию. Я знаю ее: накопить денег и поехать странствовать по белому свету. Чтобы собрать капитал для таких путешествий, надо закрывать глаза на все, что здесь творится или быть таким, как все.
Григорий молчал. Чувство обиды за человека, за него, звеневшее в голосе молодой девушки, его поразило, но он не мог сказать ничего в свое оправдание.
Лазарев прервал неловкое молчание.
— Григорий Васильевич,— серьезно сказал он.— Если вы не хотите быть волком, подобно Волкову, не хотите быть пустомелей, подобно Кислякову, то ны остановитесь на третьем пути. Это путь борьбы. Я знаю, что вы рано или поздно сами придете к такому выводу. Для этого нужно только быть честным, а я в вашей честности не сомневаюсь.
Он переменил разговор.
— Есть слухи, будто бы генерал Гнилицкий опять приезжает.
Григорий подтвердил.
— Хан арестовал какого-то туркменского старшину. Туркмены угрожают разбить Хиву, если он не освободит его.
Лазарев недоверчиво улыбнулся.
— Волнуются не только туркмены, но и каракалпаки, и казахи, и узбеки. Старшина — предлог для волнения.
Он положил руку на плечо Григория.
— Эх, Григорий Васильевич, вы думаете, дехкан некому научить действовать? Такие люди всегда найдутся. Они научат дехкан бороться за свои права. Даже такой маленький случай, как афера Волкова с арба-кешами, послужит им хорошим уроком.
Григорий рассказал о тревоге Саура и его подозрении, что черную арбу прислал Шарифбай.
Лицо Лазарева приняло озабоченное выражение. Он обратился к жене:
— Июта, сбегай, позови ко мне Сапара. Он, вероятно, отдыхает в общежитии...
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Волков, довольно улыбаясь, неторопливо поднялся на крыльцо. Старик швейцар поспешно распахнул двери, почтительно принял шляпу и пальто.
Волков с той же довольной улыбкой прошел по коридору в кабинет Клингеля.
Ему было от чего радоваться. За два месяца упорной работы он сумел закрепить за собой главные районы хивинского хлопководства. Восемьсот тысяч пудов сырца должны были сдать ему дехкане осенью.
Волков решительно вторгался в районы, в которых издавна работали старые хлопкопромышленники. Он не останавливался перед закреплением за собой посевов хлопка даже по соседству с заводом Мешкова.
Жена Мешкова несколько раз просила его не давать задатков дехканам кишлаков, в которых работал ее муж. Волков отмалчивался. В последнюю встречу она упрекнула его в некрасивой конкуренции с Егором Петровичем.
Волков презрительно сощурился:
— Ты что ж, кума, меня-то разве из интереса любишь?
Этот вопрос сконфузил жену'Мешкова, она покраснела, спрятала лицо на его плече.
— Прости, милый Арсюша. Это все Егор Петрович, он просил сказать тебе при случае. Ведь ты так интересуешься его делами...
...Волков открыл дверь в кабинет Клингеля и крикнул ему с порога.
— Поздравляй, Самуил Федорович, восемьсот тысяч пудов!
Клингель привстал ему навстречу и, протянув обе руки, с чувством сказал:
— Поздравляю, от души поздравляю и тебя и банк. Волков раздвинул фалды визитки, которую теперь
стал постоянно носить, и сел в кресло.
Прихлебывая густой горячий чай, он рассказал Клингелю о последних днях работы по закреплению за собой будущего урожая хлопка.
Клингель с удовольствием и легкой завистью слушал Волкова, он на его глазах вырастал в крупную силу. Правда, Клингель и сам много способствовал превращению этого мелкого маклера в большого коммерсанта. Но разве тот рано или поздно не добился бы этих успехов и сам.
Крупные операции Волкова, видимо, беспокоили хлопкопромышленников. За последнее время те все чаще заглядывали в кабинет директора. Ученый комитет банка открыл кредиты ряду новых клиентов. Но это были коммерсанты средней руки,— крупные хлопкопромышленники продолжали держаться независимо, однако, охотно говорили о расширении своих операций; они еще сомневались в успехе его клиента.
Клингель воспользовался передышкой Волкова, закурившего папиросу, и спросил его о положении дела по сбору долгов Кноппа.
О, здесь все обстояло благополучно. Генерал Гни-лицкий, воодушевленный возможностью хорошего заработка, прислал ему еще пятнадцать тысяч и просил хана помочь Волкову. Хан распорядился хакимам всех округов взыскать долги наравне с налогами и податями. Больше ста тысяч рублей хакимы уже выплатили по казихатам Кноппа.
— Это же верное дело,— небрежно сказал Волков.— Я тебе об этом и раньше говорил. Вот уж от банка таких денег скоро не заработаешь.
Клингель сидел полный удивления. У него против воли росло чувство почтения к ловкому коммерсанту, которому удавалось все, за что бы он ни брался. Небрежность, с которой Волков говорил о банке, слегка задела Клингеля.
Он выпрямился, принял официальный вид.
— Арсений Ефимович,— с достоинством сказал он.— Мне кажется, что ты недостаточно уважительно относишься к Русско-Азиатскому банку. А ведь именно наш банк дал тебе возможность заняться широкой коммерческой работой. Бескорыстность и добропорядочность нашего банка надо высоко ценить.
Волков сияющими глазами смотрел на Клингеля.
— Кто бы, да кому бы говорил о добропорядочности твоего банка, Самуил Федорович! Ведь вы ж дерете с меня официально десять процентов годовых, а на счетах прикинешь — все сто выходит. Ну хуже, чем ростовщики.
Посчитай-ка все эти делькредера, куртажные, порто, пени, комиссионные — черт его знает что, а в общем — пятьдесят процентов годовых, это по сырцу. А после очистки я ж тебе обязан волокно сдать на продажу в Москве, да еще по фиксированной цене. А ты опять будешь брать с меня все эти начеты. Нам друг друга обманывать нечего. Ни банк на этом деле не потеряет, ни Волков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Лазарев, прихлебывая чай, внимательно глядел в взволнованное лицо Григория.
— Что же вы ответили Сауру на просьбу научить дехкан, что им делать?
Возбуждение Григория упало от неожиданного вопроса машиниста. Он коротко сказал:
— Я уехал.
— И на этом успокоились?
Григорий несколько помедлил с ответом, потом сказал, словно нехотя.
— Не совсем. Я хочу попробовать защитить дехкан... Лазарев одобрительно кивнул головой.
— Хотите возбудить общественное мнение России, написать в газету? Что ж, попробуйте и это.
— Меня ужасно возмущает в нем какая-то особая его беспомощность, интеллигентщина,— сказала Елена.— Ему не удалось сразу поступить в университет. Так вместо того, чтобы заработать средства на ученье, ручки сложил. Буду — говорит — «главным бухгалтером, или доверенным крупной фирмы».
— Ведь это я пошутил,— попробовал защититься Григорий.
— Какая тут шутка?—возмущалась Елена.— Для чего вы здесь? Ну, скажите мне цель вашего приезда в колонию. Я знаю ее: накопить денег и поехать странствовать по белому свету. Чтобы собрать капитал для таких путешествий, надо закрывать глаза на все, что здесь творится или быть таким, как все.
Григорий молчал. Чувство обиды за человека, за него, звеневшее в голосе молодой девушки, его поразило, но он не мог сказать ничего в свое оправдание.
Лазарев прервал неловкое молчание.
— Григорий Васильевич,— серьезно сказал он.— Если вы не хотите быть волком, подобно Волкову, не хотите быть пустомелей, подобно Кислякову, то ны остановитесь на третьем пути. Это путь борьбы. Я знаю, что вы рано или поздно сами придете к такому выводу. Для этого нужно только быть честным, а я в вашей честности не сомневаюсь.
Он переменил разговор.
— Есть слухи, будто бы генерал Гнилицкий опять приезжает.
Григорий подтвердил.
— Хан арестовал какого-то туркменского старшину. Туркмены угрожают разбить Хиву, если он не освободит его.
Лазарев недоверчиво улыбнулся.
— Волнуются не только туркмены, но и каракалпаки, и казахи, и узбеки. Старшина — предлог для волнения.
Он положил руку на плечо Григория.
— Эх, Григорий Васильевич, вы думаете, дехкан некому научить действовать? Такие люди всегда найдутся. Они научат дехкан бороться за свои права. Даже такой маленький случай, как афера Волкова с арба-кешами, послужит им хорошим уроком.
Григорий рассказал о тревоге Саура и его подозрении, что черную арбу прислал Шарифбай.
Лицо Лазарева приняло озабоченное выражение. Он обратился к жене:
— Июта, сбегай, позови ко мне Сапара. Он, вероятно, отдыхает в общежитии...
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Волков, довольно улыбаясь, неторопливо поднялся на крыльцо. Старик швейцар поспешно распахнул двери, почтительно принял шляпу и пальто.
Волков с той же довольной улыбкой прошел по коридору в кабинет Клингеля.
Ему было от чего радоваться. За два месяца упорной работы он сумел закрепить за собой главные районы хивинского хлопководства. Восемьсот тысяч пудов сырца должны были сдать ему дехкане осенью.
Волков решительно вторгался в районы, в которых издавна работали старые хлопкопромышленники. Он не останавливался перед закреплением за собой посевов хлопка даже по соседству с заводом Мешкова.
Жена Мешкова несколько раз просила его не давать задатков дехканам кишлаков, в которых работал ее муж. Волков отмалчивался. В последнюю встречу она упрекнула его в некрасивой конкуренции с Егором Петровичем.
Волков презрительно сощурился:
— Ты что ж, кума, меня-то разве из интереса любишь?
Этот вопрос сконфузил жену'Мешкова, она покраснела, спрятала лицо на его плече.
— Прости, милый Арсюша. Это все Егор Петрович, он просил сказать тебе при случае. Ведь ты так интересуешься его делами...
...Волков открыл дверь в кабинет Клингеля и крикнул ему с порога.
— Поздравляй, Самуил Федорович, восемьсот тысяч пудов!
Клингель привстал ему навстречу и, протянув обе руки, с чувством сказал:
— Поздравляю, от души поздравляю и тебя и банк. Волков раздвинул фалды визитки, которую теперь
стал постоянно носить, и сел в кресло.
Прихлебывая густой горячий чай, он рассказал Клингелю о последних днях работы по закреплению за собой будущего урожая хлопка.
Клингель с удовольствием и легкой завистью слушал Волкова, он на его глазах вырастал в крупную силу. Правда, Клингель и сам много способствовал превращению этого мелкого маклера в большого коммерсанта. Но разве тот рано или поздно не добился бы этих успехов и сам.
Крупные операции Волкова, видимо, беспокоили хлопкопромышленников. За последнее время те все чаще заглядывали в кабинет директора. Ученый комитет банка открыл кредиты ряду новых клиентов. Но это были коммерсанты средней руки,— крупные хлопкопромышленники продолжали держаться независимо, однако, охотно говорили о расширении своих операций; они еще сомневались в успехе его клиента.
Клингель воспользовался передышкой Волкова, закурившего папиросу, и спросил его о положении дела по сбору долгов Кноппа.
О, здесь все обстояло благополучно. Генерал Гни-лицкий, воодушевленный возможностью хорошего заработка, прислал ему еще пятнадцать тысяч и просил хана помочь Волкову. Хан распорядился хакимам всех округов взыскать долги наравне с налогами и податями. Больше ста тысяч рублей хакимы уже выплатили по казихатам Кноппа.
— Это же верное дело,— небрежно сказал Волков.— Я тебе об этом и раньше говорил. Вот уж от банка таких денег скоро не заработаешь.
Клингель сидел полный удивления. У него против воли росло чувство почтения к ловкому коммерсанту, которому удавалось все, за что бы он ни брался. Небрежность, с которой Волков говорил о банке, слегка задела Клингеля.
Он выпрямился, принял официальный вид.
— Арсений Ефимович,— с достоинством сказал он.— Мне кажется, что ты недостаточно уважительно относишься к Русско-Азиатскому банку. А ведь именно наш банк дал тебе возможность заняться широкой коммерческой работой. Бескорыстность и добропорядочность нашего банка надо высоко ценить.
Волков сияющими глазами смотрел на Клингеля.
— Кто бы, да кому бы говорил о добропорядочности твоего банка, Самуил Федорович! Ведь вы ж дерете с меня официально десять процентов годовых, а на счетах прикинешь — все сто выходит. Ну хуже, чем ростовщики.
Посчитай-ка все эти делькредера, куртажные, порто, пени, комиссионные — черт его знает что, а в общем — пятьдесят процентов годовых, это по сырцу. А после очистки я ж тебе обязан волокно сдать на продажу в Москве, да еще по фиксированной цене. А ты опять будешь брать с меня все эти начеты. Нам друг друга обманывать нечего. Ни банк на этом деле не потеряет, ни Волков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82