Чувство неловкости овладело Григорием, когда он узнал, что Волков положил в банк на его имя крупную сумму. Это была благодарность хозяина за помощь в обмане дехкан.
К утру Григорий пришел к твердому решению: он
должен покинуть Волкова. Есть же в городе коммерсанты, которые стоят в стороне от темных дел. Наконец, здесь есть банк.
Кисляков не раз говорил, что Клингедь очень хотел бы заполучить Григория к себе на службу... В банке не может быть никаких афер...
Волков встретил заявление Григория об уходе со службы с чувством искреннего удивления:
— Ты, что, Гриша, шутишь? У нас впереди большое дело налаживается, а ты уходить? Нет, уходить от меня тебе никак нельзя. Мы с тобой вон как хорошо гужевое дело в Ургенче наладили...
Может, тебя кто сманивает, дороже дает, так тот из-за русского престижа на риск не пойдет, он только из-за прибыли будет работать. А у меня, сам знаешь, все дела такие, как гужевая контора.
Григорий вначале не хотел объяснять хозяину причину своего ухода со службы, но упоминание Волкова об арбакешах рассердило его. Он сдержанно заметил своему хозяину, что гужевая контора к престижу русского имени никакого отношения не имеет.
— Вы зарабатываете на арбакешах полтораста тысяч рублей.в год.
Волков рассмеялся:
— Это кто же тебе подсчитал-то, Гриша, а? Григорий молчал.
Волков отодвинул кресло от стола и закурил папиросу. Суровость, которую Григорий пытался напустить на себя, забавляла его. Этой суровости так противоречили его растерянные, застенчивые глаза.
Хозяин улыбаясь смотрел на Григория.
— Эх, Гриша, да какой же коммерсант будет тебе бесплатно работать? Наше дело, брат, коммерция, а коммерция — это прибыль.
И Волков, отбросив всякие рассуждения о престиже, откровенно рассказал Григорию о целях создания гужевой конторы. Он явно гордился блестящей операцией, которую провел, не затратив ни копейки, и которая дала ему огромную прибыль.
Григорий слушал молча, а Волкову показалось, что тот заколебался в своем решении. Он принялся настойчиво уговаривать Григория:
— Оставался бы, Гриша, ты мне как раз нужен.
Черт с ними, с арбакешами. Я ведь контору-то продал Шарифбаю за семьдесят пять тысяч рублей. Некогда мне с этим делом возиться... Я бы тебе и жалованья прибавил. Останься, ей богу.
Но Григорий поблагодарил его и твердо заявил, что он окончательно решил переменить работу.
— Эх, жаль, жаль,— досадливо сказал Волков.— Ты что, в банк хочешь? Ну ладно, послужи у нового хозяина, только там по-другому не будет, разве что из приказчика счетоводом станешь, да галстук наденешь... Ты, Гриша, меня все-таки не забывай, чуть что шагай прямо ко мне.
Волков не обиделся, узнав о причине ухода Григория. Прямота приказчика даже понравилась ему. Волков дорожил такими качествами своих служащих. Но он не хотел задерживать Григория и был уверен, что он привыкнет к нравам колонии и вернется к нему.
Григорий оставлял дом Волкова с невольным чувством сожаления. Он обошел широкий двор хозяина, с просторными службами, с хорошей конюшней. Лохма-тая киргизская лошадка ухватила его за рукав, требуя сахара, которым Григорий обычно кормил ее. Большая собака, гремя тяжелой цепью, бросилась к нему навстречу и от удовольствия ткнулась Григорию в колени.
Григорий не мог внушить себе отвращения к хозяину. Волков обезоруживал его своей сердечностью, простотой обращения.
Татьяна Андреевна с большим сожалением простилась с Григорием.
— Мне жаль расставаться с вами, но вместе с темя рада вашему уходу. Не бойтесь ошибок, но умейте их исправлять...
Клингеля Григорий встретил у банковского крыльца, директор на ходу пробежал его заявление:
— Заходите вечером ко мне на квартиру, там поговорим...
Вечером Григорий позвонил у парадной двери квартиры директора банка. Нарядная, кокетливая горничная с белой наколкой на голове проводила его в кабинет.
Кабинет Клингеля, оклеенный темными обоями, был заставлен книжными шкафами, в которых сияло золото
тисненных переплетов. Это были дорогие издания Брокгауза, Рольфа и Девриева, справочники и специально переплетенные отчеты правления банка.
Клингель сидел на кушетке и читал газету. Кивком головы он указал Григорию на стул.
— Арсений Ефимович очень сожалеет о вашем уходе,— сказал Клингель.— Он даже просил меня принять вас на работу. Это очень хорошая рекомендация. Но давайте познакомимся с вами поближе...
Он перелистал паспорт Григория, посмотрел свидетельство об окончании гимназии, о политической благонадежности. Затем Клингель достал из портфеля казн-хат и предложил Григорию вслух прочесть его и перевести содержание. Он внимательно вслушивался в интонацию голоса Григория, в непонятные иранские и арабские слова, затем покровительственно положил на его плечо свою белую пухлую руку:
— Достаточно, господин Лямин. Вы вполне оправдали аттестации Арсения Ефимовича. Банк принимает вас на службу помощником господина Кислякова и переводчиком. Работа в банке интересная, увлекательная, она, несомненно, удовлетворит вас. Наша цель — развитие хивинского хозяйства, мы должны содействовать расширению культуры хлопка и люцерны и с этими товарами должны выйти на мировой рынок.
Шагая взад и вперед по кабинету, Клингель долго внушал новому служащему понятие об исключительной роли Русско-Азиатского банка в хозяйстве империи. Директор говорил пространно, солидно и очень скучно. Он когда-то учился в школе правоведения министерства юстиции и оттуда вынес адвокатскую любовь к длинным речам и рассуждениям.
Вошла жена Клингеля. Она ласково ответила на поклон Григория и пригласила их к чаю.
В столовой висячая лампа ярко освещала чайный стол. За ним Григорий, к своему удивлению, увидел Елену. Она сидела рядом с бледненькой девочкой —-дочерью Клингеля. Елена с улыбкой ответила на приветствие Григория.
— Как, вы, оказывается, уже встречались?—разочарованно протянула жена Клингеля.— Какой малень-кий город: едва человек приедет, его уже все знают.
— Мы познакомились совершенно случайно только вчера,— сказал Григорий.— Но я не знал, что Елена Викторовна — учительница вашей дочери. Жена Клингеля налила гостю и мужу чай.
— Господин Лямин поступил на службу в банк,— сказал Клингель, густо намазывая маслом хлеб.
Жена его удивленно вскинула глаза на Григория,
— Вы ушли от дяди Арсюши?..
— Я соблазнился более широкими перспективами работы,— пояснил Григорий.— Потом, у банка есть возможность перевода в Ташкент.
— Да, да, конечно,— поспешила согласиться жена директора.— В банке работа приличнее, там все сидят чистые, аккуратные. А крестьяне — они так неопрятны. Этот запах...
Она поймала осуждающий взгляд учительницы и рассмеялась:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
К утру Григорий пришел к твердому решению: он
должен покинуть Волкова. Есть же в городе коммерсанты, которые стоят в стороне от темных дел. Наконец, здесь есть банк.
Кисляков не раз говорил, что Клингедь очень хотел бы заполучить Григория к себе на службу... В банке не может быть никаких афер...
Волков встретил заявление Григория об уходе со службы с чувством искреннего удивления:
— Ты, что, Гриша, шутишь? У нас впереди большое дело налаживается, а ты уходить? Нет, уходить от меня тебе никак нельзя. Мы с тобой вон как хорошо гужевое дело в Ургенче наладили...
Может, тебя кто сманивает, дороже дает, так тот из-за русского престижа на риск не пойдет, он только из-за прибыли будет работать. А у меня, сам знаешь, все дела такие, как гужевая контора.
Григорий вначале не хотел объяснять хозяину причину своего ухода со службы, но упоминание Волкова об арбакешах рассердило его. Он сдержанно заметил своему хозяину, что гужевая контора к престижу русского имени никакого отношения не имеет.
— Вы зарабатываете на арбакешах полтораста тысяч рублей.в год.
Волков рассмеялся:
— Это кто же тебе подсчитал-то, Гриша, а? Григорий молчал.
Волков отодвинул кресло от стола и закурил папиросу. Суровость, которую Григорий пытался напустить на себя, забавляла его. Этой суровости так противоречили его растерянные, застенчивые глаза.
Хозяин улыбаясь смотрел на Григория.
— Эх, Гриша, да какой же коммерсант будет тебе бесплатно работать? Наше дело, брат, коммерция, а коммерция — это прибыль.
И Волков, отбросив всякие рассуждения о престиже, откровенно рассказал Григорию о целях создания гужевой конторы. Он явно гордился блестящей операцией, которую провел, не затратив ни копейки, и которая дала ему огромную прибыль.
Григорий слушал молча, а Волкову показалось, что тот заколебался в своем решении. Он принялся настойчиво уговаривать Григория:
— Оставался бы, Гриша, ты мне как раз нужен.
Черт с ними, с арбакешами. Я ведь контору-то продал Шарифбаю за семьдесят пять тысяч рублей. Некогда мне с этим делом возиться... Я бы тебе и жалованья прибавил. Останься, ей богу.
Но Григорий поблагодарил его и твердо заявил, что он окончательно решил переменить работу.
— Эх, жаль, жаль,— досадливо сказал Волков.— Ты что, в банк хочешь? Ну ладно, послужи у нового хозяина, только там по-другому не будет, разве что из приказчика счетоводом станешь, да галстук наденешь... Ты, Гриша, меня все-таки не забывай, чуть что шагай прямо ко мне.
Волков не обиделся, узнав о причине ухода Григория. Прямота приказчика даже понравилась ему. Волков дорожил такими качествами своих служащих. Но он не хотел задерживать Григория и был уверен, что он привыкнет к нравам колонии и вернется к нему.
Григорий оставлял дом Волкова с невольным чувством сожаления. Он обошел широкий двор хозяина, с просторными службами, с хорошей конюшней. Лохма-тая киргизская лошадка ухватила его за рукав, требуя сахара, которым Григорий обычно кормил ее. Большая собака, гремя тяжелой цепью, бросилась к нему навстречу и от удовольствия ткнулась Григорию в колени.
Григорий не мог внушить себе отвращения к хозяину. Волков обезоруживал его своей сердечностью, простотой обращения.
Татьяна Андреевна с большим сожалением простилась с Григорием.
— Мне жаль расставаться с вами, но вместе с темя рада вашему уходу. Не бойтесь ошибок, но умейте их исправлять...
Клингеля Григорий встретил у банковского крыльца, директор на ходу пробежал его заявление:
— Заходите вечером ко мне на квартиру, там поговорим...
Вечером Григорий позвонил у парадной двери квартиры директора банка. Нарядная, кокетливая горничная с белой наколкой на голове проводила его в кабинет.
Кабинет Клингеля, оклеенный темными обоями, был заставлен книжными шкафами, в которых сияло золото
тисненных переплетов. Это были дорогие издания Брокгауза, Рольфа и Девриева, справочники и специально переплетенные отчеты правления банка.
Клингель сидел на кушетке и читал газету. Кивком головы он указал Григорию на стул.
— Арсений Ефимович очень сожалеет о вашем уходе,— сказал Клингель.— Он даже просил меня принять вас на работу. Это очень хорошая рекомендация. Но давайте познакомимся с вами поближе...
Он перелистал паспорт Григория, посмотрел свидетельство об окончании гимназии, о политической благонадежности. Затем Клингель достал из портфеля казн-хат и предложил Григорию вслух прочесть его и перевести содержание. Он внимательно вслушивался в интонацию голоса Григория, в непонятные иранские и арабские слова, затем покровительственно положил на его плечо свою белую пухлую руку:
— Достаточно, господин Лямин. Вы вполне оправдали аттестации Арсения Ефимовича. Банк принимает вас на службу помощником господина Кислякова и переводчиком. Работа в банке интересная, увлекательная, она, несомненно, удовлетворит вас. Наша цель — развитие хивинского хозяйства, мы должны содействовать расширению культуры хлопка и люцерны и с этими товарами должны выйти на мировой рынок.
Шагая взад и вперед по кабинету, Клингель долго внушал новому служащему понятие об исключительной роли Русско-Азиатского банка в хозяйстве империи. Директор говорил пространно, солидно и очень скучно. Он когда-то учился в школе правоведения министерства юстиции и оттуда вынес адвокатскую любовь к длинным речам и рассуждениям.
Вошла жена Клингеля. Она ласково ответила на поклон Григория и пригласила их к чаю.
В столовой висячая лампа ярко освещала чайный стол. За ним Григорий, к своему удивлению, увидел Елену. Она сидела рядом с бледненькой девочкой —-дочерью Клингеля. Елена с улыбкой ответила на приветствие Григория.
— Как, вы, оказывается, уже встречались?—разочарованно протянула жена Клингеля.— Какой малень-кий город: едва человек приедет, его уже все знают.
— Мы познакомились совершенно случайно только вчера,— сказал Григорий.— Но я не знал, что Елена Викторовна — учительница вашей дочери. Жена Клингеля налила гостю и мужу чай.
— Господин Лямин поступил на службу в банк,— сказал Клингель, густо намазывая маслом хлеб.
Жена его удивленно вскинула глаза на Григория,
— Вы ушли от дяди Арсюши?..
— Я соблазнился более широкими перспективами работы,— пояснил Григорий.— Потом, у банка есть возможность перевода в Ташкент.
— Да, да, конечно,— поспешила согласиться жена директора.— В банке работа приличнее, там все сидят чистые, аккуратные. А крестьяне — они так неопрятны. Этот запах...
Она поймала осуждающий взгляд учительницы и рассмеялась:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82