Григорий и Елена переглянулись; увлеченные разговором, они даже не заметили молчания завода.
— Вечером приехали казаки, арестовали Лазарева, двух рабочих и увезли в Петро-Александровск. А все рабочие, помощники Лазарева, сторожа, кучер, конюхи—все бросили работу, ушли с завода без расчета. Даже его жену некому было выкинуть... Я вместе с Сыщеровым и Натой выносил ее вещи за ворота...
Григорий вскрикнул от возмущения:
— Ты с ума сошел, Андрей! Что за зверство, что за бесчеловечное отношение!
— Почему? Он же забастовщик, революционер, а я хозяин, мой завод.
— Не твой, а Сыщерова, даже не Сыщерова, а теперь Волкова.
Андрей на мгновение задумался.
- Пожалуй, ты прав...— Он вдруг облегченно рассмеялся, спрятал браунинг в карман.— Пусть они теперь сами заботятся...
Он взглянул на Елену.
— А я и не узнал вас, Елена Викторовна... Гриша счастливец. Она не такая как Натка-дрянь. Очень хорошо, что ты от нее избавился. Они рады и меня сжить со света, но им не удастся. Весной поеду лечиться. У меня один кошмар был — это Лазарев.
Григорий и Елена торопливо простились с Андреем, он, сгорбившись, побрел вдоль стены.
— Жалкий человек,— с отвращением сказала Елена.— Я не могу понять, что с ним такое — глуп он или запуган.
Григорий взял ее под руку.
— Он — жертва собственного страха перед революцией. Из него не вышло хорошего коммерсанта, у него слабый, неустойчивый характер. Это не нравится ни отцу, ни Нате, которая унаследовала жесткий характер деда. Они предпочли его Сыщерову.
У ворот завода они увидали одного из рабочих. Тот узнал их и поздоровался.
— Где жена Лазарева, его дети? Рабочий улыбнулся.
— Мы ее увезли к тому токарю завода Абдурахман-бая, там хорошо, тепло...
— А ты чего здесь делаешь?
Рабочий сдвинул папаху на лоб, почесал затылок.
— Мы думаем, а вдруг нашего машиниста генерал отпустит. Он придет на завод, а никого нет, хозяин его может обидеть...
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Григорий на другой же день уволился из баша. Кис-ляков, замещавший Клингеля во время его отсутствия, знал причину его ухода. Он не мог удержаться от
упрека:
— Очень нехорошо вы поступили с нами, Григорий Васильевич,— ворчливо сказал он.— Я вас устроил на работу, ввел в приличное общество, а вы отплатили такой черной неблагодарностью.
Григорий с презрительной усмешкой слушал Кисля-кова, который важно восседал за директорским столом.
— За что мне вас благодарить? Разве только за то, что вы дали мне возможность поближе познакомиться с вашим «приличным обществом»? Или, может быть, за то, что ваша судьба предостерегла меня от подобной же моральной гибели?..
Кисляков откинулся на спинку кресла, растерянно глядел на Григория, тот, небрежно притронувшись к шляпе, вышел из кабинета, не подав ему руки.
В операционном зале его окружили сослуживцы. Уже многие узнали, что он был автором разоблачительной статьи, что вторая статья его перехвачена. Настороженное отношение к Григорию исчезло. Он сразу вырос в глазах тех, которые подобно ему искали в колонии не карьеры, а только куска хлеба. Счетовод вексельного отдела, неудачник, обремененный большой семьей, выразил сожаление об отъезде Григория.
— Не обижайтесь, что мы чуждались вас, но вы водили близкое знакомство с нашими хозяевами. Мы здесь живем, как волки, смотрим друг на друга, как на конкурентов, только водка объединяет нас. Мы, конечно, о делах наших хозяев знали больше, чем они думают, да вот смелости, смелости-то у нас и не хватает... Семья ведь, дети... Притом же русских нас здесь мало, как-то и неудобно бороться между собой, ронять в глазах туземцев русский престиж.
Он говорил, понизив голос, опасливо поглядывая на двери кабинета директора банка.
Григорий думал о Лазареве, о неграмотных рабочих узбеках и каракалпаках. Они бросили работу из солидарности к русскому рабочему и не боялись репрессий хозяев, и у них, и у Лазарева и семьи есть и дети. Он думал о том, что теперь он навсегда соединил свою судьбу с судьбой рабочих.
Григорий обменялся рукопожатиями со всеми сослуживцами и вышел из банка.
По дороге он забежал к токарю завода Абдурахман-бая, где временно поселилась жена Лазарева.
Она, сияя счастливой улыбкой, показала ему срочную телеграмму мужа.
— Прокурор освободил Николая Ивановича. Только они запретили ему жить в Новом Ургенче. Он просит меня поскорее выехать.
Это было для Григория второй большой радостью. Значит, он мог увидеть Лазарева в Петро-Александров-ске перед отъездом.
Жена Лазарева уже знала об их отъезде.
— Утром была Елена Викторовна. Знаю все. Дай вам бог счастья и счастливой дороги. Кланяйтесь Николаю Ивановичу.
Григорий расцеловал обоих ребят машиниста и мальчишески веселый и довольный, насвистывая, почти бегом направился домой.
В своей комнате он нашел вещи Елены, перенесенные из квартиры Клингеля, и записку. Она писала, что поедет на пристань в экипаже вместе с Татьяной Андреевной и своей ученицей.
С утра нанятая арба стояла во дворе. Григорий с помощью арбакеша нагрузил вещи и сел рядом с ним. Тяжелая арба со скрипом медленно поползла на речную пристань.
Григорий смотрел на город. За двухлетнее почти его пребывание Новый Ургенч сильно изменился: засыпали болото, выстроили ряд новых магазинов, контор, представительств. Новый европейский город заметно богател. Только там за крепостной стеной, в старом городе, шла жизнь, тяжелая, как сотни лет назад. Там за последний год стало еще теснее и тяжелее, сотни разоренных крестьян, оставив земли и неоплатные долги ростовщикам, пополнили многосотенные ряды безработных...
В лицо пахнул свежий ветер. Они выехали за город, потянулись мокрые пустые поля. Февральское солнце светило тепло и ласково.
На пристани, как всегда, было шумно. Родственник Шарифбая распоряжался погрузкой товаров, начальнически покрикивая на молчаливых арбакешей.
Григорий скоро отыскал каюк, отходивший в Петро-Александровск. Он сложил с арбы вещи и в ожидании Елены прошелся по пристани.
Сосед Саура, старик арбакеш поздоровался с ним. Он сказал Григорию, что Саур, узнав от рабочего завода об аресте Лазарева, утром уехал в Петро-Александ-
ровск.
— Наверное, побыть с ним хочет, — пояснил старик.— В чужом городе ему тоскливо будет, а Саур — свой человек, может, чем-нибудь поможет.
Григорий сообщил старику об освобождении Лазарева. Арбакеш молитвенно провел руками по лицу.
— Мы молились, и бог освободил его...
Звон бубенцов экипажа прервал их разговор. К пристани подъехали Татьяна Андреевна, Елена и ее ученица — худенькая десятилетняя девочка.
— Гриша! — крикнула Елена. — Ты, наверное, заждался нас. С трудом вырвались. Ученица моя плакала до истерики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
— Вечером приехали казаки, арестовали Лазарева, двух рабочих и увезли в Петро-Александровск. А все рабочие, помощники Лазарева, сторожа, кучер, конюхи—все бросили работу, ушли с завода без расчета. Даже его жену некому было выкинуть... Я вместе с Сыщеровым и Натой выносил ее вещи за ворота...
Григорий вскрикнул от возмущения:
— Ты с ума сошел, Андрей! Что за зверство, что за бесчеловечное отношение!
— Почему? Он же забастовщик, революционер, а я хозяин, мой завод.
— Не твой, а Сыщерова, даже не Сыщерова, а теперь Волкова.
Андрей на мгновение задумался.
- Пожалуй, ты прав...— Он вдруг облегченно рассмеялся, спрятал браунинг в карман.— Пусть они теперь сами заботятся...
Он взглянул на Елену.
— А я и не узнал вас, Елена Викторовна... Гриша счастливец. Она не такая как Натка-дрянь. Очень хорошо, что ты от нее избавился. Они рады и меня сжить со света, но им не удастся. Весной поеду лечиться. У меня один кошмар был — это Лазарев.
Григорий и Елена торопливо простились с Андреем, он, сгорбившись, побрел вдоль стены.
— Жалкий человек,— с отвращением сказала Елена.— Я не могу понять, что с ним такое — глуп он или запуган.
Григорий взял ее под руку.
— Он — жертва собственного страха перед революцией. Из него не вышло хорошего коммерсанта, у него слабый, неустойчивый характер. Это не нравится ни отцу, ни Нате, которая унаследовала жесткий характер деда. Они предпочли его Сыщерову.
У ворот завода они увидали одного из рабочих. Тот узнал их и поздоровался.
— Где жена Лазарева, его дети? Рабочий улыбнулся.
— Мы ее увезли к тому токарю завода Абдурахман-бая, там хорошо, тепло...
— А ты чего здесь делаешь?
Рабочий сдвинул папаху на лоб, почесал затылок.
— Мы думаем, а вдруг нашего машиниста генерал отпустит. Он придет на завод, а никого нет, хозяин его может обидеть...
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Григорий на другой же день уволился из баша. Кис-ляков, замещавший Клингеля во время его отсутствия, знал причину его ухода. Он не мог удержаться от
упрека:
— Очень нехорошо вы поступили с нами, Григорий Васильевич,— ворчливо сказал он.— Я вас устроил на работу, ввел в приличное общество, а вы отплатили такой черной неблагодарностью.
Григорий с презрительной усмешкой слушал Кисля-кова, который важно восседал за директорским столом.
— За что мне вас благодарить? Разве только за то, что вы дали мне возможность поближе познакомиться с вашим «приличным обществом»? Или, может быть, за то, что ваша судьба предостерегла меня от подобной же моральной гибели?..
Кисляков откинулся на спинку кресла, растерянно глядел на Григория, тот, небрежно притронувшись к шляпе, вышел из кабинета, не подав ему руки.
В операционном зале его окружили сослуживцы. Уже многие узнали, что он был автором разоблачительной статьи, что вторая статья его перехвачена. Настороженное отношение к Григорию исчезло. Он сразу вырос в глазах тех, которые подобно ему искали в колонии не карьеры, а только куска хлеба. Счетовод вексельного отдела, неудачник, обремененный большой семьей, выразил сожаление об отъезде Григория.
— Не обижайтесь, что мы чуждались вас, но вы водили близкое знакомство с нашими хозяевами. Мы здесь живем, как волки, смотрим друг на друга, как на конкурентов, только водка объединяет нас. Мы, конечно, о делах наших хозяев знали больше, чем они думают, да вот смелости, смелости-то у нас и не хватает... Семья ведь, дети... Притом же русских нас здесь мало, как-то и неудобно бороться между собой, ронять в глазах туземцев русский престиж.
Он говорил, понизив голос, опасливо поглядывая на двери кабинета директора банка.
Григорий думал о Лазареве, о неграмотных рабочих узбеках и каракалпаках. Они бросили работу из солидарности к русскому рабочему и не боялись репрессий хозяев, и у них, и у Лазарева и семьи есть и дети. Он думал о том, что теперь он навсегда соединил свою судьбу с судьбой рабочих.
Григорий обменялся рукопожатиями со всеми сослуживцами и вышел из банка.
По дороге он забежал к токарю завода Абдурахман-бая, где временно поселилась жена Лазарева.
Она, сияя счастливой улыбкой, показала ему срочную телеграмму мужа.
— Прокурор освободил Николая Ивановича. Только они запретили ему жить в Новом Ургенче. Он просит меня поскорее выехать.
Это было для Григория второй большой радостью. Значит, он мог увидеть Лазарева в Петро-Александров-ске перед отъездом.
Жена Лазарева уже знала об их отъезде.
— Утром была Елена Викторовна. Знаю все. Дай вам бог счастья и счастливой дороги. Кланяйтесь Николаю Ивановичу.
Григорий расцеловал обоих ребят машиниста и мальчишески веселый и довольный, насвистывая, почти бегом направился домой.
В своей комнате он нашел вещи Елены, перенесенные из квартиры Клингеля, и записку. Она писала, что поедет на пристань в экипаже вместе с Татьяной Андреевной и своей ученицей.
С утра нанятая арба стояла во дворе. Григорий с помощью арбакеша нагрузил вещи и сел рядом с ним. Тяжелая арба со скрипом медленно поползла на речную пристань.
Григорий смотрел на город. За двухлетнее почти его пребывание Новый Ургенч сильно изменился: засыпали болото, выстроили ряд новых магазинов, контор, представительств. Новый европейский город заметно богател. Только там за крепостной стеной, в старом городе, шла жизнь, тяжелая, как сотни лет назад. Там за последний год стало еще теснее и тяжелее, сотни разоренных крестьян, оставив земли и неоплатные долги ростовщикам, пополнили многосотенные ряды безработных...
В лицо пахнул свежий ветер. Они выехали за город, потянулись мокрые пустые поля. Февральское солнце светило тепло и ласково.
На пристани, как всегда, было шумно. Родственник Шарифбая распоряжался погрузкой товаров, начальнически покрикивая на молчаливых арбакешей.
Григорий скоро отыскал каюк, отходивший в Петро-Александровск. Он сложил с арбы вещи и в ожидании Елены прошелся по пристани.
Сосед Саура, старик арбакеш поздоровался с ним. Он сказал Григорию, что Саур, узнав от рабочего завода об аресте Лазарева, утром уехал в Петро-Александ-
ровск.
— Наверное, побыть с ним хочет, — пояснил старик.— В чужом городе ему тоскливо будет, а Саур — свой человек, может, чем-нибудь поможет.
Григорий сообщил старику об освобождении Лазарева. Арбакеш молитвенно провел руками по лицу.
— Мы молились, и бог освободил его...
Звон бубенцов экипажа прервал их разговор. К пристани подъехали Татьяна Андреевна, Елена и ее ученица — худенькая десятилетняя девочка.
— Гриша! — крикнула Елена. — Ты, наверное, заждался нас. С трудом вырвались. Ученица моя плакала до истерики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82