Григорий слушал разговор Волкова с кустарями со смешанным чувством уважения к своему умному, сообразительному хозяину и жалости к арбакешам. против которых он боролся. Он вспомнил свою поездку на пристань, вспомнил смущение Саура, страх и растерянность возчиков. Они боялись безработицы, но не хотели сдаваться, может быть, потому, что не верили в эту тысячу арб! Григорий не понимал их упрямства, их нежелания работать в гужевой конторе Волкова. Он не стал доискиваться до истинной причины упрямства арбакешей. Его страшила участь тысячи человек, которым грозила безработица.
Пока Волков заканчивал расчеты с арбасозом, Григорий торопливо рассказал Кислякову об их сделке. Он высказал ему свои мысли о грядущем бедствии арбакешей.
Кисл яков заволнопался:
— Этого никак нельзя допустить, Григорий Васильевич. Я с ним поговорю дорогой.
Большая толпа кустарей молча следила за отъездом охотников. Арбасоз, держась за крыло экипажа, проводил неожиданных посетителей до конца базарчика и потом долго глядел вслед тарантасу.
Когда базарчяк скрылся из виду, Кисляков обратился к Волкову:
— Арсений,, ты серьезно думаешь завести свой транспорт?
Волков повернулся к своему другу всем корпусом, посмотрел на него с веселой улыбкой.
- А ты что думал? Волков так дело на полдороге И бросит?
Толстые губы Кислякова дрогнули.
— Но, Арсений, ведь это разорит тебя?! На лице Волкова выразилось огорчение.
— Разве я хочу разоряться, Миша?— спросил он...— Но у меня выхода нет. Если я откажусь, тогда конторы передадут все дело Шарифбаю, а уж он дехкан прижмет, он и на них заработает и на наших коммерсантах. Да как отказаться? Ты ж мне сам говорил «прогресс требует жертв». Для арбакешей копейка пустяки, а они не хотят ее давать. Наконец, тут дело не обо мне идет, а о нашем престиже. Нельзя теперь мне этого дела бросать!
Волков долго говорил о своей готовности идти на жертвы ради престижа русского имени. Он убедительно доказывал и Кислякову и Григорию, что держать собственный транспорт для него — убыток.
— Ты банковец, Миша, финансист, вот и подсчитай, сколько это будет стоить: тысяча арб, тысяча лошадей, да сбруя для них. Одной колесной мази десять пудов в день надо! А содержание лошадей, рабочих? Арбаке-шу что?— Он дехканин, ему лошадь прокормить ничего не стоит, а мне — все с базара купи? Разорюсь я с этого дела, Миша. Ей богу!
— Тогда брось к черту!—воскликнул Кисляков.— Раз это дело убыточное, пусть кто-нибудь другой возьмется, а не ты.
— Опять скажу тебе твои же слова: «прогресс требует жертв». Мне ли плохо будет, арбакешам ли, но русское дело должно выиграть.
Волков ласково обнял Кислякова левой рукой.
— Миша, Миша, друг мой, разве я с арбакешами борюсь? Я с Шарифбаем борюсь. Арбакеши давно сдались бы, да Шарифбай их натравливает на меня, он мне везде поперек становится. Ненавидит он нас, русских.
Кисляков растерялся. Он ничего не мог возразить Волкову. Да, это верно, он часто любил говорить своему другу о прогрессе, требующем жертв. Ведь это непреложный закон! Гужевая контора — это попытка подчинить беспорядочную работу арбакешей интересам русского торгового общества. А ведь это и есть прогресс!
Углубившись в свои мысли, Кисляков не замечал насмешливых глаз Волкова, зорко наблюдавшего из-под полуопущенных век за ним и Григорием. Коммерсанту-дельцу доставлял большое удовольствие вид удрученного тяжелыми мыслями Кислякова и печального молчаливого Григория.
Кисляков встретился глазами с Григорием и пожал плечами: здесь ничего нельзя сделать! Он все же попробовал защитить арбакешей.
— Ты, как всегда, прав, Арсений,— с глубоким вздохом сказал он.— Но если ты не хочешь подумать о себе— подумай об арбакешах!
— Да я же пытался с ними договориться, Гришу к ним посылал, а они, вон, приказчика избили. Если бы они согласились отдать копейку с пуда, так я завтра же от всех арб отказался бы. Разве это от меня зависит?
Григорий не вмешивался в разговор Волкова с Кис-ляковым. Он вновь возвращался к мысли об организации гужевых артелей, против которых так восставал Волков. Он собирался сам переговорить с арбакешами.
Проселочная дорога, извивавшаяся меж полей зеленого хлопчатника и высокоствольной джугары, скоро вырвалась на узкую солончаковую равнину. Вдали показалось длинное озеро, густо поросшее гигантскими камышами и тростником.
Волков обратил внимание Григория на едва видневшийся за озером беленький домик.
— Это хлопковая плантация Мешковых. Егор еще вчера с дочерью туда уехал...
Резвые киргизские лошадки, поощряемые свистом кучера, помчались по мягкой степи к группе деревьев, росших у самого берега озера.
Волков и Кисляков торопливо уговаривались о совместной охоте. Немного поспорив, они решили охотиться с лодки. Григорию Волков посоветовал пройти вдоль берега и бить уток влет.
— Собаки у тебя нет, Гриша, а вода сейчас холодная, замерзнешь, если полезешь за уткой. Лучше не стреляй зря...
Оставив кучера у коней, все трое зарядили ружья и пошли к озеру.
Григорий с некоторым разочарованием смотрел на густые камыши и траву, почти закрывшие поверхность озера. Это было болото, образовавшееся от
сброса воды. Она и сейчас, журча, сбегала в болото из десятков мелких арычков. Неприятный сернистый запах ила затруднял дыхание...
Волков и Кисляков возбужденно суетились около неуклюжего охотничьего каючка, застрявшего у берега в черном вязком иле.
Григорий взял под мышку ружье и медленно пошел вдоль извилистого берега.
Он шел, (рассеянно поглядывая то на зеленые камыши болота, то на дальние поля, где работали дехкане. Дважды над ним низко пролетали стаи уток, но он даже не поднял ружья. Среди своих товарищей в Ташкенте Григорий считался плохим охотником. Охота для него была лишь предлогом для уединений и мечтаний. И теперь он вовсе не думал об утках. Его мысли были заняты Волковым. Работа, которую Григорий выполнял у хозяина, была для него новой. Волков вел обширную переписку с российскими фирмами, с владельцами различных предприятий, с фабриками. В числе его корреспондентов было несколько заграничных компаний: гамбургских, парижских, марсельских. Волков выполнял для них мелкие поручения по закупке небольших партий каракуля, люцерны, ковров, давая справки о кредитоспособности коммерсантов, о состоянии рынка, ценах на сырье.
Волков нравился Григорию: умный, удачливый делец, он ему казался намного выше других новоургенчских коммерсантов. Григорий не мог без отвращения вспомнить ханского ювелира и завистливого коммерсанта, топившего каюки с песком...
Большой залив, свободный от камыша и травы, неожиданно преградил путь Григорию. Он остановился в нерешительности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82