Солидные коммерсанты не верили этим слухам. Волков не имел твердых имущественных гарантий кредита. Сомнительные операции с перевозкой почты и с гужевой конторой создали недоверчивое отношение к Волкову. На хлопковом рынке Волков встретился бы с серьезной конку» ренцией старых промышленников. При равных условиях дехкане отдали бы предпочтение коммерсантам, издавна связанным с ними.
Загородный дом Абдурахманбая был иллюминирован. По всему фасаду здания ярко горели плошки. Они были установлены на карнизах и на подоконниках, во всех углублениях и выступах огромного дома хлопкоза-водчика.
Толпы дехкан и горожан молча смотрели на залитый светом дом веселившегося богача.
Абдурахманбай, поскрипывая сафьяновыми сапогами, вышел в прихожую навстречу Клингелю и его жене. Он любезно пожал им руки и снисходительно кивнул Григорию.
— Мой брат вас ждет,— сказал Абдурахманбай Клингелю и пригласил гостей в комнаты.
В большом зале, где генерал Гнилицкий недавно принимал посетителей, сдержанно гудела толпа гостей. Тут был весь коммерческий мир ханства. Владельцы маслобойных, хлопкоочистительных и кожевенных заводов, представители русских и иностранных компаний, крупные торговцы-оптовики. Среди черных визиток и белых манишек европейцев и черных папах хивинцев пестрели халаты и чалмы бухарцев, афганцев из Пешавара; блестело серебро погон и пуговиц русских чиновников из Петро-Александровска.
Огромный, богато сервированный стол сверкал хрусталем ваз и серебром чайных приборов. Слуги под присмотром строгого родственника хозяина разносили гостям чай.
Абдурахманбай, поручив своему родственнику заботу о жене Клингеля, увел директора банка и Григория в свой кабинет.
Тучный, важный старик в зеленом халате, с орденом белого орла на груди, сделал несколько шагов навстречу Клингелю. Пожав ему руку, старик с восточной любезностью справился о здоровье его самого, жены, дочери, о благополучии дома и в делах.
Клингель, которому Григорий поспешно перевел любезности брата Абдурахманбая, с такой же преувеличенной вежливостью ответил на приветствие.
Григорий не перевел вопросов своего директора о здоровье новой молодой жены сановники и его красавиц-дочерей. Этого не допускал восточный этикет.
Старик одобрительно взглянул на Григория и, улыбаясь, сказал Клингелю на хорошем русском языке.
— Ваш переводчик отлично знает наши обычаи. А теперь давайте говорить по-русски.
Они опустились в кресла.
— Я хотел поговорить с вами совершенно конфиденциально,— сказал Клингель, закурив папиросу.— Банк предполагает начать кредитование хлопковых операций в ханстве. Но эти волнения дехкан в низовьях Аму настораживают нас. Насколько они серьезны?
Старик, поглаживая свою бороду, внимательно рас-
сматривал белое холеное лицо Клингеля с крашеными каштановыми усами.
— Вы об этом лучше всего узнали бы от его превосходительства генерала Гнилицкого,— неохотно ответил он.
— Генерал Гнилицкий русский. Вы, конечно, знаете свой народ лучше его,— возразил Клингель,— может быть, причина волнений недостаточно быстрое проведение реформ в ханстве? Может быть, народ недоволен этой медлительностью?
Ленивое выражение лица сановника сменилось сердитым, тучный и важный, он вдруг неожиданно легко вскочил с кресла и встал против Клингеля.
— Вы, русские, плохо знаете наш народ, господин директор!— воскликнул он.— Народ волнуется не потому, что медленно проводятся эти европейские реформы, а потому что их проводят слишком быстро. Наш народ не видит пользы от лишней медресе, ни от европейской тюрьмы, в больницу он тоже не пойдет. Реформы умаляют престиж нашего благородного, благочестивого хана.
Клингель смешался:
— Позвольте... как же тогда быть с... Сановник быстро перебил его:
— Вы хотите узнать, как прекратить волнения? Реформы надо отложить. Генерал Гнилицкий должен действовать решительно и беспощадно. Вы, русские, должны потребовать это от него.
Клингель сказал, обратившись к Григорию:
— Идите, веселитесь, а мы поговорим сами... Григорий, выйдя из кабинета, столкнулся лицом к лицу с Волковым. Тот протянул ему обе руки:
— А-а, Гриша, и ты здесь. Вот хорошо. Что ж ко мне не заходишь? Татьяна Андреевна и то спрашивала... Заходи, заходи, не гнушайся старым хозяином.
Григорий поблагодарил Волкова за внимание и сослался на занятость.
— Знаю, знаю, мне Клингель говорил. Ты — работник золото...
Он неожиданно подмигнул Григорию:
— Нату ищешь?— Волков похлопал его по плечу.— Молодец, Гриша, не зеваешь. Эти толстосумы блудли-
вы, как кошки. А другого ты от них ничего не получишь. Они ее не для тебя берегут, ты им не пара...
Григорий смущенно смотрел вслед Волкову, поспешившему навстречу представительному афганскому купцу. Откуда Волкову стало известно о его встречах с Натой?
Григорий медленно переходил из комнаты в комнату, с любопытством рассматривая пеструю толпу колониальных коммерсантов.
Гости продолжали прибывать. Предоставленные самим себе, они превратили дом Абдурахманбая в биржу.
Предметом их горячей торговли служили семена хивинской люцерны, спрос на которую за последние годы сильно возрос среди американских фермеров.
В невероятно короткий срок между американским фермером и хивинским дехканином образовалась длиннейшая цепь посредников.
Пока семена, отправляемые в Америку, качались на верблюжьих горбах, тряслись в вагонах железных дорог, плыли в трюмах морских кораблей, подымались от порта к порту по великим рекам Нового Света — документы на люцерну совершали не менее причудливое путешествие. Они передавались из рук в руки, из конторы в контору, из банка в банк, обрастая цифрами дель-кредита, куртажа, комиссий, приплатами за разницу а курсе. За товар, проданный хивинским дехканам по два рубля за пуд, американский фермер платил в шесть раз дороже — по двадцать рублей за пуд...
Но семена люцерны можно было продать дорого, если они попадали к фермеру вовремя — к весне. Их надо было купить и отправить из ханства до прекращения навигации по Аму-Дарье или Аральскому морю. Сейчас Аральское море было уже покрыто льдом, по Аму-Дарье дазно бурно неслась шуга.
Горячая спекуляция в доме Абдурахманбая шла вокруг документов на люцерну, погруженную в вагоны железной дороги.
Высокий, представительный коммерсант из Одессы вместе со своим молоденьким красавцем-братом переходил от группы к группе, пытаясь добиться продажи ему люцерны. Еще в Одессе он запродал Нью-Орлеан-ской фирме крупную партию семян. Но он не учел ни бездорожья, ни метеорологических условий оазиса, а
Мешков, который взялся поставить ему люцерну, ловко обусловил вопрос со сроками сдачи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Загородный дом Абдурахманбая был иллюминирован. По всему фасаду здания ярко горели плошки. Они были установлены на карнизах и на подоконниках, во всех углублениях и выступах огромного дома хлопкоза-водчика.
Толпы дехкан и горожан молча смотрели на залитый светом дом веселившегося богача.
Абдурахманбай, поскрипывая сафьяновыми сапогами, вышел в прихожую навстречу Клингелю и его жене. Он любезно пожал им руки и снисходительно кивнул Григорию.
— Мой брат вас ждет,— сказал Абдурахманбай Клингелю и пригласил гостей в комнаты.
В большом зале, где генерал Гнилицкий недавно принимал посетителей, сдержанно гудела толпа гостей. Тут был весь коммерческий мир ханства. Владельцы маслобойных, хлопкоочистительных и кожевенных заводов, представители русских и иностранных компаний, крупные торговцы-оптовики. Среди черных визиток и белых манишек европейцев и черных папах хивинцев пестрели халаты и чалмы бухарцев, афганцев из Пешавара; блестело серебро погон и пуговиц русских чиновников из Петро-Александровска.
Огромный, богато сервированный стол сверкал хрусталем ваз и серебром чайных приборов. Слуги под присмотром строгого родственника хозяина разносили гостям чай.
Абдурахманбай, поручив своему родственнику заботу о жене Клингеля, увел директора банка и Григория в свой кабинет.
Тучный, важный старик в зеленом халате, с орденом белого орла на груди, сделал несколько шагов навстречу Клингелю. Пожав ему руку, старик с восточной любезностью справился о здоровье его самого, жены, дочери, о благополучии дома и в делах.
Клингель, которому Григорий поспешно перевел любезности брата Абдурахманбая, с такой же преувеличенной вежливостью ответил на приветствие.
Григорий не перевел вопросов своего директора о здоровье новой молодой жены сановники и его красавиц-дочерей. Этого не допускал восточный этикет.
Старик одобрительно взглянул на Григория и, улыбаясь, сказал Клингелю на хорошем русском языке.
— Ваш переводчик отлично знает наши обычаи. А теперь давайте говорить по-русски.
Они опустились в кресла.
— Я хотел поговорить с вами совершенно конфиденциально,— сказал Клингель, закурив папиросу.— Банк предполагает начать кредитование хлопковых операций в ханстве. Но эти волнения дехкан в низовьях Аму настораживают нас. Насколько они серьезны?
Старик, поглаживая свою бороду, внимательно рас-
сматривал белое холеное лицо Клингеля с крашеными каштановыми усами.
— Вы об этом лучше всего узнали бы от его превосходительства генерала Гнилицкого,— неохотно ответил он.
— Генерал Гнилицкий русский. Вы, конечно, знаете свой народ лучше его,— возразил Клингель,— может быть, причина волнений недостаточно быстрое проведение реформ в ханстве? Может быть, народ недоволен этой медлительностью?
Ленивое выражение лица сановника сменилось сердитым, тучный и важный, он вдруг неожиданно легко вскочил с кресла и встал против Клингеля.
— Вы, русские, плохо знаете наш народ, господин директор!— воскликнул он.— Народ волнуется не потому, что медленно проводятся эти европейские реформы, а потому что их проводят слишком быстро. Наш народ не видит пользы от лишней медресе, ни от европейской тюрьмы, в больницу он тоже не пойдет. Реформы умаляют престиж нашего благородного, благочестивого хана.
Клингель смешался:
— Позвольте... как же тогда быть с... Сановник быстро перебил его:
— Вы хотите узнать, как прекратить волнения? Реформы надо отложить. Генерал Гнилицкий должен действовать решительно и беспощадно. Вы, русские, должны потребовать это от него.
Клингель сказал, обратившись к Григорию:
— Идите, веселитесь, а мы поговорим сами... Григорий, выйдя из кабинета, столкнулся лицом к лицу с Волковым. Тот протянул ему обе руки:
— А-а, Гриша, и ты здесь. Вот хорошо. Что ж ко мне не заходишь? Татьяна Андреевна и то спрашивала... Заходи, заходи, не гнушайся старым хозяином.
Григорий поблагодарил Волкова за внимание и сослался на занятость.
— Знаю, знаю, мне Клингель говорил. Ты — работник золото...
Он неожиданно подмигнул Григорию:
— Нату ищешь?— Волков похлопал его по плечу.— Молодец, Гриша, не зеваешь. Эти толстосумы блудли-
вы, как кошки. А другого ты от них ничего не получишь. Они ее не для тебя берегут, ты им не пара...
Григорий смущенно смотрел вслед Волкову, поспешившему навстречу представительному афганскому купцу. Откуда Волкову стало известно о его встречах с Натой?
Григорий медленно переходил из комнаты в комнату, с любопытством рассматривая пеструю толпу колониальных коммерсантов.
Гости продолжали прибывать. Предоставленные самим себе, они превратили дом Абдурахманбая в биржу.
Предметом их горячей торговли служили семена хивинской люцерны, спрос на которую за последние годы сильно возрос среди американских фермеров.
В невероятно короткий срок между американским фермером и хивинским дехканином образовалась длиннейшая цепь посредников.
Пока семена, отправляемые в Америку, качались на верблюжьих горбах, тряслись в вагонах железных дорог, плыли в трюмах морских кораблей, подымались от порта к порту по великим рекам Нового Света — документы на люцерну совершали не менее причудливое путешествие. Они передавались из рук в руки, из конторы в контору, из банка в банк, обрастая цифрами дель-кредита, куртажа, комиссий, приплатами за разницу а курсе. За товар, проданный хивинским дехканам по два рубля за пуд, американский фермер платил в шесть раз дороже — по двадцать рублей за пуд...
Но семена люцерны можно было продать дорого, если они попадали к фермеру вовремя — к весне. Их надо было купить и отправить из ханства до прекращения навигации по Аму-Дарье или Аральскому морю. Сейчас Аральское море было уже покрыто льдом, по Аму-Дарье дазно бурно неслась шуга.
Горячая спекуляция в доме Абдурахманбая шла вокруг документов на люцерну, погруженную в вагоны железной дороги.
Высокий, представительный коммерсант из Одессы вместе со своим молоденьким красавцем-братом переходил от группы к группе, пытаясь добиться продажи ему люцерны. Еще в Одессе он запродал Нью-Орлеан-ской фирме крупную партию семян. Но он не учел ни бездорожья, ни метеорологических условий оазиса, а
Мешков, который взялся поставить ему люцерну, ловко обусловил вопрос со сроками сдачи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82