— В этом мне очень много помог Гриша. Без него я не знаю, что стал бы делать. Если он заглянет в банк на свой текущий счет, то узнает, как его ценит хозяин.
Татьяна Андреевна, чуть сдвинув брови, внимательно глядела на Григория. Она дождалась ухода мужа и спросила Григория:
— Вы этим, конечно, гордитесь, Григорий Васильевич? Чтобы помочь Арсению Ефимовичу в таком деле,— надо иметь крепкие нервы и потерять совесть.
Григорий недоуменно глядел на серьезное лицо Татьяны Андреевны: причем тут нервы и потерянная совесть.
— Мое участие сильно преувеличено,— возразил он.— И я не хочу гордиться этим делом.
Преферансисты закончили игру и перешли в столовую. Клингель, взглянув на часы, заторопился домой. Кисляков остановил его, достал из буфета коньяк, разлил по стаканам.
— Господа, прежде чем отпустить вас, я хотел бы сказать несколько слов, — произнес он, вставая из-за стола.— Арсений Ефимович, наш общий друг, сегодня закончил блестящую операцию по созданию гужевой конторы в нашей колонии. Эта операция в коммерческом отношении мало интересна для Арсения Ефимовича и мало прибыльна. Но значение ее для нас, русских, живущих в ханстве,— огромно. Это первый шаг в деле переустройства беспорядочного, средневекового туземного общества. Это — начало того прогресса, который несет современный коммерсант в застоявшееся
болото дикого бескультурья. Большинство наших коммерсантов относится равнодушно к вопросам русского престижа, они едва ли сознают созидательную роль своих капиталов в ханстве. Арсений Ефимович — полная противоположность им. Он обладает широким кругозором, он понимает значение русского капитала з колонии и высоко держит знамя русского коммерсанта—носителя прогресса в ханстве. Арсений Ефимович показал нам пример того, как надо бороться за интересы русского дела. За здоровье нашего друга!
Кисляков залпом выпил бокал крепчайшего коньяка и с трудом перевел дух.
Волков обнял его и крепко поцеловал в лоб.
— Спасибо, Миша, спасибо,— растроганно сказал он.— Ты был моим другом и всегда останешься им.
Большая порция коньяка, выпитая за здоровье Волкова, окончательно отуманила головы гостей. Сам хозяин, не прощаясь с гостями, с помощью жены, шатаясь, ушел в спальню. Клингель, наскоро пожав руки Волковым и Григорию, поддерживаемый служащим банка и его женой, заторопился к выходу.
Григорий, по примеру Татьяны Андреевны, не стал пить коньяк и незаметно выплеснул его под стол.
— Ну, пора и честь знать,— сказал Волков, тяжело поднимаясь со стула.
Прасковья Васильевна, возбужденная коньяком, проводила гостей в коридор, поочередно обняла Волковых и расцеловалась с ними. Григория она удержала за руку и шепнула на ухо:
— Я хочу кое-что сказать вам по секрету, Григорий Васильевич, пусть они выйдут...
Татьяна Андреевна с порога оглянулась на растерянного, опустившего руки Григория и Прасковью Васильевну, и настойчиво дернула мужа за рукав.
Едва захлопнулась дверь за Волковыми, как Прасковья Васильевна крепко обняла Григория и осыпала его лицо поцелуями:
— А домой я тебя не пущу, не пущу, у нас будешь ночевать...
Входная дверь внезапно открылась. Волков шагнул к ним.
— Прасковья!—угрожающе крикнул он.— Гриша, сейчас же одевайся и выходи.
Григорий поспешно схватил пальто с вешалки и, не одевая его, поспешил к выходу.
Прасковья Васильевна оперлась о стенку, пьяно засмеялась.
— Для Татьяны бережешь,— дерзко спросила она.
— Молчи, дура!
Волков грубо схватил ее за плечо. — Ты Григория не трожь, поссоришься со мной, Прасковья! Шали, да знай с кем...
Он с силой толкнул ее и быстро вышел.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Григорий узнал издали Лазарева. Он сидел на берегу канала и сосредоточенно следил за поплавками трех длинных удилищ, поставленных на рогульки. Клев был слабый, ярко-красные поплавки неподвижно лежали на гладкой поверхности воды.
Лазарев, услыхав шаги, обернулся. Лицо его осветилось улыбкой:
— Григорий Васильевич, здравствуйте,— сказал он, протягивая ему руку.— Давно я вас не видел. Садитесь рядом со мной и наблюдайте вот за этой удочкой. Ее забросил сынишка; он теперь занимается с учительницей.
Григорий опустился на слой сухого камыша и огляделся вокруг.
Большой канал был уже закрыт на зимнее время. Оживленный летом скрипом чигирей и всплесками весел1, канал был теперь пуст и безгласен. Неподвижно стояли большие позеленевшие чигири, безлистые деревья; дремали на приколе пустые каюки. У обрывистых берегов, в глубоких заводях, вода была густого аквамаринового цвета. Редкий гость — солнце глубокой осени мягко светило и казалось трогательно ласковым, как добрая старая мать.
Григорий долго молча следил за поплавком, спокойно лежавшим на воде. Он пришел с твердым намерением поделиться с Лазаревым своими сомнениями, и теперь не знал, как приступить к разговору. Лазарев искоса наблюдал за подвижным лицом молодого человека, на котором так живо отражались все переживания.
Григорий вздрогнул от его неожиданного вопроса:
— Как служится, Григорий Васильевич?
— Работа не тяжелая и не скучная,— ответил Григорий.— Я ведь у него на все руки: и секретарь, и конторщик, и переводчик, и приказчик. Но все это несложно и нетрудно. А так, служить у Волкова можно...
Помолчав немного, Григорий нерешительно сказал:
— В прошлый раз вы хотели поговорить со мной об арбах и гужевой конторе Волкова, Николай Иванович.
Лазарев швырнул далеко в воду недокуренную папиросу.
— Что теперь об этом говорить. Дело закончилось, можно сказать, блестящей победой вашего хозяина. Ловкий коммерсант, ловкий делец, этот господин Волков.
Всегда сдержанному рабочему, видимо, был неприятен разговор о Волкове, и он хотел уклониться от него.
— Я пришел поговорить с вами именно по этому делу,— решительно сказал Григорий.— Вот вы называете его ловким дельцом, но почему? Организация гужевой конторы вызывает общее признание. Волков завел строгий порядок приема, сдачи грузов и расчета арбакешей. Потом, ведь он мог завести свой транспорт и разорить дехкан, а он проявил гуманность в борьбе с их косностью. Никак нельзя отрицать его громадной заслуги. Ведь он тоже рисковал. Дехкане, правда, недовольны, но они просто не привыкли к порядку... Волков все время работал на виду, я знаю его каждый шаг...
Лазарев вначале неохотно, а потом с большим вниманием слушал Григория. Тот горячо и взволнованно убеждал Лазарева в бескорыстности своего хозяина.
Лазарев ясно видел, что Волков сумел убедить своего служащего в высокой полезности аферы, жертвой которой стала тысяча крестьян-арбакешей.
За годы своей жизни в Новом Ургенче Лазарев хорошо изучил нравы русского общества колонии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82