Василь Максимович еще не закончил, а этот врач бросил в пространство:
— Так что же?
И Василь Максимович услышал, что и Сергей Антонович умеет отвечать очень почтительно:
— На пятиминутке я разрешил себе...
Дежурный врач, как и раньше, стоял в ногах у Василя Максимовича, держась за спинку койки. Теперь он был бледный и запыхавшийся, словно поднялся сюда снизу бегом. Он не отрывал взгляда от своего начальства, и в глазах его застыла мольба. А начальство ни разу
даже головы к нему не повернуло, а слушало так, будто каждое слово известно ему заранее.
Просто неловко стало за Сергея Антоновича, когда сидящий врач прервал его:
— Пятиминутку я помню.— И это был голос человека, каждое слово которого имеет огромный вес.— Я жду того, о чем на пятиминутке вы почему-то не заикнулись,— выводов и предложений. И покороче, пожалуйста.
Сергей Антонович низко склонил голову.
— Слушаю, Федор Ипполитович...
Конечно, узнать о причине твоей беды, о том, что с тобой будут здесь делать, любопытно. Но, должно быть, слишком торопился Сергей Антонович, не поспевало за ним обессиленное внимание Василя Максимовича. И много непонятных слов появилось в его речи. Ничего не понял Василь Максимович и по лицам присутствующих.
Постепенно выделились среди них и те, кто уже побывал здесь.
Вот своим упитанным телом отгородил Федора Ипполитовича от его свиты тот, кто с легким сердцем только что напророчил Черемашко сто лет жизни и умчался из палаты. Ну, Василь Максимович не из мнительных. Даже ночью не обливался холодным потом. А у кого-нибудь от такого врача не только испортится настроение, но и последняя надежда угаснет.
Не Потому ли, что толстяк близок к высокому начальству, Сергей Антонович приводил его недавно сюда? Значит, и здесь к высшей инстанции сразу не пробьешься?
А вот и юноша, который приходил вместе с темноволосым. Он едва заметно кивает после каждой фразы дежурного врача,— видно, во всем с ним соглашается.
Парень, видать, с гонором. Но почему-то не вызывает в нем протеста то, что Сергей Антонович слишком уж боязливо вымаливает что-то у этого Федора Ипполитовича. Возможно, он очень большая шишка в своем деле, но и дежурный врач не пятое колесо в телеге!
Заметил Василь Максимович и темноволосого.
Этот места себе не находит. Голова его то тут, то там вдруг вынырнет из-за других белых шапочек. Он старается уловить каждое движение Федора Ипполитовича и, как видно, остерегается попадаться ему на глаза. Кажется, и ему не нравится, как слушает начальство дежурного врача.
Должно быть, о чем-то своем думал Федор Ипполитович. От шутливости на лице ничего не осталось, зато властности, пожалуй, прибавилось. Руки неподвижно лежали на коленях. Пальцы правой медленно что-то выстукивали. Глядел он в окно, за которым голубело морозное небо.
Ну что ж, жизнь он прожил немалую, вдоволь нагляделся на человеческие страдания, привык к ним,.,
Но вот у него появились признаки нетерпения. В сообщение Сергея Антоновича начали вклиниваться его вопросы: «Почему?», или: «Откуда это видно?», или: «Нельзя ли без беллетристики?»
— Мерси!
А этим недоброжелательным словечком доклад дежурного врача был прерван.
Федор Ипполитович повел бровями, и как бы само собой с Василя Максимовича слетело одеяло. Только теперь начальство обратило свой взор на больного.
Э, нет, не отсутствующий и не безразличный взгляд у этого старика. Он как бы сбросил с себя маску. Пальцы перестали постукивать по колену, зато как напряглись кисти!
К больному старик обратился по-прежнему властно и шутливо:
— Покажите, где вам больнее всего.
Василь Максимович показал.
— Просто боль? Или особенная? — посыпались вопросы.— Одинаковая? Или то усиливается, то ослабевает?.. Думайте перед тем, как ответить.
Василь Максимович не удержался от колкости:
— А Сергей Антонович точно про мою боль вам рассказал. Одно могу добавить: давит она меня, будто кол, а ничего продавить не может.
Колкости Федор Ипполитович не заметил.
И если до этого центром внимания для всех был только Федор Ипполитович, то теперь все глаза впились в голый живот Черемашко, словно на нем внезапно появились какие-то таинственные письмена.
И облегченно вздохнул Сергей Антонович.
Снова поднялся на цыпочки темноволосый, его взволнованный взгляд остановился на Федоре Ипполитовиче, чего-то не понимая.
Покончив с вопросами, старик соболезную промолвил:
— Придется вам, дружище, и мой осмотр вытерпеть. И не обещаю, что он последний. Очень глубоко вы запрятали свою болезнь. В одиночку я, пожалуй, не докопаюсь.
Еще раз вздохнул дежурный врач — словно с него свалился тяжелый груз.
Этот — уже четвертый! — осмотр был самым продолжительным. Но с неослабным вниманием следили все присутствующие за каждым движением своего руководителя. Даже толстяк, даже Сергей Антонович не могли оторваться от его рук. А чернявый так и остался стоять на носках.
Странно чувствовал себя Василь Максимович.
Пусть многое заглушила в нем болезнь. Пусть ни на секунду не умолкает тупая боль. Пусть терзает его неутолимая жажда. И все-таки какая-то часть сознания не желает покориться ни слабости, ни боли. Никак не угасает в нем острый интерес к окружающему.
Всю жизнь Василь Максимович проработал в цехе крупных машин, привык там ко всему. Но когда на испытательном стенде запускается только что собранный его парнями мотор и неожиданно, неизвестно отчего, он начинает вдруг греться или вибрировать, не раз пробежит по спине мороз, не раз взмокнет чуб: неужели кто-то допустил ошибку или, упаси боже, схалтурил?
А тут решается вопрос о человеческой жизни.
Что прячет под маской властного добродушия этот самый Федор Ипполитович? Что он хочет скрыть от окружающих и больного? И чем после минувшей ночи можно напугать Василя Максимовича? Услышит сейчас: не доживешь, мол, до сегодняшнего вечера,— все равно подумает, как договорился ночью с Сергеем Антоновичем: мели, Емеля,— твоя неделя. Не такая уж точная наука медицина; он знает,, как врачи ошибаются, небось чаще тех, кто погоду предсказывает...
Вот прежнюю маску надел на себя Федор Ипполитович.
Закончив осмотр, он застыл на стуле. Снова засмотрелся в окно. Снова ладони легли на колени, а пальцы начали что-то выстукивать.
Ритм как будто знакомый. Ну да, знакомая песня.
Василь Максимович расслышал даже слова: «Будет буря. Мы поспорим...»
Пальцы старика застыли. Он сердито посмотрел на Сергея Антоновича: кто осмелился нарушить тишину в палате? В испуге завертел головой и толстяк.
Пение стихло. Слегка покраснел юноша с хитроватыми глазами. Отнюдь не боязливо он уставился в затылок начальству.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
— Так что же?
И Василь Максимович услышал, что и Сергей Антонович умеет отвечать очень почтительно:
— На пятиминутке я разрешил себе...
Дежурный врач, как и раньше, стоял в ногах у Василя Максимовича, держась за спинку койки. Теперь он был бледный и запыхавшийся, словно поднялся сюда снизу бегом. Он не отрывал взгляда от своего начальства, и в глазах его застыла мольба. А начальство ни разу
даже головы к нему не повернуло, а слушало так, будто каждое слово известно ему заранее.
Просто неловко стало за Сергея Антоновича, когда сидящий врач прервал его:
— Пятиминутку я помню.— И это был голос человека, каждое слово которого имеет огромный вес.— Я жду того, о чем на пятиминутке вы почему-то не заикнулись,— выводов и предложений. И покороче, пожалуйста.
Сергей Антонович низко склонил голову.
— Слушаю, Федор Ипполитович...
Конечно, узнать о причине твоей беды, о том, что с тобой будут здесь делать, любопытно. Но, должно быть, слишком торопился Сергей Антонович, не поспевало за ним обессиленное внимание Василя Максимовича. И много непонятных слов появилось в его речи. Ничего не понял Василь Максимович и по лицам присутствующих.
Постепенно выделились среди них и те, кто уже побывал здесь.
Вот своим упитанным телом отгородил Федора Ипполитовича от его свиты тот, кто с легким сердцем только что напророчил Черемашко сто лет жизни и умчался из палаты. Ну, Василь Максимович не из мнительных. Даже ночью не обливался холодным потом. А у кого-нибудь от такого врача не только испортится настроение, но и последняя надежда угаснет.
Не Потому ли, что толстяк близок к высокому начальству, Сергей Антонович приводил его недавно сюда? Значит, и здесь к высшей инстанции сразу не пробьешься?
А вот и юноша, который приходил вместе с темноволосым. Он едва заметно кивает после каждой фразы дежурного врача,— видно, во всем с ним соглашается.
Парень, видать, с гонором. Но почему-то не вызывает в нем протеста то, что Сергей Антонович слишком уж боязливо вымаливает что-то у этого Федора Ипполитовича. Возможно, он очень большая шишка в своем деле, но и дежурный врач не пятое колесо в телеге!
Заметил Василь Максимович и темноволосого.
Этот места себе не находит. Голова его то тут, то там вдруг вынырнет из-за других белых шапочек. Он старается уловить каждое движение Федора Ипполитовича и, как видно, остерегается попадаться ему на глаза. Кажется, и ему не нравится, как слушает начальство дежурного врача.
Должно быть, о чем-то своем думал Федор Ипполитович. От шутливости на лице ничего не осталось, зато властности, пожалуй, прибавилось. Руки неподвижно лежали на коленях. Пальцы правой медленно что-то выстукивали. Глядел он в окно, за которым голубело морозное небо.
Ну что ж, жизнь он прожил немалую, вдоволь нагляделся на человеческие страдания, привык к ним,.,
Но вот у него появились признаки нетерпения. В сообщение Сергея Антоновича начали вклиниваться его вопросы: «Почему?», или: «Откуда это видно?», или: «Нельзя ли без беллетристики?»
— Мерси!
А этим недоброжелательным словечком доклад дежурного врача был прерван.
Федор Ипполитович повел бровями, и как бы само собой с Василя Максимовича слетело одеяло. Только теперь начальство обратило свой взор на больного.
Э, нет, не отсутствующий и не безразличный взгляд у этого старика. Он как бы сбросил с себя маску. Пальцы перестали постукивать по колену, зато как напряглись кисти!
К больному старик обратился по-прежнему властно и шутливо:
— Покажите, где вам больнее всего.
Василь Максимович показал.
— Просто боль? Или особенная? — посыпались вопросы.— Одинаковая? Или то усиливается, то ослабевает?.. Думайте перед тем, как ответить.
Василь Максимович не удержался от колкости:
— А Сергей Антонович точно про мою боль вам рассказал. Одно могу добавить: давит она меня, будто кол, а ничего продавить не может.
Колкости Федор Ипполитович не заметил.
И если до этого центром внимания для всех был только Федор Ипполитович, то теперь все глаза впились в голый живот Черемашко, словно на нем внезапно появились какие-то таинственные письмена.
И облегченно вздохнул Сергей Антонович.
Снова поднялся на цыпочки темноволосый, его взволнованный взгляд остановился на Федоре Ипполитовиче, чего-то не понимая.
Покончив с вопросами, старик соболезную промолвил:
— Придется вам, дружище, и мой осмотр вытерпеть. И не обещаю, что он последний. Очень глубоко вы запрятали свою болезнь. В одиночку я, пожалуй, не докопаюсь.
Еще раз вздохнул дежурный врач — словно с него свалился тяжелый груз.
Этот — уже четвертый! — осмотр был самым продолжительным. Но с неослабным вниманием следили все присутствующие за каждым движением своего руководителя. Даже толстяк, даже Сергей Антонович не могли оторваться от его рук. А чернявый так и остался стоять на носках.
Странно чувствовал себя Василь Максимович.
Пусть многое заглушила в нем болезнь. Пусть ни на секунду не умолкает тупая боль. Пусть терзает его неутолимая жажда. И все-таки какая-то часть сознания не желает покориться ни слабости, ни боли. Никак не угасает в нем острый интерес к окружающему.
Всю жизнь Василь Максимович проработал в цехе крупных машин, привык там ко всему. Но когда на испытательном стенде запускается только что собранный его парнями мотор и неожиданно, неизвестно отчего, он начинает вдруг греться или вибрировать, не раз пробежит по спине мороз, не раз взмокнет чуб: неужели кто-то допустил ошибку или, упаси боже, схалтурил?
А тут решается вопрос о человеческой жизни.
Что прячет под маской властного добродушия этот самый Федор Ипполитович? Что он хочет скрыть от окружающих и больного? И чем после минувшей ночи можно напугать Василя Максимовича? Услышит сейчас: не доживешь, мол, до сегодняшнего вечера,— все равно подумает, как договорился ночью с Сергеем Антоновичем: мели, Емеля,— твоя неделя. Не такая уж точная наука медицина; он знает,, как врачи ошибаются, небось чаще тех, кто погоду предсказывает...
Вот прежнюю маску надел на себя Федор Ипполитович.
Закончив осмотр, он застыл на стуле. Снова засмотрелся в окно. Снова ладони легли на колени, а пальцы начали что-то выстукивать.
Ритм как будто знакомый. Ну да, знакомая песня.
Василь Максимович расслышал даже слова: «Будет буря. Мы поспорим...»
Пальцы старика застыли. Он сердито посмотрел на Сергея Антоновича: кто осмелился нарушить тишину в палате? В испуге завертел головой и толстяк.
Пение стихло. Слегка покраснел юноша с хитроватыми глазами. Отнюдь не боязливо он уставился в затылок начальству.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45