— Странно... Игорь так картинно рассказал об этом. Отец не хотел идти к тяжелобольному, а вы заставили его чуть ли не побежать. Он готов был принять подсказку Евецкого... Я знаю, что подсказывает ему эта лиса. Самойло сразу увидел, что больного надо оперировать, но ручаться за успех операции нельзя. Значит, пусть оперирует Друзь... Не притворяйтесь изумленными Самойло Евсеевича в знаете лучше меняМ4 Хуже то, что
и моему отцу хотелось увильнуть от ответственности за ваш счет. Именно для этого он созвал все институтский консилиум. Но на консилиуме благодаря вам он очутился в таком положении, что произнести «нет» уже не мог. Значит, вы моего отца знаете лучше, чем он сам себя? И лучше, чем я с Игорем? Благодаря вам Игорь вдруг увидел, на что еще способен наш отец. Это правда?
Друзь подтвердил;
— Я тоже любовался Федором Ипполитовичем. Да и все в восхищении от него сегодня. Ему впервые пришлось оперировать такого больного.— И вдруг посыпались из него те самые непосредственные впечатления, та «пыль событий», о которых столь пренебрежительно отозвался его учитель:—Это был. такой сплав таланта, вдохновения, мастерства и свойственной только Федору Ипполитовичу интуиции — я вам и сказать толком не могу! У каждого из нас Черемашко скончался бы на операционном столе: еле-еле теплилась в нем жизнь. Не очень верил в успех и Федор Ипполитович...
— Может быть, совсем не верил?
Друзь стукнул палкой об пол.
— А хотя бы и так! Он такой же человек, как и мы с вами. Однако он сумел перешагнуть через свое неверие. И превзошел самого себя. Вот какой у вас отец!
Гостья посмотрела на Друзя так, словно он заговорил вдруг стихами. Но он закончил неуверенно:
— Вот и все... Или Игорю ещё что-то померещилось? Он у вас то «ура» кричит, то — «ко всем чертям»...
В глазах Татьяны Федоровны будто острие иглы блеснуло.
— А вы — ни то ни сё? Ничего вашего в этой операции нет? Вы всего себя приносите своему божеству в жертву? И взваливаете на себя ответственность за Черемашко? Операция прошла благополучно, оперированного сняли со стола живым — слава Шостенко! А если через час Черемашко умрет, то подать сюда Сергея Друзя? Такой вы благородный? Или это то самое уничижение, которое паче гордости?
Такой злой Друзь Татьяну Федоровну еще не видел. Это не шлифовка остроумия. Это похоже на артиллерийскую подготовку перед тем, как ребром поставить вопрос: «Так с кем же вы, Сергей Антонович, с Игорем и
со мной или против нас?..» Неужели она в самом деле была искренней, когда заводила разговоры об отце?..
Но как бы там ни было, а придется ей уйти, с чем пришла. Слишком измотан Друзь сегодня, и слишком рискованную ведут они беседу, очень разные у них требования к Федору Ипполитовичу.
Друзь попытался обойти острый угол:
— Откуда вы все это взяли? Черемашко мы выходим. Для этого я и умолял Федора Ипполитовича сделать ему операцию. Умолял!
— Стало быть, к моему отцу вы обращаетесь с просьбами, лишь заранее зная, что он не откажет? Играете на какой-то слабой его струне? Что же это за струна?
По-видимому, дочь профессора Шостенко заранее пристреляла все пути бегства Друзя от прямых ответов.
— Послушайте, Татьяна...
Только это и позволила она ему промолвить.
— Думаете, что нашли к моему отцу отмычку? Думаете, что отныне все будет по-вашему? Плохо же вы знаете своего учителя. Завтра утром он вам заявит: «Свое я сделал, а теперь выкручивайся сам. В план Черемашко не впихнешь, никто тебе его не присватал,—• чего же ты от меня хочешь?»
— Ну, знаете...
Эх, и ответил бы ей Друзь..,
Но вряд ли она что-нибудь поймет. Странный народ эти женщины. В особенности дочери знаменитостей. Они способны выцарапать глаза каждому, кто об их отце не так слово скажет. И тут же вместе с тем готовы пристать с ножом к горлу: «Ваш учитель растерял все, что у него было,— почему не сдаете его в архив?» Им невдомек самое простое: сегодня Друзь впервые осмелился коснуться ^профессорской совести. Знала бы Татьяна Федоровна, какая это радость — вдруг увидеть: жива совесть — жив, значит, и Федор Ипполитович!
Друзь заговорил миролюбиво:
— Не понимаю, откуда у вас эти сомнения. Влияние Игоря? Но когда-то вы устроили ему такую взбучку за ссору с Федором Ипполитовичем — он по сей день ее помнит... А может, оттого это у вас, что Федора Ипполитовича вы видите редко, вот вам и мерещатся всякие страхи.,, Я вижу Федора Ипполитовича каждый день, и
от глупостей, которыми я как-то начал морочить вам голову, у меня не осталось и следа...
— Тогда скажите: почему вы не взяли к себе Игоря?— еще раз перебила его Татьяна Федоровна.— Боитесь, что отец станет относиться к вам как к нему?
Друзь наклонился к своей тарелке.
Как трудно разговаривать с этой женщиной! Ты ей одно, а она другое, и пятое, и десятое, а каждое слово как щелчок по лбу.
Хорош и Игорь. Вот уж не думал Друзь, что он помчится жаловаться на своего Ореста. И кому!
Марфа Алексеевна не совсем понимала, что за разлад между сыном и гостьей, но сообразила, что сыну сейчас не сладко. Чтобы перевести разговор в более спокойное русло, она предложила:
— Не налить ли вам еще чаю, Татьяна Федоровна? И тебе налить, Серега?
Татьяна Федоровна от чая не отказалась и, пока Друзь доедал свой обед или ужин, молчала. Когда же Друзь положил вилку, она начала в более дружеском тоне:
— Ну, хорошо. Время уже не раннее, дорога у меня не близкая, а я еще ни слова не сказала о том, ради чего пришла... Сергей Антонович, вам известно, кто такой Черемашко?
Друзь ответил сдержанно:
— Человек, которого мы должны поставить на ноги.,
— Общими фразами, конечно, легче всего отделаться.— Тон гостьи не изменился.— А известно ли вам, что фамилия Черемашко вот уже несколько лет не сходит с доски Почета лучших людей нашего города? Й что его знают и уважают не только у нас? И что отовсюду приезжают к нему за опытом? И что он представлен к званию Героя Социалистического Труда?
Казалось, говорит это не Татьяна Федоровна, а Т. Шостенко, сотрудница местной газеты. Доска Почета, слава передовика, звание Героя — привычные, наполненные значительным содержанием понятия. Какое же значение могут иметь для нее темные от металлической пыли руки Черемашко?
Друзь кивнул.
— Слышал об этом. Но меня это мало касается. Я рядовой ординатор хирургической клиники. Если в моей
палате вдруг очутится преступник, которого со временем все равно расстреляют, для меня он только больной. Моя обязанность — и для него делать то же самое, что и для Самого знатного человека нашей страны.
— Такова врачебная этика, и я преклоняюсь перед ней,— без иронии сказала Татьяна Федоровна.— Но не будем залезать в дебри абстракций.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45