Необходимы опыт, знания моего отца. А отдаст ли он их Черемашко? Боюсь, завтра он встретит вас так, что у вас в глазах потемнеет... Может случиться и иное: мой отец не прогонит вас, не откажет вам в советах. Но злость все равно помешает ему вспомнить нужное, отличить важное от пустяка. Сам запутается и вас запутает.
Уж очень устал сегодня Друзь. Когда Татьяна Федоровна умолкла, он так и не понял, что же ей от него нужно, машинально задал тот не очень глубокомысленный вопрос,, с каким Федор Ипполитович обратился к нему во время операции:
— Что же вы предлагаете?
Гостья напомнила:
— Игоря и себя вам в соратники.
Друзь позволил себе ответить колкостью:
— Этого достаточно, чтобы поставить на ноги Черемашко?
— Завтра утром,— не обращая внимания на его тон, ответила Татьяна Федоровна,— а то и сегодня вечером, если вы примете мое предложение, Игорь любой ценой вымолит у отца прощение. Думаю, для вас ясно, во имя
чего Игорь пожертвует своим самолюбием?.. Когда на одной чаше весов только оно, а на другой человеческая жизнь, вовсе не безразлично, какая из этих чаш взлетит вверх. К тому же на другой кроме жизни лежит еще желание, чтобы твоему другу не довелось пережить то, что пережил ты сам. Так думает сейчас даже его жена.— Татьяна Федоровна невольно чему-то улыбнулась.— Она благословила его на все... Слово за вами, Сергей Антонович.
Удивительный поворот совершила «женская логика» гостьи. Не знаешь, что и ответить.
Между тем Татьяна Федоровна снова не миролюбиво, а безжалостно и требовательно, словно расписалась в безоговорочной капитуляции за себя и за брата, бросала Друзю:
— Значит, в клинике вас будет двое. Игорь, правда, упоминал какого-то вашего помощника. Но чтобы быть спокойным за Черемашко и направить моего отца на путь истинный, маловато и троих. Слишком долго мы все позволяли профессору Шостенко покрываться коркой. Я безмерно гордилась своим отцом, слишком поздно увидела, что он превращается в лежачий камень. Игорь смертельно обиделся, убежал из дома,— ему хоть трава не расти. Да и вы не без вины: все видели и терпеливо ждали — авось появится перед вашим учителем шестикрылый серафим и прооперирует, как пушкинского пророка. Вот и дождались: гром уже по-настоящему грохочет, а вам и перекреститься некогда... По методу «раз, два, дружно!» отца из трясины не вытащить. Вот тут я и пригожусь. Идя к вам, я позвонила Яковенко, секретарю заводского парткома, и рассказала ему все как есть. Я знаю, в клинике он уже побывал. Завтра утром непременно увидится с вами и моим отцом. Если отец не сможет или не захочет его принять, тем лучше для вас. Яковенко устроит ему встречу с еще более влиятельными и авторитетными товарищами... Что с вами?
Если то, что так страстно высказывала Татьяна Федоровна, до сих пор удивляло Друзя, то при последних ее словах он оглянулся на окно: не оттуда ли потянуло холодом?
— Добиваться чего-нибудь от Федора Ипполитовича из-под палки? — растерянно произнес он.— Не со мной—- что с вами, Татьяна Федоровна? ^ ;
— Из-под палки? — не поняла гостья.
Друзь вскочил, стремительно прошелся по комнате.
Если бы он дал себе волю, чего только не наслушалась бы Татьяна Федоровна! Ну, в самом ведь деле: почему ни один врач не полезет со своими советами ни к математику, ни к журналисту, ни к инженеру, а в медицинских вопросах все, даже неграмотные, считают себя знатоками? Даже обижаются, когда скажешь, что несут они чушь... Медицина имеет дело с чрезвычайно сложными, можно сказать, неповторимыми явлениями, а кое-кому и высшее образование не мешает либо преклоняться перед знахарями и гомеопатами, либо внедрять во врачебную практику газетные, скажем, методы!
С трудом удалось Друзю сдержаться, он снова сел. Но долго еще чувствовал себя по меньшей мере тигром в клетке, хоть и старался высказываться подобно опытнейшим, как ему казалось, дипломатам:
— К великому сожалению, я не считаю возможным принять вашу великодушную помощь. Если же вы мне ее навяжете, я буду вынужден не своим делом заниматься, а доказывать вашему Яковенко, что советские врачи имеют право на доверие, и отговаривать его от намерения привлечь к лечению Черемашко тех, кого вы назвали влиятельными и авторитетными товарищами... Поймите же — ваши советы только повредят Василю Максимовичу!
Татьяна Федоровна провела рукой по лбу, словно разглаживая на нем морщины, и улыбнулась.
— Вы в самом деле так устали сегодня, что перестали понимать самые простые вещи. Завтра утром я приду к вам в клинику вместе с Яковенко. На свежую голову мы договоримся.
Она привстала.
— Одну минуту! — безапелляционно остановил ее Друзь.
Если так, он ей сейчас все выложит. На ненужные споры с ней и Яковенко у него времени завтра не найдется!
Но продолжал он тем же тоном многоопытного дипломата:
— Извините, глубокоуважаемая Татьяна Федоровна, но в моей голове не укладывается, как можно до такого додуматься... Большего авторитета в хирургии, чем профессор Шостенко, ни в нашем городе, ни ближе, чем в Киеве, не найти. Чем же помогут Черемашко ваши влиятельные товарищи? Что они подскажут вашему отцу?.. Будут ежедневно звонить Федору Ипполитовичу или вызывать его к себе? Делать ему замечания, если не понравятся его ответы? И вы думаете, что такое дерганье вашего отца людьми, которые понимают в медицине столько же, сколько я в писании очерков и фельетонов, прибавит ему таланта? Нет, ваш отец расценит это как недоверие к себе, а ему до сих пор все верили безоговорочно. Реакция у него будет такая же, как, простите за сравнение, у собаки на палку... Короче говоря, я буду вынужден не допускать профессора Шостенко к Василю Максимовичу. Или именно этого вы и хотите? — Друзь перевел дух.— А Игорь? Знает ли он о вашем звонке Яковенко?
Снова у Татьяны Федоровны прорезалась между бровями глубокая морщина.
— Вы считаете, что мой брат станет так же ревностно, как и все, защищать честь хирургического мундира?
Друзь не ответил: чем дальше, тем труднее было ему удерживаться от слишком резких выражений. Разве можно доказать что-нибудь человеку, который не желает тебя понимать?
— О Яковенко я вспомнила, когда шла к вам,— добавила Татьяна Федоровна.—.Позвонила ему из автомата.
— Тогда, идя отсюда, не забудьте, пожалуйста, позвонить ему снова: скажите, что Черемашко ни в какой иной, кроме медицинской, помощи не нуждается. Заодно напомните, что ваш отец и я — коммунисты.
Как никогда был взволнован Друзь. И все же не вырвалось у него ни одного резкого слова. Но гостье было не до его состояния. Она прислушивалась только к голому смыслу им сказанного. Смысл этот не мог прийтись ей па> вкусу: члены семейства Шостенко не привыкли, чтобы их поучали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Уж очень устал сегодня Друзь. Когда Татьяна Федоровна умолкла, он так и не понял, что же ей от него нужно, машинально задал тот не очень глубокомысленный вопрос,, с каким Федор Ипполитович обратился к нему во время операции:
— Что же вы предлагаете?
Гостья напомнила:
— Игоря и себя вам в соратники.
Друзь позволил себе ответить колкостью:
— Этого достаточно, чтобы поставить на ноги Черемашко?
— Завтра утром,— не обращая внимания на его тон, ответила Татьяна Федоровна,— а то и сегодня вечером, если вы примете мое предложение, Игорь любой ценой вымолит у отца прощение. Думаю, для вас ясно, во имя
чего Игорь пожертвует своим самолюбием?.. Когда на одной чаше весов только оно, а на другой человеческая жизнь, вовсе не безразлично, какая из этих чаш взлетит вверх. К тому же на другой кроме жизни лежит еще желание, чтобы твоему другу не довелось пережить то, что пережил ты сам. Так думает сейчас даже его жена.— Татьяна Федоровна невольно чему-то улыбнулась.— Она благословила его на все... Слово за вами, Сергей Антонович.
Удивительный поворот совершила «женская логика» гостьи. Не знаешь, что и ответить.
Между тем Татьяна Федоровна снова не миролюбиво, а безжалостно и требовательно, словно расписалась в безоговорочной капитуляции за себя и за брата, бросала Друзю:
— Значит, в клинике вас будет двое. Игорь, правда, упоминал какого-то вашего помощника. Но чтобы быть спокойным за Черемашко и направить моего отца на путь истинный, маловато и троих. Слишком долго мы все позволяли профессору Шостенко покрываться коркой. Я безмерно гордилась своим отцом, слишком поздно увидела, что он превращается в лежачий камень. Игорь смертельно обиделся, убежал из дома,— ему хоть трава не расти. Да и вы не без вины: все видели и терпеливо ждали — авось появится перед вашим учителем шестикрылый серафим и прооперирует, как пушкинского пророка. Вот и дождались: гром уже по-настоящему грохочет, а вам и перекреститься некогда... По методу «раз, два, дружно!» отца из трясины не вытащить. Вот тут я и пригожусь. Идя к вам, я позвонила Яковенко, секретарю заводского парткома, и рассказала ему все как есть. Я знаю, в клинике он уже побывал. Завтра утром непременно увидится с вами и моим отцом. Если отец не сможет или не захочет его принять, тем лучше для вас. Яковенко устроит ему встречу с еще более влиятельными и авторитетными товарищами... Что с вами?
Если то, что так страстно высказывала Татьяна Федоровна, до сих пор удивляло Друзя, то при последних ее словах он оглянулся на окно: не оттуда ли потянуло холодом?
— Добиваться чего-нибудь от Федора Ипполитовича из-под палки? — растерянно произнес он.— Не со мной—- что с вами, Татьяна Федоровна? ^ ;
— Из-под палки? — не поняла гостья.
Друзь вскочил, стремительно прошелся по комнате.
Если бы он дал себе волю, чего только не наслушалась бы Татьяна Федоровна! Ну, в самом ведь деле: почему ни один врач не полезет со своими советами ни к математику, ни к журналисту, ни к инженеру, а в медицинских вопросах все, даже неграмотные, считают себя знатоками? Даже обижаются, когда скажешь, что несут они чушь... Медицина имеет дело с чрезвычайно сложными, можно сказать, неповторимыми явлениями, а кое-кому и высшее образование не мешает либо преклоняться перед знахарями и гомеопатами, либо внедрять во врачебную практику газетные, скажем, методы!
С трудом удалось Друзю сдержаться, он снова сел. Но долго еще чувствовал себя по меньшей мере тигром в клетке, хоть и старался высказываться подобно опытнейшим, как ему казалось, дипломатам:
— К великому сожалению, я не считаю возможным принять вашу великодушную помощь. Если же вы мне ее навяжете, я буду вынужден не своим делом заниматься, а доказывать вашему Яковенко, что советские врачи имеют право на доверие, и отговаривать его от намерения привлечь к лечению Черемашко тех, кого вы назвали влиятельными и авторитетными товарищами... Поймите же — ваши советы только повредят Василю Максимовичу!
Татьяна Федоровна провела рукой по лбу, словно разглаживая на нем морщины, и улыбнулась.
— Вы в самом деле так устали сегодня, что перестали понимать самые простые вещи. Завтра утром я приду к вам в клинику вместе с Яковенко. На свежую голову мы договоримся.
Она привстала.
— Одну минуту! — безапелляционно остановил ее Друзь.
Если так, он ей сейчас все выложит. На ненужные споры с ней и Яковенко у него времени завтра не найдется!
Но продолжал он тем же тоном многоопытного дипломата:
— Извините, глубокоуважаемая Татьяна Федоровна, но в моей голове не укладывается, как можно до такого додуматься... Большего авторитета в хирургии, чем профессор Шостенко, ни в нашем городе, ни ближе, чем в Киеве, не найти. Чем же помогут Черемашко ваши влиятельные товарищи? Что они подскажут вашему отцу?.. Будут ежедневно звонить Федору Ипполитовичу или вызывать его к себе? Делать ему замечания, если не понравятся его ответы? И вы думаете, что такое дерганье вашего отца людьми, которые понимают в медицине столько же, сколько я в писании очерков и фельетонов, прибавит ему таланта? Нет, ваш отец расценит это как недоверие к себе, а ему до сих пор все верили безоговорочно. Реакция у него будет такая же, как, простите за сравнение, у собаки на палку... Короче говоря, я буду вынужден не допускать профессора Шостенко к Василю Максимовичу. Или именно этого вы и хотите? — Друзь перевел дух.— А Игорь? Знает ли он о вашем звонке Яковенко?
Снова у Татьяны Федоровны прорезалась между бровями глубокая морщина.
— Вы считаете, что мой брат станет так же ревностно, как и все, защищать честь хирургического мундира?
Друзь не ответил: чем дальше, тем труднее было ему удерживаться от слишком резких выражений. Разве можно доказать что-нибудь человеку, который не желает тебя понимать?
— О Яковенко я вспомнила, когда шла к вам,— добавила Татьяна Федоровна.—.Позвонила ему из автомата.
— Тогда, идя отсюда, не забудьте, пожалуйста, позвонить ему снова: скажите, что Черемашко ни в какой иной, кроме медицинской, помощи не нуждается. Заодно напомните, что ваш отец и я — коммунисты.
Как никогда был взволнован Друзь. И все же не вырвалось у него ни одного резкого слова. Но гостье было не до его состояния. Она прислушивалась только к голому смыслу им сказанного. Смысл этот не мог прийтись ей па> вкусу: члены семейства Шостенко не привыкли, чтобы их поучали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45