..
Сергей Антонович ссутулился. Неугомонный Александр Семенович задал новый вопрос:
— Итак, вы считаете, что у нашего больного тромбоэмболическое заболевание?
Велико же терпение у Шостенко-младшего! Он вежливо ответил:
— Разве вы не слышали, как Черемашко сказал, что у него вот уже второй год побаливает нога?
— Очень хорошо слышал. Но ведь он с шестнадцати лет стоит у станков. Да и не такая это была боль, чтобы бегать с нею по врачам и поликлиникам...
— А кончилось тем,— позволил себе Шостенко-младший перебить Танцюру,— что его привезла к вам «скорая помощь».
Но убедить в чем-нибудь Танцюру не так просто.
— Не понимаю, зачем вы все это нам говорите. Ведь в вашем случае это ничем не помогло!
Шостенко-младший ответил еще вежливее:
— Я уже имел честь сообщить вам: о тромбофлебите у моего больного я узнал лишь после его смерти. Но если бы я и знал об этом раньше...— Он безнадежно махнул рукой.— Вообще оперативное вмешательство при инфаркте кишечника помогает пока что только в двух-трех случаях из ста.
Женя сильнее прижалась спиной к двери. Похоже на то, что Танцюра в чем-то прав.
Как можно с таким спокойствием говорить о вещах, от которых кровь стынет? Зачем гость Сергея Антоновича так подробно рассказал о своем поражении? Хочет внушить своим собеседникам, что то же самое ждет и их? Сам боится и других пугает?
Если так, то Танцюра молодец: не позволяет сбить с толку своего патрона.
Но и Сергей Антонович, кажется, не из трусливых.
Его палка что-то чертит на полу, а он 'сосредоточенно вглядывается в невидимый чертеж, и слова обоих спорщиков как бы пролетают мимо него.
Когда же его друг замолчал, он добродушно спросил у Жени:
— Ну как? Будете настаивать?..
Девушка оттолкнулась от двери.
— Буду!
Она сказала бы это, даже поверив молодому Шостенко.
Профессорский сын посмотрел на нее так, словно перед ним стояла не медицинская сестра, а девчонка, и вдруг запел:
— «Дитя, не тянись весною за розой...» — и, прервав песню, нравоучительно заявил:—Слишком вы еще молоды, девушка. Даже о том не знаете, что роз в нашем деле за шипами не видно. Они вас всю исколют.
Женя рванулась было к этому новоявленному проповеднику осторожности. Мало, видно, отстегал его Александр Семенович, так она добавит! Слишком много напрашивалось Самых едких словечек о паникерах и перестраховщиках, но Женя выкрикнула лишь то, о чем непременно надо было напомнить Сергею Антоновичу — его собственными словами напомнить:
— Нет, не для того поместили Василя Максимовича в четвертую, чтобы он... Он не умрет!
Ее голос потонул во внезапном грохоте. Вслед за ним раздалось:
— Верно, Женя! Мы не из трусливых!
Это Александр Семенович опустил на стол свою сильную, как у молотобойца, руку. Тот из молодых, да ранний помощник Друзя, который умел отнестись с гордым пренебрежением даже к пощечине. И сейчас он не кричал. Он высокомерно проскандировал эти шесть слов, и они прозвучали как стихи. Да так грозно, что Сергей Антонович изумленно выпрямился, а у нового стажера приоткрылся рот. *
— Инфаркт кишечника! — продолжал допрос Танцюра.— Ну и что? Прятаться от него в кусты? Зачем же вы нас запугиваете? Пусть ваши страхи останутся с вами. А мы не только вытащим Черемашко из пропасти, но и найдем верный способ повысить те самые два процента, за которыми вы прячетесь. Именно для этого и создан
наш институт. Разве вы, Сергей Антонович, иначе думаете? Разве на сегодняшней пятиминутке вы не о том же заявите?
Друзь не ответил. Он принялся заканчивать лишь ему видимый чертеж. И что еще удивительнее — его приятель стал следить за неторопливыми движениями палки.
Не дождавшись ответа, Танцюра продолжал:
— Почему вы молчите, Сергей Антонович? Почему вы не объясните вашему другу хотя бы то, что в прошлом году он был в своей больнице одинок? Ни совета, ни помощи ниоткуда. И в голове у него застряло где- то вычитанное: летальный конец почти во всех подобных случаях. Вот и не хватило у человека пороху... А нас целый коллектив. Причем я имею в виду только вас, себя и, с некоторыми оговорками, Вадика. И мы обеспечены почти всем, что дает хирургии современная наука. Но это еще не все. Вон у двери стоит Женя Жовнир. Сколько ею уже сделано для Василя Максимовича! Разве не вы, Сергей Антонович, перед тем как она привела лаборанток, сказали Черемашко, что он прежде всего должен поблагодарить Женю? И это при вашей скупости на похвалу. К слову, я тоже не ждал от нее чего-либо особенного. А сейчас я за то, чтобы вы поверили ей больше—поручили бы ей уход за Черемашко и после операции: она знает больного, а больной ей верит... А наш новый коллега? Пусть он только захочет взять реванш за недавнее свое поражение, я немедленно попрошу у него извинения за все, о сейчас сказал.
Александр Семенович не сдерживал своего возмущения. Но дикция его была как всегда превосходной, и удар по столу был лишь для того, чтобы привлечь к себе внимание. Все это в данном случае заменяло ему локти, с помощью которых он проталкивался к своей еще неясной для Жени цели.
При всей своей антипатии к Танцюре Женя была готова поблагодарить его: как-никак Александр Семенович поддержал ее перед своим патроном. И поддержка эта кое-чего стоила.
Подождав, не скажет ли Танцюра что-нибудь еще, Друзь едва заметно улыбнулся.
— Как это я не заметил в вас, Александр Семенович, ораторского таланта?
Танцюра величественным жестом остановил патрона.
— Благодарю за комплимент. Но цена этому таланту, если он не в состоянии расшевелить вас... Вы, дорогой мой наставник, так и не поняли, что я похв&Лил вас авансом. И все-таки я еще верю: вы сегодня публично заявите, что наш маленький коллектив желает доказать самому себе: мы — хирурги, а не холодные сапожники. Мы хотим поставить на ноги безнадежно больного человека, хоть о болезни и ее причинах ничего толком не знаем. И мы это сделаем во что бы то ни стало! — Танцюра вдруг по-мальчишески засмеялся.— Честное слово, Сергей Антонович, это будет как взрыв бомбы! Отбросьте же всякие сомнения и во всеуслышание заявите о своем намерении. Вам же осточертело прозябать! Ну, либо пан, либо пропал!
Может быть, прав в чем-то Танцюра. Но на месте Друзя Женя взяла бы себе в помощники человека не столь безрассудного. Ведь Черемашко уже лежит в четвертой палате, и этим сказано все. Зачем же поднимать шум?.. А если у Сергея Антоновича поколебалась вера в себя? Тем решительнее он должен прекратить краснобайство Танцюры: разве соберешься с мыслями, если над ухом без умолку тараторят...
Нет, не Женин характер у Друзя. Он нерешительно промямлил:
— М-м...— и обратился к своему гостю:—За напоминание о том, что брыжеечные артерии могут закупориваться, спасибо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Сергей Антонович ссутулился. Неугомонный Александр Семенович задал новый вопрос:
— Итак, вы считаете, что у нашего больного тромбоэмболическое заболевание?
Велико же терпение у Шостенко-младшего! Он вежливо ответил:
— Разве вы не слышали, как Черемашко сказал, что у него вот уже второй год побаливает нога?
— Очень хорошо слышал. Но ведь он с шестнадцати лет стоит у станков. Да и не такая это была боль, чтобы бегать с нею по врачам и поликлиникам...
— А кончилось тем,— позволил себе Шостенко-младший перебить Танцюру,— что его привезла к вам «скорая помощь».
Но убедить в чем-нибудь Танцюру не так просто.
— Не понимаю, зачем вы все это нам говорите. Ведь в вашем случае это ничем не помогло!
Шостенко-младший ответил еще вежливее:
— Я уже имел честь сообщить вам: о тромбофлебите у моего больного я узнал лишь после его смерти. Но если бы я и знал об этом раньше...— Он безнадежно махнул рукой.— Вообще оперативное вмешательство при инфаркте кишечника помогает пока что только в двух-трех случаях из ста.
Женя сильнее прижалась спиной к двери. Похоже на то, что Танцюра в чем-то прав.
Как можно с таким спокойствием говорить о вещах, от которых кровь стынет? Зачем гость Сергея Антоновича так подробно рассказал о своем поражении? Хочет внушить своим собеседникам, что то же самое ждет и их? Сам боится и других пугает?
Если так, то Танцюра молодец: не позволяет сбить с толку своего патрона.
Но и Сергей Антонович, кажется, не из трусливых.
Его палка что-то чертит на полу, а он 'сосредоточенно вглядывается в невидимый чертеж, и слова обоих спорщиков как бы пролетают мимо него.
Когда же его друг замолчал, он добродушно спросил у Жени:
— Ну как? Будете настаивать?..
Девушка оттолкнулась от двери.
— Буду!
Она сказала бы это, даже поверив молодому Шостенко.
Профессорский сын посмотрел на нее так, словно перед ним стояла не медицинская сестра, а девчонка, и вдруг запел:
— «Дитя, не тянись весною за розой...» — и, прервав песню, нравоучительно заявил:—Слишком вы еще молоды, девушка. Даже о том не знаете, что роз в нашем деле за шипами не видно. Они вас всю исколют.
Женя рванулась было к этому новоявленному проповеднику осторожности. Мало, видно, отстегал его Александр Семенович, так она добавит! Слишком много напрашивалось Самых едких словечек о паникерах и перестраховщиках, но Женя выкрикнула лишь то, о чем непременно надо было напомнить Сергею Антоновичу — его собственными словами напомнить:
— Нет, не для того поместили Василя Максимовича в четвертую, чтобы он... Он не умрет!
Ее голос потонул во внезапном грохоте. Вслед за ним раздалось:
— Верно, Женя! Мы не из трусливых!
Это Александр Семенович опустил на стол свою сильную, как у молотобойца, руку. Тот из молодых, да ранний помощник Друзя, который умел отнестись с гордым пренебрежением даже к пощечине. И сейчас он не кричал. Он высокомерно проскандировал эти шесть слов, и они прозвучали как стихи. Да так грозно, что Сергей Антонович изумленно выпрямился, а у нового стажера приоткрылся рот. *
— Инфаркт кишечника! — продолжал допрос Танцюра.— Ну и что? Прятаться от него в кусты? Зачем же вы нас запугиваете? Пусть ваши страхи останутся с вами. А мы не только вытащим Черемашко из пропасти, но и найдем верный способ повысить те самые два процента, за которыми вы прячетесь. Именно для этого и создан
наш институт. Разве вы, Сергей Антонович, иначе думаете? Разве на сегодняшней пятиминутке вы не о том же заявите?
Друзь не ответил. Он принялся заканчивать лишь ему видимый чертеж. И что еще удивительнее — его приятель стал следить за неторопливыми движениями палки.
Не дождавшись ответа, Танцюра продолжал:
— Почему вы молчите, Сергей Антонович? Почему вы не объясните вашему другу хотя бы то, что в прошлом году он был в своей больнице одинок? Ни совета, ни помощи ниоткуда. И в голове у него застряло где- то вычитанное: летальный конец почти во всех подобных случаях. Вот и не хватило у человека пороху... А нас целый коллектив. Причем я имею в виду только вас, себя и, с некоторыми оговорками, Вадика. И мы обеспечены почти всем, что дает хирургии современная наука. Но это еще не все. Вон у двери стоит Женя Жовнир. Сколько ею уже сделано для Василя Максимовича! Разве не вы, Сергей Антонович, перед тем как она привела лаборанток, сказали Черемашко, что он прежде всего должен поблагодарить Женю? И это при вашей скупости на похвалу. К слову, я тоже не ждал от нее чего-либо особенного. А сейчас я за то, чтобы вы поверили ей больше—поручили бы ей уход за Черемашко и после операции: она знает больного, а больной ей верит... А наш новый коллега? Пусть он только захочет взять реванш за недавнее свое поражение, я немедленно попрошу у него извинения за все, о сейчас сказал.
Александр Семенович не сдерживал своего возмущения. Но дикция его была как всегда превосходной, и удар по столу был лишь для того, чтобы привлечь к себе внимание. Все это в данном случае заменяло ему локти, с помощью которых он проталкивался к своей еще неясной для Жени цели.
При всей своей антипатии к Танцюре Женя была готова поблагодарить его: как-никак Александр Семенович поддержал ее перед своим патроном. И поддержка эта кое-чего стоила.
Подождав, не скажет ли Танцюра что-нибудь еще, Друзь едва заметно улыбнулся.
— Как это я не заметил в вас, Александр Семенович, ораторского таланта?
Танцюра величественным жестом остановил патрона.
— Благодарю за комплимент. Но цена этому таланту, если он не в состоянии расшевелить вас... Вы, дорогой мой наставник, так и не поняли, что я похв&Лил вас авансом. И все-таки я еще верю: вы сегодня публично заявите, что наш маленький коллектив желает доказать самому себе: мы — хирурги, а не холодные сапожники. Мы хотим поставить на ноги безнадежно больного человека, хоть о болезни и ее причинах ничего толком не знаем. И мы это сделаем во что бы то ни стало! — Танцюра вдруг по-мальчишески засмеялся.— Честное слово, Сергей Антонович, это будет как взрыв бомбы! Отбросьте же всякие сомнения и во всеуслышание заявите о своем намерении. Вам же осточертело прозябать! Ну, либо пан, либо пропал!
Может быть, прав в чем-то Танцюра. Но на месте Друзя Женя взяла бы себе в помощники человека не столь безрассудного. Ведь Черемашко уже лежит в четвертой палате, и этим сказано все. Зачем же поднимать шум?.. А если у Сергея Антоновича поколебалась вера в себя? Тем решительнее он должен прекратить краснобайство Танцюры: разве соберешься с мыслями, если над ухом без умолку тараторят...
Нет, не Женин характер у Друзя. Он нерешительно промямлил:
— М-м...— и обратился к своему гостю:—За напоминание о том, что брыжеечные артерии могут закупориваться, спасибо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45