..
Самойло Евсеевич сокрушенно оглянулся.
«Вот видите, я же говорил»,— было написано на его лице.
Склонившись над серым, как пепел, небритым лицом Черемашко, Сергей звал:
— Василь Максимович!.. Василь Максимович!..
Рука Андрея Петровича неторопливо массировала
грудь Черемашко над сердцем.
Одна ампула опустела. Двести кубиков крови..,
Уже кончается кровь во второй...
— Василь Максимович! — тем же ровным голосом зовет Сергей..
На стояке третья ампула...
Неужели так много крови выплеснула аорта? Или операция окончательно лишила сил Черемашко?
— Василь Максимович, неужели вы спасовали?..— дрогнувшим голосом спросил Сергей.
Лишь после этого пошевелились бесцветные губы Черемашко. И в три приема вылетели три коротких слова:
— Ну... что... вы...
И только через минуту Игорь услышал:-
— Пульс нитевидный...
Еще около двух часов длилась операция.
Не так легко и просто удалить из человеческого организма омертвевшие ткани, соединить оставшиеся, да так, чтобы организм как можно быстрее компенсировал утраченное, сшить перерезанные сосуды,— а их в брюшной полости не счесть,— убедиться, что Нормальное кровообращение нигде и ничем не нарушено...
Снова Игорь восхищенно следил за работой отца: теперь профессор Шостенко имеет дело с тем, чего его сын вот уже сколько месяцев не может забыть. Правда, у покойного шахтера болезнь не была так запущена. Но действовал Игорь... Разница между тем, что делал он, и тем, что сейчас делает отец, примерно такая же, как между портретами, один из которых работы уличного фотографа, а другой написан непревзойденным мастером кисти. От скольких мелочей отмахнулся тогда Игорь! А отец не забыл ни об одной, не допустил ни малейшей погрешности...
Гордиться бы таким отцом! Приложить все силы, чтобы каждая новая твоя операция хотя бы на полшага приближала тебя к такому мастерству... Вот именно— приближала. Ведь неподвижное не догоняют. К нему приближаются, чтобы обойти или переступить...
Вот за Сергеем Игорю придется гнаться. Вместе оканчивали мединститут, а смотри, как далеко вперед вырвался этот послушный служитель своего полубога!
Чего только не пережил Сергей за эти сутки: бессонная ночь, Черемашко. Три часа возле раненой артистки. Стычки с отцом, четверть часа неистового напряжения, когда его скальпель при малейшем неосторожном движении мог рассечь аорту! И хоть бы что ему: сейчас спокойно, с доскональным знанием дела, он помогает своему наставнику разбираться в лабиринте сосудов у Черемашко. Двужильный Сергей, что ли? Откуда же у этого полу инвалида столько сил?
Следует, конечно, отдать должное и больному! Ну и жизнелюб же этот Василь Максимович! В глубоком наркозе, при абсолютно выключенном сознании и полной анестезии, при отсутствии пульса одно у него все же не спит: жить! Жить во что бы то ни стало!.. Такой не только возьмет от медицины все, что она может дать,— он сам до последнего будет бороться за свою жизнь. Если бы все больные были такими! Насколько легче работалось бы тогда врачам!
Не то было у Игоря. Когда привезли в больницу того больного, первое, что услышали от него: «Нет, не жилец я...» И ничем Игорь не смог выбить эту дурь из его головы..,
...Резекция закончена.
Исчезли зажимы, еще раз проверены швы на брыжейке, кишечнике, сосудах. Операционная сестра доложила: все, что она выдала, ей возвращено или она видит на больном. Кишечник уложен обратно в брюшную полость.
Профессор приказал ассистентам:
— Зашивайте.
Зашивать умеют и студенты старших курсов. А за Карандой и Сергеем можно бы и не следить.
Но от операционного стола профессор не отошел. Чрезвычайно кропотливая, трудная, зато необычайно интересная операция, провел он ее (Игорь первым расписался бы под этим) идеально — потому и следит за тем, чтобы оперированный и зашит был безукоризненно. Ну, и помнит все-таки здешний высокий шеф, что для своих ведомых он должен быть образцом всегда и во всем.
Когда ассистенты заканчивали свою работу, отец сказал операционной сестре, кивнув на Черемашко:
— В таком положении, как сейчас, пусть он полежит у вас часа два. А то и дольше. Пока дежурный врач не разрешит перевезти его в палату.
— Хорошо, Федор Ипполитович,— отозвалась та.
— Сразу же натяните над ним кислородную палатку. Кислорода не жалеть... И ни на минуту не оставлять без наблюдения.
Вот как заботится о Василе Максимовиче профессор. Почему же тон у него такой, будто сказанное им всего лишь формальность?
Почувствовал это и Сергей. Он было заикнулся:
— Я сам буду наблюдать за Черемашко.
Не глянув на него, профессор заявил:
— Вы? Разве у нас не хватает медицинских сестер? А на будущее запомните: мне нужны сотрудники, а не мамочки. А вы сейчас хуже выжатой тряпки.— Голос профессора слегка смягчился.— И вас, кажется, ждут внизу. Не вздумайте подойти к ним в таком виде: словно на похоронах побывали... Черемашко вы сняли со стола с пульсом, и это огромное счастье — так и скажите. Кроме того, вы обязаны сделать все записи. Все заставлю завтра переписать, если хоть что-нибудь переврете.
На месте Сергея Игорь, пожалуй, так же послушно склонил бы голову: к тону уставшего человека вряд ли
стоит придираться. Но почему отец смотрит в сторону и думает совсем не о том, что говорит?
Вот взгляд его остановился на Самойле Евсеевиче. Тот тотчас предупредительно встрепенулся:
— Я слушаю, Федор Ипполитович.
Профессор в последний раз взглянул на оперированного и протянул руки медсестре, чтобы она стянула с них перчатки. Евецкому он сказал:
— Вот что... Но прежде всего, чтобы не забыть, о вашем протеже. Вам известно, что я сказал ему утром?
— О, Фармагею невероятно посчастливилось,— затараторил тот.— Ваши чрезвычайно ценные замечания и указания...
— А как его раненая?
Это вдруг буркнул Танцюра. Но профессор не счел нужным оглянуться на него, и все притворились, будто ничего не слышали. Лишь очки Самойла Евсеевича сверкнули в сторону молодого хирурга.
Профессор сказал:
— Вот о чем я подумал, когда Друзь возился с тромбом: почему бы не прочесть написанное Фармагеем и ему? — И, не обращая внимания на то, что глаза Евецкого заметно увеличились, продолжал: — Друзь, правда, стал врачом после войны. Но он на себе испытал, что такое военная полевая хирургия, и хорошо запомнил все, что видел и слышал во время службы в эвакогоспитале.— Отец искоса бросил взгляд на Сергея.— Вот и пусть он поделится своими практическими знаниями, с бывшим однокурсником. А ему... Думаю, что диссертация Фармагея в какой-то степени пойдет ему на пользу.
Чтобы выйти из состояния легкой оторопи, Игорь тряхнул головой. Как это понимать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Самойло Евсеевич сокрушенно оглянулся.
«Вот видите, я же говорил»,— было написано на его лице.
Склонившись над серым, как пепел, небритым лицом Черемашко, Сергей звал:
— Василь Максимович!.. Василь Максимович!..
Рука Андрея Петровича неторопливо массировала
грудь Черемашко над сердцем.
Одна ампула опустела. Двести кубиков крови..,
Уже кончается кровь во второй...
— Василь Максимович! — тем же ровным голосом зовет Сергей..
На стояке третья ампула...
Неужели так много крови выплеснула аорта? Или операция окончательно лишила сил Черемашко?
— Василь Максимович, неужели вы спасовали?..— дрогнувшим голосом спросил Сергей.
Лишь после этого пошевелились бесцветные губы Черемашко. И в три приема вылетели три коротких слова:
— Ну... что... вы...
И только через минуту Игорь услышал:-
— Пульс нитевидный...
Еще около двух часов длилась операция.
Не так легко и просто удалить из человеческого организма омертвевшие ткани, соединить оставшиеся, да так, чтобы организм как можно быстрее компенсировал утраченное, сшить перерезанные сосуды,— а их в брюшной полости не счесть,— убедиться, что Нормальное кровообращение нигде и ничем не нарушено...
Снова Игорь восхищенно следил за работой отца: теперь профессор Шостенко имеет дело с тем, чего его сын вот уже сколько месяцев не может забыть. Правда, у покойного шахтера болезнь не была так запущена. Но действовал Игорь... Разница между тем, что делал он, и тем, что сейчас делает отец, примерно такая же, как между портретами, один из которых работы уличного фотографа, а другой написан непревзойденным мастером кисти. От скольких мелочей отмахнулся тогда Игорь! А отец не забыл ни об одной, не допустил ни малейшей погрешности...
Гордиться бы таким отцом! Приложить все силы, чтобы каждая новая твоя операция хотя бы на полшага приближала тебя к такому мастерству... Вот именно— приближала. Ведь неподвижное не догоняют. К нему приближаются, чтобы обойти или переступить...
Вот за Сергеем Игорю придется гнаться. Вместе оканчивали мединститут, а смотри, как далеко вперед вырвался этот послушный служитель своего полубога!
Чего только не пережил Сергей за эти сутки: бессонная ночь, Черемашко. Три часа возле раненой артистки. Стычки с отцом, четверть часа неистового напряжения, когда его скальпель при малейшем неосторожном движении мог рассечь аорту! И хоть бы что ему: сейчас спокойно, с доскональным знанием дела, он помогает своему наставнику разбираться в лабиринте сосудов у Черемашко. Двужильный Сергей, что ли? Откуда же у этого полу инвалида столько сил?
Следует, конечно, отдать должное и больному! Ну и жизнелюб же этот Василь Максимович! В глубоком наркозе, при абсолютно выключенном сознании и полной анестезии, при отсутствии пульса одно у него все же не спит: жить! Жить во что бы то ни стало!.. Такой не только возьмет от медицины все, что она может дать,— он сам до последнего будет бороться за свою жизнь. Если бы все больные были такими! Насколько легче работалось бы тогда врачам!
Не то было у Игоря. Когда привезли в больницу того больного, первое, что услышали от него: «Нет, не жилец я...» И ничем Игорь не смог выбить эту дурь из его головы..,
...Резекция закончена.
Исчезли зажимы, еще раз проверены швы на брыжейке, кишечнике, сосудах. Операционная сестра доложила: все, что она выдала, ей возвращено или она видит на больном. Кишечник уложен обратно в брюшную полость.
Профессор приказал ассистентам:
— Зашивайте.
Зашивать умеют и студенты старших курсов. А за Карандой и Сергеем можно бы и не следить.
Но от операционного стола профессор не отошел. Чрезвычайно кропотливая, трудная, зато необычайно интересная операция, провел он ее (Игорь первым расписался бы под этим) идеально — потому и следит за тем, чтобы оперированный и зашит был безукоризненно. Ну, и помнит все-таки здешний высокий шеф, что для своих ведомых он должен быть образцом всегда и во всем.
Когда ассистенты заканчивали свою работу, отец сказал операционной сестре, кивнув на Черемашко:
— В таком положении, как сейчас, пусть он полежит у вас часа два. А то и дольше. Пока дежурный врач не разрешит перевезти его в палату.
— Хорошо, Федор Ипполитович,— отозвалась та.
— Сразу же натяните над ним кислородную палатку. Кислорода не жалеть... И ни на минуту не оставлять без наблюдения.
Вот как заботится о Василе Максимовиче профессор. Почему же тон у него такой, будто сказанное им всего лишь формальность?
Почувствовал это и Сергей. Он было заикнулся:
— Я сам буду наблюдать за Черемашко.
Не глянув на него, профессор заявил:
— Вы? Разве у нас не хватает медицинских сестер? А на будущее запомните: мне нужны сотрудники, а не мамочки. А вы сейчас хуже выжатой тряпки.— Голос профессора слегка смягчился.— И вас, кажется, ждут внизу. Не вздумайте подойти к ним в таком виде: словно на похоронах побывали... Черемашко вы сняли со стола с пульсом, и это огромное счастье — так и скажите. Кроме того, вы обязаны сделать все записи. Все заставлю завтра переписать, если хоть что-нибудь переврете.
На месте Сергея Игорь, пожалуй, так же послушно склонил бы голову: к тону уставшего человека вряд ли
стоит придираться. Но почему отец смотрит в сторону и думает совсем не о том, что говорит?
Вот взгляд его остановился на Самойле Евсеевиче. Тот тотчас предупредительно встрепенулся:
— Я слушаю, Федор Ипполитович.
Профессор в последний раз взглянул на оперированного и протянул руки медсестре, чтобы она стянула с них перчатки. Евецкому он сказал:
— Вот что... Но прежде всего, чтобы не забыть, о вашем протеже. Вам известно, что я сказал ему утром?
— О, Фармагею невероятно посчастливилось,— затараторил тот.— Ваши чрезвычайно ценные замечания и указания...
— А как его раненая?
Это вдруг буркнул Танцюра. Но профессор не счел нужным оглянуться на него, и все притворились, будто ничего не слышали. Лишь очки Самойла Евсеевича сверкнули в сторону молодого хирурга.
Профессор сказал:
— Вот о чем я подумал, когда Друзь возился с тромбом: почему бы не прочесть написанное Фармагеем и ему? — И, не обращая внимания на то, что глаза Евецкого заметно увеличились, продолжал: — Друзь, правда, стал врачом после войны. Но он на себе испытал, что такое военная полевая хирургия, и хорошо запомнил все, что видел и слышал во время службы в эвакогоспитале.— Отец искоса бросил взгляд на Сергея.— Вот и пусть он поделится своими практическими знаниями, с бывшим однокурсником. А ему... Думаю, что диссертация Фармагея в какой-то степени пойдет ему на пользу.
Чтобы выйти из состояния легкой оторопи, Игорь тряхнул головой. Как это понимать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45