Сам я как-то не вспомнил бы об этом... А директор, наверное, уже пришел. Сейчас знаю.
Он вышел из ординаторской.
Странно повел себя Шостенко-младший. Он двинулся было вслед за Друзем, но возле Танцюры остановился, похлопал его по плечу, хотя тот только что громогласно обрушился на него с самыми нелепыми обвинениями.
Показав на дверь, за которой скрылся Друзь, Шостенко-младший одобрительно промолвил:
— Здорово вы его... Неужели это единственный способ повлиять на Сергея?
Александр Семенович сокрушенно вздохнул:
— Боюсь, старания мои напрасны. Все испробовал, но пронять его не смог ничем.
Шостенко-младший возразил:
— Нет, почему же... Кое-чего вы, кажется, добились.
— А может быть, это случится сегодня? — не слушая его, пробормотал Танцюра—Должно же когда-нибудь у него лопнуть терпение!
Женя вспомнила, каким был Сергей Антонович ночью, когда выходил из четвертой палаты. И о том, что именно Танцюре принадлежит сравнение Сергея Антоновича с до отказа заведенной пружиной: она, мол, вот- вот сорвется. Как же Танцюра сейчас ничего не заметил? Упивался собственными речами и не увидел, что пружина уже сорвалась и, несмотря на все старания Сергея Антоновича удержать ее, стремительно раскручивается...
Молча, не глядя на Танцюру, Женя пропустила Шостенко-младшего и повернулась, чтобы выйти из ординаторской вслед за ним.
Она не удивилась, когда самый активный из ее рыцарей и здесь загородил ей дорогу. Только слегка поднялась рука, как тогда, в лифте. Но Танцюра спросил миролюбиво:
— Как по-вашему: подожмет ли доктор Друзь хвост, если на него прикрикнут на пятиминутке?
Девушка ответила ему без церемоний:
— Не понимаю, как Сергей Антонович терпит вас возле себя... И с какой стати вы набросились на совершенно незнакомого вам человека?
— Вы окрыляете меня, Женя! — обрадовался Танцюра.— Вам уже не безразлично мое поведение. Спасибо... Но вы не очень наблюдательны. Вы не заметили, что наш гость сразу сообразил, почему я ощетинился на него, зачем я устроил этот спектакль. Он готов поддержать меня. А вы...
— Спектакль? — не поняла Женя.
— Вот именно, спектакль,— кивнул Танцюра.— Или вы и того не заметили, что сын нашего профессора испугал моего наставника? К сожалению, это не вызвало у Друзя прилива энергии. Напротив, он теперь в такой прострации, что его любой оседлает. На пятиминутке он будет сидеть тихонько, как испуганная овечка, а надо...
— Да как вы смеете! — вскипела Женя.— Вы до того обнаглели...
— Женя, не бойтесь слов! Вы же медицинская сестра, а не барышня. Ваша и моя обязанность лечить больных. И чем опаснее болезнь, тем больше нам нужно знаний, искусства, душевных сил... Я здесь работаю на год дольше вас и не помню, чтобы в четвертую палату
попадали такие больные. Впрочем, и в других их почти не было. Нас от них оберегают. Их направляют в обычные больницы — пусть там умирают. Мы давно уже не борцы за жизнь человеческую, а чиновники от хирургии. Сегодня мне показалось, что у моего слишком уж терпеливого патрона начинает лопаться терпение. Ну, и я был бы не я, если бы не попробовал раздуть эту вспышку. Человек после неимоверно долгих колебаний совершил наконец смелый поступок, и чтобы я позволил ему отступить? Ну, нет! Если Сергей Антонович сегодня не оскалит на кого-нибудь зубы, этого я ему не прощу. Даже Вадик сразу же после пятиминутки побежит к Самойлу Евсеевичу, чтобы тот перевел его к другому ординатору.
Казалось, Александр Семенович взобрался на кафедру: не говорил, а декламировал, заканчивая каждую фразу эффектным жестом. Но взгляд его не отрывался от Жени: должным ли образом она воспринимает им произнесенное?
Ну, а если он все-таки догадался, что пружина в Сергее Антоновиче соскочила, а ему этого мало? Не начал ли он бросаться, как цепная собака, на всех, кто, по его мнению, пытается эту пружину попридержать? Не хочет ли он, чтобы все подталкивали Сергея Антоновича?.. На это самонадеянности у Танцюры хватит. Где ему соображать, что таких, как доктор Друзь, надо не подстегивать, а вести вперед осторожно.
Но спросила Женя о другом:
— А если Василя Максимовича вам отдадут без возражений, что тогда?
Танцюра пренебрежительно фыркнул:
— А кто его возьмет? Все побоятся...— Он удивленно уставился на девушку.— А вы, оказывается, умеете думать. Действительно, нам отдадут его сразу же... Кому, и прежде всего начальству, приятно услышать сверху: по вашей, дескать, вине подскочил процент смертности в до сих пор ничем не запятнанной клинике! А заведующий нашим отделением отныне поедом будет есть Друзя.
— Самойло Евсеевич? — не совсем уверенно переспросила Женя.
— А кто же еще? Или вы его еще не раскусили?.. Ну» Сергея Антоновича мы ему на растерзание не отдадим..* Только бы не заколебалась почва под ногами у моего нескладного наставника.,, Кстати, огромное вам спаси-
6о, Женя: вы вовремя напомнили Сергею Антоновичу, почему Черемашко лежит в четвертой! Ну, и из моего спектакля какой-то толк непременно будет.— Танцюра глянул на часы и заторопился:—А теперь вот что. Я слышал, о чем вы просили моего патрона. Сдавайте дежурство, идите домой, хорошенько выспитесь. Между пятью и шестью позвоните мне сюда. Головой ручаюсь: если Черемашко сегодня прооперируют, дежурить возле него ночью будете только вы...
И Александр Семенович величественно раскрыл перед девушкой двери ординаторской.
Потому ли, что в последний месяц его вообще не покидало тревожное состояние; потому ли, что, не пробыв в отцовской клинике и часа, он.снова начал сомневаться: удастся ли ему сдержать слово, данное Надийке; может, потому, что первый больной, которого он увидел, напомнил о недавно пережитом, когда все из рук валилось, а от веры в себя почти ничего не осталось,— Игорь из ординаторской мужского отделения вышел с таким ощущением, будто очутился он в каком-то особом мире, где границ между явью и сновидениями нет.
При встрече Таня была как Таня. А сейчас кажется — не похожа она ни на ту, какой была когда-то, ни на ту, которая писала брату тревожные письма: с отцом чем дальше, тем хуже, помочь ему можешь только ты, приезжай скорей! И похоже на то, что желание немедленно увидеть Сергея появилось не само по себе — разбудила его Татьяна.
А Сергей стал еще более чудаковатый, чем был. Нет, он не постарел. Но и не возмужал. И от сдержанности своей не избавился. Даже еще замкнутое стал. Почему?
Лишь рассказывая о только что поступившем больном, рак-отшельник на секунду высунулся из раковины. Но как только Игорь попытался вызвать его на большую откровенность, Сергей сразу же замкнулся. И если Игорь о чем-то догадался, то спасибо за это разговорчивому Танцюре.
Но осмелится ли эта раз навсегда испуганная ворона довести до конца свое внезапно возникшее намерение?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Он вышел из ординаторской.
Странно повел себя Шостенко-младший. Он двинулся было вслед за Друзем, но возле Танцюры остановился, похлопал его по плечу, хотя тот только что громогласно обрушился на него с самыми нелепыми обвинениями.
Показав на дверь, за которой скрылся Друзь, Шостенко-младший одобрительно промолвил:
— Здорово вы его... Неужели это единственный способ повлиять на Сергея?
Александр Семенович сокрушенно вздохнул:
— Боюсь, старания мои напрасны. Все испробовал, но пронять его не смог ничем.
Шостенко-младший возразил:
— Нет, почему же... Кое-чего вы, кажется, добились.
— А может быть, это случится сегодня? — не слушая его, пробормотал Танцюра—Должно же когда-нибудь у него лопнуть терпение!
Женя вспомнила, каким был Сергей Антонович ночью, когда выходил из четвертой палаты. И о том, что именно Танцюре принадлежит сравнение Сергея Антоновича с до отказа заведенной пружиной: она, мол, вот- вот сорвется. Как же Танцюра сейчас ничего не заметил? Упивался собственными речами и не увидел, что пружина уже сорвалась и, несмотря на все старания Сергея Антоновича удержать ее, стремительно раскручивается...
Молча, не глядя на Танцюру, Женя пропустила Шостенко-младшего и повернулась, чтобы выйти из ординаторской вслед за ним.
Она не удивилась, когда самый активный из ее рыцарей и здесь загородил ей дорогу. Только слегка поднялась рука, как тогда, в лифте. Но Танцюра спросил миролюбиво:
— Как по-вашему: подожмет ли доктор Друзь хвост, если на него прикрикнут на пятиминутке?
Девушка ответила ему без церемоний:
— Не понимаю, как Сергей Антонович терпит вас возле себя... И с какой стати вы набросились на совершенно незнакомого вам человека?
— Вы окрыляете меня, Женя! — обрадовался Танцюра.— Вам уже не безразлично мое поведение. Спасибо... Но вы не очень наблюдательны. Вы не заметили, что наш гость сразу сообразил, почему я ощетинился на него, зачем я устроил этот спектакль. Он готов поддержать меня. А вы...
— Спектакль? — не поняла Женя.
— Вот именно, спектакль,— кивнул Танцюра.— Или вы и того не заметили, что сын нашего профессора испугал моего наставника? К сожалению, это не вызвало у Друзя прилива энергии. Напротив, он теперь в такой прострации, что его любой оседлает. На пятиминутке он будет сидеть тихонько, как испуганная овечка, а надо...
— Да как вы смеете! — вскипела Женя.— Вы до того обнаглели...
— Женя, не бойтесь слов! Вы же медицинская сестра, а не барышня. Ваша и моя обязанность лечить больных. И чем опаснее болезнь, тем больше нам нужно знаний, искусства, душевных сил... Я здесь работаю на год дольше вас и не помню, чтобы в четвертую палату
попадали такие больные. Впрочем, и в других их почти не было. Нас от них оберегают. Их направляют в обычные больницы — пусть там умирают. Мы давно уже не борцы за жизнь человеческую, а чиновники от хирургии. Сегодня мне показалось, что у моего слишком уж терпеливого патрона начинает лопаться терпение. Ну, и я был бы не я, если бы не попробовал раздуть эту вспышку. Человек после неимоверно долгих колебаний совершил наконец смелый поступок, и чтобы я позволил ему отступить? Ну, нет! Если Сергей Антонович сегодня не оскалит на кого-нибудь зубы, этого я ему не прощу. Даже Вадик сразу же после пятиминутки побежит к Самойлу Евсеевичу, чтобы тот перевел его к другому ординатору.
Казалось, Александр Семенович взобрался на кафедру: не говорил, а декламировал, заканчивая каждую фразу эффектным жестом. Но взгляд его не отрывался от Жени: должным ли образом она воспринимает им произнесенное?
Ну, а если он все-таки догадался, что пружина в Сергее Антоновиче соскочила, а ему этого мало? Не начал ли он бросаться, как цепная собака, на всех, кто, по его мнению, пытается эту пружину попридержать? Не хочет ли он, чтобы все подталкивали Сергея Антоновича?.. На это самонадеянности у Танцюры хватит. Где ему соображать, что таких, как доктор Друзь, надо не подстегивать, а вести вперед осторожно.
Но спросила Женя о другом:
— А если Василя Максимовича вам отдадут без возражений, что тогда?
Танцюра пренебрежительно фыркнул:
— А кто его возьмет? Все побоятся...— Он удивленно уставился на девушку.— А вы, оказывается, умеете думать. Действительно, нам отдадут его сразу же... Кому, и прежде всего начальству, приятно услышать сверху: по вашей, дескать, вине подскочил процент смертности в до сих пор ничем не запятнанной клинике! А заведующий нашим отделением отныне поедом будет есть Друзя.
— Самойло Евсеевич? — не совсем уверенно переспросила Женя.
— А кто же еще? Или вы его еще не раскусили?.. Ну» Сергея Антоновича мы ему на растерзание не отдадим..* Только бы не заколебалась почва под ногами у моего нескладного наставника.,, Кстати, огромное вам спаси-
6о, Женя: вы вовремя напомнили Сергею Антоновичу, почему Черемашко лежит в четвертой! Ну, и из моего спектакля какой-то толк непременно будет.— Танцюра глянул на часы и заторопился:—А теперь вот что. Я слышал, о чем вы просили моего патрона. Сдавайте дежурство, идите домой, хорошенько выспитесь. Между пятью и шестью позвоните мне сюда. Головой ручаюсь: если Черемашко сегодня прооперируют, дежурить возле него ночью будете только вы...
И Александр Семенович величественно раскрыл перед девушкой двери ординаторской.
Потому ли, что в последний месяц его вообще не покидало тревожное состояние; потому ли, что, не пробыв в отцовской клинике и часа, он.снова начал сомневаться: удастся ли ему сдержать слово, данное Надийке; может, потому, что первый больной, которого он увидел, напомнил о недавно пережитом, когда все из рук валилось, а от веры в себя почти ничего не осталось,— Игорь из ординаторской мужского отделения вышел с таким ощущением, будто очутился он в каком-то особом мире, где границ между явью и сновидениями нет.
При встрече Таня была как Таня. А сейчас кажется — не похожа она ни на ту, какой была когда-то, ни на ту, которая писала брату тревожные письма: с отцом чем дальше, тем хуже, помочь ему можешь только ты, приезжай скорей! И похоже на то, что желание немедленно увидеть Сергея появилось не само по себе — разбудила его Татьяна.
А Сергей стал еще более чудаковатый, чем был. Нет, он не постарел. Но и не возмужал. И от сдержанности своей не избавился. Даже еще замкнутое стал. Почему?
Лишь рассказывая о только что поступившем больном, рак-отшельник на секунду высунулся из раковины. Но как только Игорь попытался вызвать его на большую откровенность, Сергей сразу же замкнулся. И если Игорь о чем-то догадался, то спасибо за это разговорчивому Танцюре.
Но осмелится ли эта раз навсегда испуганная ворона довести до конца свое внезапно возникшее намерение?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45