Януш не знал, в чем причина — в красоте ли Геленки или попросту в ее молодости. Иные жизненные интересы были той новью, которую внесло в его дом присутствие девушки.
И в себе самом заметил Януш некоторую перемену. Словно бы пробуждение чего-то нового. Словно бы слабой тени надежды. А может, все это и обойдется — и с войной, и вообще со всем человечеством?
Когда они сидели втроем за обедом, Янушу достаточно было взглянуть на золотую прядь, вьющуюся надо лбом «малышки», на луч света, преломлявшийся в витках этой пряди, на отблеск осеннего дня, отраженный в ее зрачках, чтобы почувствовать эту перемену. Порой ему казалось, что нет войны, нет чудовищных зверств гитлеровцев, которые этой осенью бесчинствовали вовсю, а есть только осеннее солнце, осыпающее светлыми бликами косу девушки. Януш почти не разговаривал с Геленкой. Слишком поглощенный работами в теплицах и строительством нового крыла оранжереи, он обычно перебрасывался лишь несколькими словами с Ядвигой: отправлено ли то или это? Кто поедет в Сохачев и не надо ли ехать в Варшаву?
Но Ядвига не дала себя обмануть этим безразличием. Как-то она спросила:
— Чего ты так теряешься за столом? Януш только пожал плечами.
— Je t'embete, oui1,— мрачно произнесла Ядвига и вышла, громко хлопнув дверью.
«Только этого мне еще не хватало»,— подумал Януш. Однако вечером, за ужином, он вспомнил:\
— Я видел вас когда-то в горах, на Хале Гонсеницовой. Геленка внимательно посмотрела на него.
— Когда вы нас видели, дядя? — спросила она.
— Перед самой войной. Ты была с Анджеем и еще с каким-то чернявым пареньком...
— Это был Бронек.
— Вы шли ?
— Да. Анджей хотел сделать сюрприз, не говорил нам, какой вид открывается с Кшыжны...
— А это великолепный вид.
— Целая панорама.
— Вероятно, это была для вас большая неожиданность...
— Да,— как бы собираясь с мыслями, проговорила Геленка,— но, собственно, по пути туда я пережила большую...
— Какую?
Геленка вдруг оживилась. Януш никогда ее такой не видел. Сначала это его озадачило, потом он все понял. В страшные годы оккупации та экскурсия была для девушки светлым воспоминанием, единственным событием, к которому хотелось мысленно возвращаться,— та пешая прогулка с братом и его другом, который наверняка именно тогда стал ее возлюбленным.
— Удивительно приятная была прогулка,— сказала она, улыбаясь и словно бы отбрасывая вдруг всю свою серьезность — серьезность конспиратора, человека, который так много знает.
«Интересно, носит ли она при себе цианистый калий?» — невольно подумал в этот момент Януш.
— Удивительно приятная была прогулка,— повторила Геленка, глядя мимо Януша в окно, словно видела там пройденный тогда путь.— Ведь мы шли пешком... Бронек всегда говорил: «Мы шли пешком от Кракова до Закопане», но это было не совсем так. Мы доехали до Мыслениц автобусом... и только потом двинулись до шоссе.
— Долго шли? — поинтересовался Януш.
— Три дня,— ответила Геленка и, взглянув на Януша, со вздохом добавила: — То были самые счастливые дни в моей жизни.
— И какой вас ждал сюрприз?
— Мы не пошли по шоссе прямо до Кликушовой, а свернули. Я никогда не была в Рабке и не знала, красиво там или нет. А вы бывали когда-нибудь в Рабке, дядя? — спросила она с внезапным любопытством.
Януш испытующе посмотрел на нее. Геленка изменилась до неузнаваемости, казалось, это была другая девушка. Ее восхитительные черты утратили скованность — улыбка озарила их изнутри. Она слегка выпячивала красиво очерченные губы, у глаз сбежались мелкие" морщинки, и на щеке снова появилась ямочка, которая некогда придавала ей столько очарования.
— Нет, никогда не был,— ответил он.— И что же ты там нашла особенного?
— Ах, это была такая неожиданность, когда мы подошли к старому костелу. Я совершенно выдохлась и рухнула, как колода, под первым попавшимся деревом. Я видела, что деревья там старые и раскидистые, но не заметила, до чего же огромные...
— Ты, должно быть, утомилась. Жуткое дело — столько протопать пешком...
Януш старался изъясняться в стиле Геленки, между тем она забыла о своих обычных словечках и выражалась очень литературно. Это поразило Януша.
— Деревья как деревья,— продолжала девушка.— Но когда я взглянула на костел, то онемела от восторга; только схватила Бронека за руку и воскликнула: «Взгляни, взгляни...»
— Это деревянный костел?
— Из лиственницы. Но когда его видишь словно присевшим среди могучих, высоких лип и ясеней, он кажется совершенно нереальным. Точнее, он построен не из дерева, а из чего-то другого. Попросту чудится, что весь из шелковых полотнищ. Ты будешь надо мной смеяться, дядюшка...— вдруг заколебалась Геленка,— будешь презирать меня. Ведь я действительно ничего не видела. Но все-таки мне кажется, что этот костел потрясающе прекрасен. Всюду был бы прекрасен.
— Наверняка,— поддакнул Януш, упиваясь чудесным преображением Геленки.— Наверняка. Эти сооружения очень красивы.
— И не в смысле каких-либо архитектурных красот, по крайней мере, так говорил Бронек, а с точки зрения красоты фактуры,— продолжала Геленка.— Бронек был помешан на этой красоте фактуры. Он обо всем говорил так. И о костеле в Рабке, и о ясенях возле Кликушовой... Его восхищала фактура. Он говорил, что лишь Константен Гиз умел передать красоту фактуры. Вечно ссылался на этого Гиза.
— А ты когда-нибудь видела рисунки Гиза?
— Ведь я же ничего не видела, дядя,— произнесла Геленка, заметно сникая.
— И Анджей был с вами? — чуть ли не с ревностью спросил Януш.
— Был.
— Не поехал тем летом на каникулы в Пустые Лонки?
— Ах, нет,— сказала Геленка уже с суховатой язвительностью.— Его возлюбленная как раз вышла замуж. А ее супруга посадили в каталажку... Боялся соблазна.
Она цинично усмехнулась. Януш смутился.
Жермена захихикала. Торжествующе взглянула на Януша, точно хотела сказать: «Видишь, каковы эти детки». Но промолчала.
Януш уставился в тарелку, чувствуя, как у него сжимается сердце. И лишь немного погодя пробормотал:
— Ты недобрая, Геленка.
— Никто не велит мне быть доброй. И уж от того, что творится вокруг, вряд ли подобреешь, — довольно резко проговорила девушка. Злая усмешка не сходила с ее лица.— Анджей — тот добрый. Он был так забавно влюблен в простую девушку, проще которой не найдешь на целом свете.
— Все-то ты знаешь, Геленка,— заметила несколько задетая Ядвига.— И помнишь, что было четыре года назад. А почему нельзя любить простых девчат? — добавила она спустя минуту.
Геленка ничего не ответила. Она ушла к себе в комнату и в тот день уже не спускалась вниз.
Так коротали они дни в невеселых разговорах или в еще более суровом молчании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170
И в себе самом заметил Януш некоторую перемену. Словно бы пробуждение чего-то нового. Словно бы слабой тени надежды. А может, все это и обойдется — и с войной, и вообще со всем человечеством?
Когда они сидели втроем за обедом, Янушу достаточно было взглянуть на золотую прядь, вьющуюся надо лбом «малышки», на луч света, преломлявшийся в витках этой пряди, на отблеск осеннего дня, отраженный в ее зрачках, чтобы почувствовать эту перемену. Порой ему казалось, что нет войны, нет чудовищных зверств гитлеровцев, которые этой осенью бесчинствовали вовсю, а есть только осеннее солнце, осыпающее светлыми бликами косу девушки. Януш почти не разговаривал с Геленкой. Слишком поглощенный работами в теплицах и строительством нового крыла оранжереи, он обычно перебрасывался лишь несколькими словами с Ядвигой: отправлено ли то или это? Кто поедет в Сохачев и не надо ли ехать в Варшаву?
Но Ядвига не дала себя обмануть этим безразличием. Как-то она спросила:
— Чего ты так теряешься за столом? Януш только пожал плечами.
— Je t'embete, oui1,— мрачно произнесла Ядвига и вышла, громко хлопнув дверью.
«Только этого мне еще не хватало»,— подумал Януш. Однако вечером, за ужином, он вспомнил:\
— Я видел вас когда-то в горах, на Хале Гонсеницовой. Геленка внимательно посмотрела на него.
— Когда вы нас видели, дядя? — спросила она.
— Перед самой войной. Ты была с Анджеем и еще с каким-то чернявым пареньком...
— Это был Бронек.
— Вы шли ?
— Да. Анджей хотел сделать сюрприз, не говорил нам, какой вид открывается с Кшыжны...
— А это великолепный вид.
— Целая панорама.
— Вероятно, это была для вас большая неожиданность...
— Да,— как бы собираясь с мыслями, проговорила Геленка,— но, собственно, по пути туда я пережила большую...
— Какую?
Геленка вдруг оживилась. Януш никогда ее такой не видел. Сначала это его озадачило, потом он все понял. В страшные годы оккупации та экскурсия была для девушки светлым воспоминанием, единственным событием, к которому хотелось мысленно возвращаться,— та пешая прогулка с братом и его другом, который наверняка именно тогда стал ее возлюбленным.
— Удивительно приятная была прогулка,— сказала она, улыбаясь и словно бы отбрасывая вдруг всю свою серьезность — серьезность конспиратора, человека, который так много знает.
«Интересно, носит ли она при себе цианистый калий?» — невольно подумал в этот момент Януш.
— Удивительно приятная была прогулка,— повторила Геленка, глядя мимо Януша в окно, словно видела там пройденный тогда путь.— Ведь мы шли пешком... Бронек всегда говорил: «Мы шли пешком от Кракова до Закопане», но это было не совсем так. Мы доехали до Мыслениц автобусом... и только потом двинулись до шоссе.
— Долго шли? — поинтересовался Януш.
— Три дня,— ответила Геленка и, взглянув на Януша, со вздохом добавила: — То были самые счастливые дни в моей жизни.
— И какой вас ждал сюрприз?
— Мы не пошли по шоссе прямо до Кликушовой, а свернули. Я никогда не была в Рабке и не знала, красиво там или нет. А вы бывали когда-нибудь в Рабке, дядя? — спросила она с внезапным любопытством.
Януш испытующе посмотрел на нее. Геленка изменилась до неузнаваемости, казалось, это была другая девушка. Ее восхитительные черты утратили скованность — улыбка озарила их изнутри. Она слегка выпячивала красиво очерченные губы, у глаз сбежались мелкие" морщинки, и на щеке снова появилась ямочка, которая некогда придавала ей столько очарования.
— Нет, никогда не был,— ответил он.— И что же ты там нашла особенного?
— Ах, это была такая неожиданность, когда мы подошли к старому костелу. Я совершенно выдохлась и рухнула, как колода, под первым попавшимся деревом. Я видела, что деревья там старые и раскидистые, но не заметила, до чего же огромные...
— Ты, должно быть, утомилась. Жуткое дело — столько протопать пешком...
Януш старался изъясняться в стиле Геленки, между тем она забыла о своих обычных словечках и выражалась очень литературно. Это поразило Януша.
— Деревья как деревья,— продолжала девушка.— Но когда я взглянула на костел, то онемела от восторга; только схватила Бронека за руку и воскликнула: «Взгляни, взгляни...»
— Это деревянный костел?
— Из лиственницы. Но когда его видишь словно присевшим среди могучих, высоких лип и ясеней, он кажется совершенно нереальным. Точнее, он построен не из дерева, а из чего-то другого. Попросту чудится, что весь из шелковых полотнищ. Ты будешь надо мной смеяться, дядюшка...— вдруг заколебалась Геленка,— будешь презирать меня. Ведь я действительно ничего не видела. Но все-таки мне кажется, что этот костел потрясающе прекрасен. Всюду был бы прекрасен.
— Наверняка,— поддакнул Януш, упиваясь чудесным преображением Геленки.— Наверняка. Эти сооружения очень красивы.
— И не в смысле каких-либо архитектурных красот, по крайней мере, так говорил Бронек, а с точки зрения красоты фактуры,— продолжала Геленка.— Бронек был помешан на этой красоте фактуры. Он обо всем говорил так. И о костеле в Рабке, и о ясенях возле Кликушовой... Его восхищала фактура. Он говорил, что лишь Константен Гиз умел передать красоту фактуры. Вечно ссылался на этого Гиза.
— А ты когда-нибудь видела рисунки Гиза?
— Ведь я же ничего не видела, дядя,— произнесла Геленка, заметно сникая.
— И Анджей был с вами? — чуть ли не с ревностью спросил Януш.
— Был.
— Не поехал тем летом на каникулы в Пустые Лонки?
— Ах, нет,— сказала Геленка уже с суховатой язвительностью.— Его возлюбленная как раз вышла замуж. А ее супруга посадили в каталажку... Боялся соблазна.
Она цинично усмехнулась. Януш смутился.
Жермена захихикала. Торжествующе взглянула на Януша, точно хотела сказать: «Видишь, каковы эти детки». Но промолчала.
Януш уставился в тарелку, чувствуя, как у него сжимается сердце. И лишь немного погодя пробормотал:
— Ты недобрая, Геленка.
— Никто не велит мне быть доброй. И уж от того, что творится вокруг, вряд ли подобреешь, — довольно резко проговорила девушка. Злая усмешка не сходила с ее лица.— Анджей — тот добрый. Он был так забавно влюблен в простую девушку, проще которой не найдешь на целом свете.
— Все-то ты знаешь, Геленка,— заметила несколько задетая Ядвига.— И помнишь, что было четыре года назад. А почему нельзя любить простых девчат? — добавила она спустя минуту.
Геленка ничего не ответила. Она ушла к себе в комнату и в тот день уже не спускалась вниз.
Так коротали они дни в невеселых разговорах или в еще более суровом молчании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170